Немного женатый

– Я устала, вот и все, мадам, – сказала Ева. – Я к такому не привыкла.

– Вам следовало бы подумать об этом прежде, чем выходить замуж за наследника Бьюкасла, – ответила леди Рочестер, выходя из ателье модистки в сопровождении лакея, спешившего усадить ее в карету.

Это было последней каплей. Ева остановилась в нерешительности, а затем повернулась и снова вошла в мастерскую мисс Беннинг.

– Итак, вернемся к моему придворному платью, – сказала она.

Модистка выслушала ее с большим вниманием.

Глава 13

Когда после обеда Эйдан вошел в гостиную в отведенных им роскошных покоях, Ева сидела за небольшим секретером. Она подняла голову и сказала, что пишет своей семье в Рингвуд. Он предполагал, что ее семья включает в себя осиротевших детей, тетушку, вероятно, также гувернантку с ребенком и, вполне возможно, свирепую экономку, слабоумного парня и всех остальных странных обитателей дома, находившихся на ее попечении. Он бы нисколько не удивился, если бы Ева послала сердечный привет своей лохматой дворняге. Эйдан опустился в глубокое кресло и наблюдал за Евой. Он собирался спуститься вниз за книгой, но передумал. Полковник не привык к праздности. Фрея была приглашена к кому-то на обед. После обеда Ева оставила его с братьями за бутылкой портвейна, но Аллин вскоре ушел в клуб встретиться перед балом с друзьями. Позднее Вулф тоже собрался куда-то – навестить свою любовницу, как подозревал Эйдан. Он тоже мог бы уехать с Аллином в клуб, где, без сомнения, встретил бы знакомых и приятно провел там час или два.

Но у него была жена, которая ради него осталась в Лондоне, хотя он этого не хотел, да и она сама не хотела. Ей некуда было пойти, разве что в театр, поскольку ее еще не представили обществу. Эйдан постукивал пальцами по ручке кресла. Ева закончила писать и отложила письмо в сторону. Затем она встала, подошла к дивану и достала из мешочка свое рукоделие, и все это – не глядя на Эйдана.

– Вы меня раздражаете, – через несколько минут сказала она.

– Я? – Он перестал барабанить пальцами по столу и, нахмурившись, посмотрел на ее склоненную голову. – Почему?

– Вы все время молчите. И смотрите на меня.

Молчит? Он? Когда он вошел, Ева сидела к нему спиной и писала письмо. Неужели она ожидала, что он начнет с ней болтать? Она сама не произнесла ни слова, пока не закончила письма, и до этой минуты продолжала молчать.

– Прошу прощения, – сказал он.

Теперь она, нахмурившись, посмотрела на него.

– Вы когда-нибудь улыбаетесь? – спросила Ева.

Какого черта? Конечно, он улыбается. Но почему он должен смеяться, ухмыляться, хихикать все время без всякой на то причины?

– Я никогда не видела вашей улыбки. Ни разу.

– Кажется, для улыбок нет особых поводов, – заметил он.

– Очень жаль. – Она снова склонилась над своим вышиванием.

Черт! Она подумает, что он имеет в виду их брак и ее общество. Но ведь он остался дома, с ней, не так ли? И вчера вечером тоже никуда не ушел.

– Я убийца, – резко произнес он. – Я убиваю, чтобы самому остаться в живых. И в этом нет ничего веселого.

Ева подняла голову, ее рука с иголкой застыла в воздухе. Эйдан нахмурился. Зачем, черт подери, он это сказал? Он давно гнал от себя эти мысли и никогда и ни с кем не делился ими, тем более с женщиной.

– Вот, оказывается, каким вы себя видите? – удивилась Ева. – Убийцей?

Ему вдруг захотелось ее встряхнуть, лишить этого самодовольного спокойствия, свойственного большинству англичан, очевидно, потому, что ужасы войны были так далеки от них. Они чувствовали себя в безопасности на своем острове.

– Говорят, каждая женщина влюблена в мундир, – сказал он. – Теперь я убедился, что в Англии все поголовно, и мужчины и женщины, влюблены в мундир, если он британский, прусский или русский. Все любят убийц.

– Но вы сражались против тирании, – возразила она, – за освобождение многих стран и множества живущих в них людей из когтей жестокого тирана. В этом есть нечто благородное и правильное, даже если при этом приходится убивать вражеских солдат.

– В будущем году или через год может случиться, что нашим врагом станет Россия, или Австрия, или Америка, а союзником будет Франция. Британцы, конечно, всегда на стороне добра и справедливости. На стороне Бога. Бог говорит на языке британцев, вы об этом знаете? А точнее, на языке образованных англичан, принадлежащих к высшему классу.

Она воткнула иголку в шитье, но не сводила глаз с Эйдана.

– Я – убийца, – повторил он. – Огромное преимущество быть солдатом в том, что меня, конечно, никогда не повесят за мои преступления. Наоборот, меня будут чествовать и будут мне льстить. А дамы по-прежнему будут влюбляться в меня, несмотря на то что я уже женат и даже не умею улыбаться.

О чем, черт побери, он разболтался? Он чувствовал отвращение к себе и боролся с подступавшими к глазам слезами. Ему хотелось, пока он не выглядит полным идиотом, вскочить и, не оглядываясь, броситься вон из комнаты или чтобы Ева опустила глаза и занялась своим вышиванием. Он не помнил, когда еще вот так раскрывал свою душу, разве что когда-нибудь в детстве.

– Мне очень жаль, – наконец сказала Ева. – Я такого и представить себе не могла. Наверное, потому, что вы кажетесь таким… Я не понимала. Не вызвано ли это тем, что мы закрываем глаза на истинную суть происходящего, когда одна армия защищает свободу нации от другой армии? И мы забываем, что армии состоят из живых людей с подлинными чувствами и переживаниями? А Перси чувствовал то же? Он никогда ничего не говорил. Да и не сказал бы, я думаю.

– Простите меня. – Полковник встал, отвернулся от нее и уставился на холодные угли в камине. – Я ответил глупостью на простой вопрос, почему я не улыбаюсь, мадам. Без сомнения, потому что я – Бедвин. Вы когда-нибудь видели, чтобы Бьюкасл улыбался?

А давным-давно он улыбался. В детстве они с братом были озорниками, издавали воинственные вопли и смеялись.

Окружающий мир казался им чудесным, удивительным и нескончаемым миром забав. В то время они были самыми близкими и самыми неразлучными друзьями.

Но Ева не позволила ему отклониться от темы.

– Почему же вы стали военным? – спросила она.

– Все вторые сыновья аристократов так поступают. – Эйдан глубоко вздохнул. – Вы этого не знали? Старший сын – наследник, второй – армейский офицер, третий – священник.

Только Ральф избежал судьбы третьего сына.

– Но как же вы служили три года с такими чувствами? – спросила Ева. – Почему вы не оставили армию? Вы же, видимо, очень богаты и не стеснены в средствах.

– Существует такая вещь, как чувство долга, – ответил Эидан. – Кроме того, вы не правильно меня поняли. Я не сказал, что мне не нравится воевать, а только то, что моя жизнь, жизнь убийцы, мешает мне улыбаться каждой глупой шутке.

Ева не ответила, и он повернулся к ней. Она снова шила, хотя ему показалось, что ее рука слегка дрожит.

– Как прошли ваши примерки сегодня? Вам понравилось? – поинтересовался полковник.

На этот раз, к его облегчению, ему удалось отвлечь ее мысли.

– Невероятно, но я должна буду надеть каждую вещь только один раз за время моего короткого пребывания в Лондоне. Леди Рочестер и мисс Беннинг заверили меня, что я выбрала только самое необходимое. Это ужасно. Мне страшно подумать, каковы будут счета, особенно с учетом вcex аксессуаров – туфель, перьев, вееров, шляп, ридикюлей, носовых платков и прочего.

– Вам не следует об этом беспокоиться, – сказал Эйдан. – Мои карманы, как вы только что заметили, набиты золотом.

Она удивленно подняла брови:

– Я сама оплачу свои счета.

– Я вам не позволю, мадам. – Он был вызывающе надменен. – Я буду одевать вас и оплачивать все расходы, пока вы живете у меня.

– Нет, не будете! – Ева воткнула иголку и отложила свое рукоделие. Два красных пятна вспыхнули на ее щеках. – Ни в коем случае, полковник. Я вполне способна заплатить за себя. И не желаю слушать…