По исчезающим следам

– Почему? Чем я отличаюсь от вас? – мне действительно было интересно, что он ответит.

– Тем, что тебя убьют в любом случае. Назло Седому и Легенде зимы, – он покачал головой, горьким выражением лица разом напомнив мне Константина. – Забудь о Юково. Идея самого начала была не ахти, и если б не приказ хозяина заглохла бы как старый москвич нашего препода по артефактам.

– Давно тебя потянуло в герои, да еще и посмертно? – спросила я, парень предпочел не ответить, продолжая налегать на коромысло. – Святые с вами и с вашими идеями. Иногда гадаю, кто из нас сошел с ума. Помнишь, мы говорили о перегибах? Переспать с Простым или еще с кем, самая идиотская мысль, которая тебя посещала. Не дорос еще такие советы давать. Вестник, этот урод, до меня не дотронется. Джина не видела, а Простой… посмотрел бы ты Киу, – я указала на свое лицо и тише добавила. – Все что во мне есть привлекательного сейчас – это боль. Они пьют ее глотками, и вряд ли захотят останавливаться. Никто не откажется от бутылки щекочущего небо шампанского.

– Значит, нам придется выпустить пузырьки, – теплая мозолистая рука ухватила меня за предплечье. – Низшие, я настолько ослаб, что без прикосновения не сведу и прыщ с задницы.

Глаза Мартына вновь вспыхнули. Ладонь стала горячей, кровь бросилась мне в лицо, в переносицу вонзился с десяток раскаленных игл, а по правой ладони затанцевали искорки. Так бывает, когда поджигаешь бенгальский огонь над новогодним столом. Его искры оставляют на скатертях и салатах черных хлопья и разбегаются по рукам мелкими муравьиными укусами.

Целитель закатил глаза и упал под перекладину. Коромысло замедлило ход, колокольчик над головой снова зазвенел. Лгуна зарычала, продолжая толкать свою часть рычага. Коромысло уже прошло четверть оборота. Прикованная к нему цепочка натягивалась, ошейником врезаясь в кожу бессознательного парня. Еще немного и она потащит его за собой.

В штрек вбежал синеглазый тюремщик.

– Помоги, – закричала я, стараясь поднять Мартына.

Лгуне было плевать на парня, она давила и давила на перекладину. Тут быстро учат людей делать только то, что им положено. И нелюдей тоже.

– Да помоги же!

Денис прыгнул в круг, закинул руку парня себе на плечо и приподнял, ставя на подгибающиеся ноги. Я уперлась ладонями в коромысло, мельком отметив тот факт, что мизинец хоть все еще и выглядел прищемленным дверью, но сгибался без всякой боли. Кость стала целой. Штырь, который кто-то вкручивал в лоб над бровью, тоже исчез. Нос, покрытый разводами и пылью, снова стал частью лица, а не чем-то пульсирующим и чужеродным. Святые, и за что я раньше не любила целителей, не напомните?

Рукоять неохотно пошла вперед. Колокольчик замолк. Но еще несколько минут мы со лгуной крутили столб, а тюремщик шел следом, придерживая Мартына, как пса прикованного цепью. Кровь из носа парня капала, впитываясь в светлый песок у нас под ногами.

О железной двери я вспомнила через час, после того, как меня вывели из подземелья и снова предоставили самой себе. Казалось, никому нет дела, кто бродит у них по лестницам и пустынным коридорам. Правда, я насчитала все два наземных этажа, ограниченных с двух сторон башнями с лестницами, плюс три подземных, и очень сильно сомневалась, что обошла всю Желтую цитадель. Вестник сказал: «доступ по первому кругу», видимо, это и есть его пределы. А остальное человеку видеть не по чину.

Я сидела на подоконнике и всматривалась в сухие ветки и листья, катаемые ветром по плотной, словно утоптанной земле. Мысль о двери пришла сразу после того, как идея сигануть в это самое окно уже перестала казаться абсурдной, а стала обрастать все более привлекательными чертами. Вот тогда-то и всплыло воспоминание о двери рядом с караулкой.

Цепь громко звякала о ступени, пока я, поминутно оглядываясь, спускалась вниз. Но коридоры оставались пусты, лишь с самого нижнего подвального этажа слышались равномерные удары кирки о камень. Тихая, мирная жизнь Желтой цитадели, и чего ее все так боятся?

Минут три я стояла перед железным полотном, не решаясь взяться за ручку. Там могла быть как кирпичная стена, так и дорога к ушедшим. Или еще хуже, каморка с особоценными швабрами. Дверь могла не открыться, браслет от кандалов мог «вспомнить», для чего повешен, да много чего могло произойти… Но я слишком много времени провела среди нечисти, и уже не могла пройти мимо закрытой неизвестности, даже если в ней сидел волк. Особенно если он там сидел. А может, это ген любопытства, присущий всем женщинам еще со времен сказки о Синей Бороде. Но одно знала точно, время истекало, вода молчала… да какая к низшим разница, почему я хотела открыть эту дверь, и почему все еще медлила, тупо пялясь на круглые тронутые ржавчиной заклепки. Я выдохнула и потянула ручку.

Все оказалось прозаичнее. Иногда, мы полагаем себя гораздо более важной персоной, чем являемся на самом деле. Дверь не запирали. И вела она в сад. Понятно, почему здесь оборудовали караулку, и также понятно, почему в ней играли в карты, а не заряжали оружие.

Но в первый момент, когда я ступила под солнечные лучи, и вдохнула холодный воздух, сердце радостно забилось, а невозможная надежда расправила крылья.

Это был скудный сад. Несколько деревьев с пожелтевшими листьями, подчеркивали осеннюю обнаженность окружающего пейзажа. Солнце было ярким, но холодным, редкие облака тенью набегали то на один, то на другой его край. Кусты диких роз свернули чуть тронутые краснотой листья, сбрасывая их по одному. Две скамейки из такого же железа, как и ступени лестницы цитадели. И все это заперто в четырех стенах, но не тех, что складывают из монолитных блоков или обожженного кирпича. А других – подвижных, изменяющихся, состоявших из миллиардов крупинок песка, поднятых в воздух магией.

Я бегом миновала сухой кустарник, не оглядываясь и не давая себе труда задуматься о том, что вижу и куда бегу. Солнце било в глаза, слабый ветерок обдувал лицо. Секунда нерешительности и я ступила за границу сада. Поднятый в воздух песок, это не забор из досок, и не сетка – рабица. Это всего лишь воздух и грязь. Маленький человеческий шажок, и меня едва не сбил с ног порыв ветра. Еще совсем недавно ласковое касание превратилось в ураганный смерч. В лицо полетели колючие горсти, не позволяя ни дышать, ни смотреть, ни понимать. Маленький дворик ограждали не заборы и стены, а песчаная буря. Сад был островком спокойствия, в пылевом безумии.

С первой попытки я осилила пять шагов, со второй – семь. И вынуждена была вернуться, кашляя, закрывая глаза руками и отплевываясь. Все просто – идти дальше и умереть сейчас или вернуться и умереть позднее. Снова иллюзия выбора. Дверь не охраняли, потому что сбежать отсюда без противогаза невозможно. Сад был отрезан от мира.

Может быть, я подозревала, что-то подобное еще до того как вышла в сад, Подозревала, что дверей, за которые заглядывать не положено, мне просто не покажут. Зачем сторожить пленника неспособного найти выход из клетки?

Я стояла перед стеной песка, задрав голову, стараясь отдышаться и смириться с очередным поражением. Там, вверху была недосягаемая свобода, свобода голубого неба с бегущими облаками.

Сад оказался невелик, вполне сравним с двенадцатью сотками приусадебного хозяйства бабушки. Здесь не было ни вытоптанных тропинок, и любовно выращенных клумб. Я обошла его минут за десять.

Пожухшие кусты, прошлогодняя трава, скребущее каменное крошево под ногами. И могила вместо альпийской горки. Одинокое старое захоронение. Неожиданность для нашей тили-мили-тряндии, где тела, становятся сырьем для колдунов или пищей падальщиков. Трупы не принято закапывать в землю. Их либо сжигают родне назло, либо используют по назначению. Сразу вспомнился Парк-на-костях, но там могилы не трогали потому, что не знали чьи они, потому что они были там еще до того как по стежкам ступили люди и нелюди и основали поселение. Здесь я видела второе исключение из правил.