Страница 6 из 7
— Понятно, — сказал Бродриб.
— Теперь смотрите, что получается. Если вместо того, чтобы ковать мягкую пластинку, вы приставите к ее поверхности тупой резец и будете резко бить по нему молотком, то получите линию. То есть пластинка осталась мягкой, но там, где прошла линия, металл проковался и стал твердым. На мягкой пластинке образовалась твердая линия. Понятно?
— Вполне, —ответил Бродриб, и Торндайк повел свой рассказ дальше:
— Другое явление такое: если луч света падает на полированную поверхность, и эта поверхность отражает его, и если этой поверхности придать определенный наклон, то угол отражения будет равен двойному углу наклона.
— Гм! — крякнул Бродриб. — Да... Несомненно... Думаю, нам не стоит углубляться в эти материи.
— Не стоит, — вежливо улыбнувшись, успокоил его Торндайк. — Теперь посмотрим, как можно воспользоваться этими явлениями. Вам никогда не приходилось видеть японское волшебное зеркало?
— Нет. Я даже не слышал, что такое существует.
— Это бронзовые зеркала, такие же как древнегреческие или этрусские, — возможно, те тоже были «волшебными». Типичный образец такого изделия представляет собой круглую или овальную бронзовую пластинку, отполированную с лицевой стороны, и с орнаментом, выгравированным на оборотной стороне — обычно там изображают дракона или что-либо такое, — прикрепленную к ручке Как я уже говорил, орнамент выгравирован, то есть он сделан с помощью маленьких резцов, более или менее острых, по которым бьют маленькими молоточками.
Так вот, у этих зеркал есть одна своеобразная особенность. Хотя их поверхность, абсолютно гладкая, какой она, собственно, и должна быть у зеркала, но когда вы направите отраженный луч, скажем, на белую стену, то не получите ровного светового пятна. Там будет орнамент, нанесенный на оборотную сторону зеркала
— Невероятно! — воскликнула мисс Мэйбл. — В это трудно поверить.
— Вы правы, — согласился Торндайк. — И все-таки объяснение здесь довольно простое. Профессор Сильваниус Томпсон разгадал эту загадку много лет назад. Она основана на явлениях, о которых я уже вам рассказал. Мастер, изготовляющий такое зеркало, начинает, естественно, с того, что разогревает металл, пока тот не станет совсем мягким. Потом он выбивает на оборотной стороне рисунок, и тот немного проступит на лицевой стороне. Затем мастер шлифует лицевую сторону с помощью корунда и воды, пока рисунок полностью не исчезнет, поверхность станет гладкой, и, наконец, полирует его пастой на кожаном кружке.
Но обратите внимание: когда резец делает линию, в мягкой матрице остается твердый рисунок, поскольку металл рисунка оказывает большее сопротивление полирующему материалу, чем мягкая матрица. В результате полировки на лицевой стороне зеркала возникает рельеф. Он выступает над поверхностью совсем немного — менее одной стотысячной дюйма — и совсем невидим для глаза. Но каким бы он ни был незначительным, благодаря уже упоминаемому мной явлению в оптике — припоминаете, угол удваивается? — его достаточно, чтобы влиять на отражение света В результате, каждая выгравированная линия дает на световом пятне темную линию с ярким кантом, и так можно разглядеть весь рисунок.
— С этим все ясно, — закивали головами мисс Мэйбл и мистер Бродриб.
— А теперь, — продолжал Торндайк, — прежде чем мы перейдем к шкатулке, я должен сделать один очень интересный вывод. Предположим, наш мастер, закончив зеркало, стирает изображение на обороте, а на чистой поверхности вытравляет новый рисунок. Процесс травления не влияет на структуру металла, так что новый рисунок не будет проявляться на отраженном пятне, а старый будет проявляться. Потому что хоть его и не видно на поверхности зеркала, и он стерт на обороте, но он все-таки сохраняется внутри металла и влияет на отражение. В результате этого изображение, увиденное нами на экране, будет отличаться от того, которое мы видим на обороте зеркала.
Не сомневаюсь, что вы уже догадались, к чему я веду. Но я все-таки расскажу, как исследовал далее шкатулку. С первого же взгляда было ясно, что это «вещь в себе». У нее не было никакой ценности — я имею в виду работу и материал. Какая же ценность скрывалась в ней? Справедливо было предположить, что шкатулка — это способ передачи какого-то секрета или информации. Ее изготовил Уэниси, который, почти наверное, владел жемчужинами и которого так преследовали, что у него не было возможности установить связь со своими друзьями. А шкатулку нужно было передать сообщнику, верному человеку. Поскольку жемчужин так и не нашли, то шкатулка могла, очевидно, рассказать о месте, куда Уэниси спрятал их, убегая, и где они, очевидно, хранятся до сих пор.
Придя к такому выводу, я начал исследовать шкатулку. И вот что я выяснил. Сама вещь изготовлена из обычного белого металла, которому придали более привлекательный вид, покрыв его лаком. Но дно из белого металла было срезано и на его место была поставлена бронзовая пластинка. Внутренняя поверхность дна была покрыта вытравленным узором, и это сразу же возбудило мое подозрение. Перевернув шкатулку, я увидел, что дно у нее не просто гладкое, а отполированное настоящее зеркало. В нем даже было видно мое лицо — и совсем не искаженное. Я сразу догадался, что зеркало с секретом. Послание, какое бы оно там ни было, выгравировали, очевидно, на внутренней стороне, потом сняли его и вытравили новый узор, чтобы скрыть предыдущий и даже всякие следы его.
Как только вы ушли, я отнес шкатулку в лабораторию и направил на ее дно мощный луч света, улавливая отраженный свет на белый лист бумаги. Результат оказался именно такой, какого я ожидал. На ярком овальном пятне можно было различить не очень четкие, но достаточно разборчивые очертания пяти слов, написанных японскими иероглифами.
Теперь передо мной встала дилемма: я же не знаю японского языка, а обращаться при таких обстоятельствах к переводчику было бы неразумно. Но поскольку у меня все-таки есть некоторое представление о японских иероглифах, а японский словарь у меня есть, то я решил попробовать расшифровать слова сам. Если бы мне это не удалось, тогда пришлось бы поискать какого-нибудь надежного переводчика.
Но мое задание оказалось более легким, чем я ожидал. Слова были отдельными, не сложенными в предложение, и мне не нужно было углубляться в дебри грамматики. Я выписал первое слово и посмотрел в словарь. Оно означало «жемчужины». Меня это подбодрило, и я перешел к другому, переводившемуся как «помпа». Третье звучало как «джоккис» или «джоккиш», но в словаре такого слова не было. Тогда я приступил к следующему, надеясь, что оно объяснит предшествующее. Так и вышло. Четвертое слово было «филдс», а последнее явно «Лондон». Итак, вся группа слов читалась так: жемчужины, помпа, джоккис, филдс, Лондон.
Далее я знал, что на Джоккейз-филдс помпы нет, зато есть на Бедфорд-роуд, поблизости от Джоккейз-филдс и как раз напротив Браунлоу-стрит. А из рассказа мистера Бродриба я помнил, что Уэниси, убегая, бежал по Хэнд-корт и свернул на Браунлоу-стрит, вроде бы в сторону помпы. Поскольку ею не пользуются, а отверстие от рычага достаточно высоко, то дети туда не заберутся. Поэтому помпа может быть неплохим временным укрытием, и я уже не сомневался, что мешочек с жемчугом спрятан там и, может быть, он все еще на месте. Меня подмывало сразу же пойти и убедиться в этом, но я подумал, что это открытие должна сделать сама мисс Мэйбл, поэтому я даже не посмел заранее обследовать это место, опасаясь, что за мной уже следят. Если бы я нашел сокровище, то должен был бы сразу же забрать его и передать мисс Мэйбл, а это было бы слишком прозаичным завершением нашего приключения. Поэтому-то я и надел маску таинственности, чем заслужил укор со стороны моего друга Бродриба. Вот и вся история моей беседы с оракулом.
Полка над нашим камином стала настоящим музеем трофеев и подарков от благодарных клиентов. Есть среди них и фигурка японца, сидящего с бессмысленной улыбкой на маленьком личике — «волшебная шкатулка». Но владельцам она уже ничем не угрожает. Ее жало вырвано, чары развеяны, секрет разгадан, а слава ее минула.