Страница 14 из 153
— Да, в Жанне!
— Повелитель, воля твоя…
— Не прерывай! Я встретил Жанну, когда она возвращалась от тебя. Она уже выглядела поздоровевшей, даже помолодевшей, а ты ее чем-то так расстроил… Я, естественно, поинтересовался, скоро ли она принесет очередную партию пластинок для сепарации молекул. Она послала меня в преисподнюю и убежала.
— Ты уверен, что у нее не было других причин посылать тебя в преисподнюю?
— Ты не Чарли, у тебя остроты не получаются. Скажи прямо: чем ты довел Жанну до такого расстройства?
Повелителя Демонов надо было успокоить. Его необузданность непосредственно не грозила ходу моих экспериментов, но он мог привлечь внимание к изменению настроений Жанны. И это следовало предвидеть и предотвратить. Я сказал:
— Мы говорили о Павле. Я наконец показал ей место, где Павел упал. Раньше я боялся это сделать. Она плакала, я тоже не плясал. Поводов для веселья не было.
Антон мигом перестроился:
— Понимаю. Будем надеяться, что это последнее потрясение. На время ее надо оставить в покое, пусть выплачется. Обещаю не торопить с новой партией пластинок, хотя, поверь, они ох как нужны!
Он отключился, и я выбрался наружу.
Была глубокая ночь, короткая ночь Урании, прекраснейшая из ночей, какие мне удалось увидеть в жизни.
Всего восемь земных часов отвели космостроители на суточное вращение Урании вокруг своей оси. В природной своей первозданности Урания вращалась еще быстрей, ее прежнее шальное кружение замедлили чуть ли не вчетверо: первые поселенцы жаловались, что не успевают от заката до восхода Мардеки сосредоточиться ни ка одной толковой мысли, а быстрый бег дневного светила по небосклону вызывает головокружение. Старожилы ворчали, что ночь все же осталась такой короткой, что не успеваешь перевернуться с одного бока на другой, как уже пора вставать. Мы, новое поколение исследователей, не предназначали ночи для сна, мы, бывало, не спали и по неделям: драгоценное время не стоило тратить на сон. Зато в спокойный часок мы торопились на торжество звездной ночи. «Ты — своя собственная обсерватория», — шутил обо мне Чарли, изредка соглашаясь на совместные прогулки. «Ты — восторженный созерцатель, ты всему радостно удивляешься», — сказала сегодня Жанна. В отличие от Чарли, ни ее, ни тем более Павла мне ни разу не удалось уговорить на сопричастие празднику звезд. У них была иная радость — взаимное соприсутствие. Звезды для этого не требовались.
Выбравшись из научного городка, я зашагал по темной равнине. «Дойду до извилины реки и поверну назад», — сказал я себе. Небо двигалось мне навстречу.
Быстрое вращение планеты добавляло своей красоты в ночное колдовство. Звезды не медленно передвигались, как на Земле, они торопились, не шествовали друг за дружкой, а — казалось глазу — стремились обогнать одна другую. Силуэты созвездий менялись: расплывчатыми выплывали из-за горизонта, сжимались, становились четкими в зените, снова расплывались, рушась за горизонт. Пока я подошел к речке, небо стало другим.
«Оно еще раз изменит свой облик, когда я вернусь» думал я растроганно.
На долины и холмы лился серебристый свет, близкие предметы выступали отчетливо. Урания не имеет спутников, но ночи и без лун полны сияния. Повелитель Демонов хвалится, что при свете звезд свободно читает старинные книги. Правда, я и днем не видел Антона с книгами: он черпает свои знания из пленок, а не из книг. И, сотни раз ночью прогуливаясь, я ни разу не встречал Антона. И сейчас я был, наверно, один на всем обширном ночном просторе планеты. Я шел и шел — и никого не видел вокруг.
Я постоял у обрыва в реку. На воде передвигались сияющие жгуты: каждая звезда, поднимаясь на небо, торопилась прочертить след своего небесного пути. Я выбрал самую яркую звездную ниточку, любовался тем, как она менялась: расплывчатая, очень длинная — через всю реку, — она сжималась, все ярче сияла, пока звезда карабкалась вверх, а там, в зените, линия превращалась в пылающую точку; всю поверхность воды усеяли такие неподвижные, сверкающие точки среди сотен живых, меняющихся полос и жгутов. Я наслаждался водным отражением звезды, а когда она поползла с зенита вниз и точка снова растянулась в ниточку и, расплываясь и тускнея, превращалась в жгут, а потом в призрачную полосу, я оторвался от реки и пошел домой.
Впервые за много коротких ночей Урании, за долгие часы лабораторных бдений я крепко и сладко выспался — примитивным сном моих предков, не ведавших ни антиморфена, ни радиационных душей. И, проснувшись к концу следующего дня, я удовлетворенно сказал себе:
«Мне отпущено, по расчету, пять дней на жизнь и для завершения эксперимента. Процесс идет автоматически».
Процесс шел автоматически — это было единственно верно. Но не было пяти дней на жизнь и на завершение процесса. Меня с экрана вызвал Чарли. Еще никогда я не видел его столь расстроенным.
— Приходи ко мне, Чарли, — сказал я. — Поверь, мне нельзя оторваться от аппаратов.
— Оторвись! Когда ты у механизмов, с тобой не поговоришь.
На его двери горел красный глазок, запрещающий вход. Ко мне он относиться не мог. Я вошел не постучав. Чарли ходил по большому кабинету, как тигр в клетке. Он показал рукой на кресло, я присел на подоконник. Чарли раздраженно крикнул — совсем как Антон, даже голоса стали похожи, раздражение подавило все иронические интонации, столь обычные для Чарли:
— Слезай с подоконника! Скоро у тебя будет вдосталь времени любоваться Уранией, и необязательно из моего окна.
Я знал, что именно этого-то и не будет — времени для любования Уранией из какого-либо окна, ибо для меня всякое время кончится. Я сел в кресло. Чарли продолжал ходить и на ходу говорил:
— Проклятый Рой нанес-таки удар! Энергетики нажимают на него, он поддался. Он дает разрешение на доставку с Латоны сгущенной воды. Энергетики отменят ограничения пользования энергией.
— Ты это считаешь ударом?
— Да, и почти смертельным, если мы с тобой не восстанем. Условием для получения воды Рой поставил прекращение всяких форм трансформации времени. Ибо ему, видишь ли, неясно, как произошел сдвиг времени в обратную сторону. Он опасается, что и с новой цистерной сгущенной воды произойдет такая же катавасия. Он со всем своим земным изяществом так и выразился: какая-то катавасия!.. Удивительно точный язык для знаменитого космофизика!
— Но ведь и вправду точно не известно, каким образом волна обратного времени достигла энергосклада, — осторожно заметил я. Чарли я не мог показать, что знаю о причинах взрыва больше, чем он.
— Какое это имеет значение? В свой час допытаемся и до подробностей. Сегодня важно одно: такая волна была, ее генерировал Павел Ковальский, она вызвала взрыв. А Павла Ковальского больше нет, волны обратного времени никто не генерирует, опасностей для энергосклада, к тому же ныне отнесенного далеко от наших лабораторий, не существует. Я рисую ситуацию неправильно?
— Правильно рисуешь. Уверен, как и ты, что условий для новой катастрофы нет.
— Так почему, тысячу раз черт его подери, Рой Васильев отказывается это понять?
— Спроси у него самого.
— Уже спрашивал. Он притворяется дурачком. Он разводит руками — не физически, а фигурально, с эдакой наукообразной грацией: ситуация остается темной, а его мозговые извилины, дескать, не способны разобраться во всех тонкостях вашей хронистики.
— Так прямо и высказывается?
— Не прямо, а криво! Придумал новый тип аргументации. Помнишь, нас учили о доказательстве от абсурда. А у него — доказательство от невежества. Аргументирует своим невежеством! А за его невежеством стоят обширные полномочия. Все могу понять, одного не понимаю — как Альберт Боячек, наш светлоразумный, наш проницательнейший Президент Академии наук, мог снабдить этого Роя Васильева таким властительным мандатом!
— И что ты собираешься предпринять?
— Завтра вылетаю на Латону, оттуда на Землю. На время моего отсутствия директором Института Экспериментального Атомного Времени назначаю тебя. Продолжать борьбу с Роем Васильевым будешь ты. Тебе понятны твои задачи?