Неотразимый

– Да, – сказала она, – но видите ли, я далеко не каждый вечер посещаю балы или приемы. Я веду довольно размеренный образ жизни.

– В самом деле? – Он вгляделся в нее в сумраке экипажа. – Скажите, Софи, вам бывает одиноко? Вы очень тоскуете по Уолтеру? Хотя, простите, это глупый вопрос. Разумеется, вам его недостает. Он же был вашим мужем.

– Да. – Она улыбнулась. – Хотя, признаться, я не очень скучаю по семейной жизни. В свое время я сделала довольно грустное открытие, что за семь лет супружества между нами все уже сказано и по сути говорить нам друг с другом не о чем. А что касается моей теперешней жизни, то я не одинока. У меня есть друзья, которые не дают мне скучать.

– Приятно это слышать, – порадовался за нее Натаниель. – Я ожидал, что вы станете жить у Хоутона или с семьей вашего брата. Но разумеется, когда у вас появился домик в пригороде, на который раскошелилось правительство после чествования Уолтера… Надо думать, он вас вполне устраивает, если вы прожили в нем все эти годы?

– О, я так благодарна за этот дом, что трудно выразить словами! – сказала она. – Это значит, Натаниель, что я имею возможность жить независимо и от своего деверя, и от брата. Мне очень повезло. Видите ли, я не смогла бы жить одна на те средства, которые оставил мне Уолтер.

Значит, она еще и гордая женщина, подумал молодой человек. Зависимости от своих, насколько ему было известно, богатых родственников она предпочла скромное, но самостоятельное существование.

Экипаж остановился. Как же быстро они доехали до ее дома! Натаниель испытывал приятную усталость и подавил очередной зевок.

– Пригласите меня на чашку чая? – улыбаясь, спросил он.

– Да ведь вы засыпаете на ходу! – засмеялась она.

– Я слишком устал, чтобы ехать спать, – сказал он. – Попотчуйте меня чаем и беседой, а потом я пройдусь к себе пешком и засну раньше, чем голова моя коснется подушки.

– Ну, вы всегда были ненормальным, – пошутила София и засмеялась. – Ну что ж, тогда идемте. Хотя я посоветовала бы вам выпить не чай, а шоколад. Чай, как и кофе, возбуждает человека, не дает ему уснуть.

– Неужели? Благодарю за совет. В следующий раз, когда буду мучиться бессонницей, непременно об этом вспомню.

«Должно быть, я и в самом деле ненормальный», – отпустив экипаж, думал он, направляясь за Софией в дом. Он слышал, как она велела слуге, открывшему им дверь, принести наверх шоколад, а потом идти спать. Она сама запрет дверь после того, как уйдет сэр Натаниель, сказала Софи слуге.

София проводила Натаниеля в гостиную, которая соответствовала его ожиданиям – она была небольшой, уютной, убранной со вкусом и без пестрого множества безделушек, обычно украшающих комнаты дам.

– У вас очень мило, Софи, – сказал он, когда она нагнулась погладить собаку, которая при ее появлении вскочила со своего коврика у камина и радостно завиляла хвостом.

– Спасибо. – Она улыбнулась. – Я с таким удовольствием обставляла собственный дом после того, как столько лет вынуждена была переезжать с одной постоялой квартиры на другую, стараясь не обзаводиться лишними вещами. Удивительно приятно жить на одном месте.

– Да, в самом деле, – согласился он. – Знаете, я вернулся домой только потому, что отец был слишком болен, чтобы без меня управлять поместьем – в свое время я для того и купил себе офицерский патент, чтобы избавиться от утомительного занятия домашним хозяйством. Но вы правы. Превосходно чувствовать себя хозяином в собственном доме, окруженным привычными тебе вещами.

– Даже странно, – сказала она, водя пальцем по орнаменту фарфоровой чашки, – как быстро привыкаешь к новому образу жизни. Я не согласилась бы жить по-старому, даже если бы могла. А вы, Натаниель?

– Нет, – быстро сказал он. – Безусловно, приятно предаваться воспоминаниям, приятно возобновить старую дружбу, но мне нравится та жизнь, которую я сейчас веду.

Они понимающе улыбнулись друг другу, и София указала ему на стоящее поодаль кресло, вмещавшее двоих. Собака, удовлетворенно вздохнув, вернулась на свое место у камина.

– Я с удовольствием познакомилась и с Кэтрин, и с Мойрой, – заговорила София. – Они мне очень понравились, в них нет ни тени жеманства и самодовольства. Мне было очень приятно, что обе предложили называть себя дружески, по имени. И я их одобряю.

– За что, собственно? – поинтересовался Натаниель. – Впрочем, и та и другая очень красивы.

– Главное, каждая из них обладает сильным характером, – возразила она. – Во всяком случае, так мне показалось после нашего короткого знакомства. А Кеннет и Рекс, безусловно, нуждаются в сильных женщинах, да и все вы.

Натаниель улыбнулся.

– Вы видели нас в самые неблагоприятные для нас моменты, Софи, – сказал он. – Мне даже стыдно вспоминать об этом.

– Что верно, то верно. Но кроме того, и в самые для вас славные мгновения, не забывайте об этом! Расскажите-ка мне лучше о ваших сестрах, Натаниель. Кажется, у вас их несколько?

Слуга принес шоколад, и София налила чашку Ната-ниелю и подала ему в кресло.

– Садитесь рядом, – попросил ее Натаниель. – У меня слишком устали глаза, чтобы смотреть на вас с такого расстояния. Да, у меня пять сестер и кузина Лавиния, которая одна стоит пятерых.

– Лавиния! Она доставляет вам много хлопот? Бедный Натаниель!

– Она даже думать отказывается о том, что пора найти себе мужа.

– О Боже!

– А ее отец, то есть мой дядя, оказался настолько безрассудным, что внес в завещание пункт, по которому она сможет распоряжаться своим наследством только в возрасте тридцати лет.

– Вот уж действительно безрассудно! Что ж, надеюсь, она не настолько юная и вам не придется опекать ее еще много лет.

– Да, ей уже двадцать четыре года, но мне последующие шесть лет представляются целой вечностью, Софи. У этой девушки буквально по каждому вопросу существует собственное мнение!

– Я не удивилась бы, – проговорила София, – если бы Лавиния возмутилась, услышав, что ее называют девушкой. Это действительно так, Натаниель, или вы просто оговорились? Вероятно, она очень умна, если ей хватает смелости рассуждать самостоятельно. Хотелось бы мне с ней познакомиться.

– У вас будет эта возможность. – Натаниель усмехнулся. – Я сейчас вспомнил, Софи, вашу способность так мягко делать замечание, что человек даже не очень понимает, что ему делают выговор.

– Я никому не устраиваю выговоров, – сказала она, подняв брови, – у меня нет на это права.

– Но Лавиния действительно не выносит, когда ее называют девушкой.

София пригубила шоколад из своей чашки, чтобы спрятать улыбку.

– Постараюсь больше не называть ее так, – пообещал он. – Но вы просили меня рассказать о сестрах.

Натаниель рассказал ей о сестрах, а она – о своей жизни после Ватерлоо. Она с большим юмором описала прием в Карлтон-Хаусе – в основном представляя в забавном свете собственную персону. Особенно он развеселился, слушая ее описание тюрбана, который она водрузила на только что вымытые и потому особенно непослушные кудри. От души хохоча, он живо представил их решимость вырваться из сдерживающих их шпилек и отчаянные попытки Софии вернуть локоны на надлежащее место.

– Уолтеру очень польстило бы чествование, – вздохнула она, отставляя пустую чашку на столик рядом с креслом. – Я часто думаю, понимал ли он, какой героический поступок совершает и кого спасает? Неужели он узнал герцога Веллингтона? Интересно, осознаёт ли человек в пылу сражения свою отвагу? Как вы думаете, Натаниель?

– Думаю, не совсем. Скорее, в этот момент он действует под влиянием порыва. Желание выручить друга или товарища приходит совершенно инстинктивно. В жаркой схватке с неприятелем для рационального мышления просто нет времени.

– Я бы подумала, – возразила Софи, – что инстинкт выжить и убежать не менее силен, разве не так?

– Да, но только до начала сражения. Собственно, и в любое другое время. Чем больше сражений у человека за плечами, тем сильнее его желание выжить. Но не тогда, когда битва уже начинается. Человеку не терпится услышать канонаду, чтобы чувство страха уступило место другим чувствам.