Страница 14 из 103
И люди спали.
Спала Лиза Моргунова, чмокая губами. И Анна Прохоровна затихла, повздыхав перед сном.
Сон заставил умолкнуть и беспокойство Татьяны Борисовны и великие заботы Сабуровой. Засыпая, она думала обо всех, кого видела и с кем говорила в этот вечер. Обо всех своих учениках и ученицах, чьей крепкой и смелой юности тяжело коснулась война.
Уснул Толя, который не улыбнулся сегодня, взглянув в лицо своей матери — веселое молодое лицо с широкими скулами и чуть косым разрезом глаз.
Уснула Тоня и во сне бежала по снежной широкой дороге.
Уснули ее отец и спокойная, приветливая мать.
Уснула Женя, вздрагивая и тихо плача во сне.
Только Михаил Максимович не спал. Он в последний раз говорил со своей подругой, которая долго радовала его, наполняла светом жизнь и покинула таким неготовым к разлуке, таким одиноким.
Глава шестая
После похорон Евгении Аркадьевны Тоня не отходила от подруги. Осунувшаяся, побледневшая Женя, казалось, не видела и не слышала ничего вокруг, но стоило Тоне собраться домой, как большие глаза подруги наполнялись страхом:
— Не уходи, не уходи, Тося!
Так за каникулы Тоне не удалось повидаться со своими одноклассниками, но она знала, что ребята весело проводят время, организуют лыжный поход в село Шабраки, за сорок километров от прииска, собираются для совместных чтений.
Иногда к Кагановым заходила Лиза. Но ей становилось так жаль Женю, что она не находила слов для разговора, только вздыхала протяжно и негромко, как мать ее Анна Прохоровна. Бывала в опустевшем доме и Сабурова, подолгу беседовала с Михаилом Максимовичем, приносила Жене книжки. Впрочем, Тоня, читавшая вслух, знала, что подруга почти не слушает.
Ежедневно в сумерках Тоня заставляла Женю одеться и выйти на воздух. Жене уходить из дому не хотелось, но она была слишком измучена, чтобы протестовать. Подруги обычно гуляли молча. Иногда встречали Толю Соколова. Он сдержанно здоровался и проходил мимо.
Перед самым концом каникул, вечером, Тоня и Женя, как обычно, дошли до конца ущелья, в котором лежал поселок, и собирались повернуть обратно, но услышали впереди громкие голоса и смех. Девушки переглянулись.
— Наши! — радостно сказала Тоня, и глаза ее заблестели.
Она почувствовала, как соскучилась по товарищам и как ей приятно будет увидеть их.
Из-за поворота вылетели лыжники. Впереди, пригнувшись, бежал круглолицый Андрей Мохов. За ним с гиканьем спешил неуклюжий Коля Белов. Застенчивый ясноглазый Ваня Пасынков и коренастый Петя Таштыпаев старались не отстать от товарищей. Позади шел Илларион. Он тоже раскраснелся, но лицо его было, как всегда, серьезно.
Мохов замедлил ход, и ребята окружили подруг:
— Девушки, здравствуйте!
— Привет, Женя! Погодка-то какая!
— А мы от Заварухиных!
— Печку перекладывали под руководством Андрейки! Ну и умаялись!
— Правда? Как хорошо! Это Анатолий рассказал?
Илларион кивнул:
— Да. Говорил, что вы там были… Слушай, Кулагина, а новость знаешь? Ребята из общежития взялись-таки за ремонт!
— Значит, лета ждать не стали?
— Да нет, очень уж пристыдили мы их. Перешли в один барак, другой отделывают, потом за первый примутся. Я обещал, что мы поможем окончательный уют навести.
Ила говорил о двух длинных бараках, где помещались молодые рабочие, не имевшие семей на прииске. Общежитие славилось своей неустроенностью, и школьные комсомольцы собирались поговорить с молодыми горняками насчет ремонта. Об этом недавно Тоня напомнила секретарю комсомольского комитета. Илларион тогда снял очки и начал накручивать на палец клок волос:
— Не говори! Очень нехорошо! Давно нужно, да руки не доходят.
— Работа всегда будет, Ила. Нечего ждать, что она кончится.
— Что же ты предлагаешь?
— Я вот что думаю… Ты с ребятами побывай на собрании у горняков… Скажите там, что позор в такой грязи жить, что для хорошего производственника обязательна чистота в быту. Ну, словом, что тебя учить!
— Пожалуй. — задумчиво сказал Рогальский и, повеселев, надел очки.
Тоня вспомнила сейчас этот разговор и подумала, что Илларион умело руководит ребятами и хорошо работает сам.
По сравнению с прежним секретарем — горячим, напористым Заварухиным — Рогальский казался несколько холодноватым и надменным. Но товарищи и учителя знали его необычайную, доходящую до щепетильности верность слову и добросовестность в работе.
Однако Тоня прежде часто спорила с ним. Ее сердило, что Рогальский все делает хорошо, без ошибок, но чересчур методично, не загораясь.
— Уж очень правильный! — твердила она. — Не люблю таких! Первый ученик!
Но в результате споров всегда оказывалось, что Тоня взволнованно, а Илларион спокойно говорят об одном и том же. Это их постепенно сблизило, и отношения установились деловито — дружественные.
— Ну, я очень рада! — от души сказала Тоня. — А вы, значит, после трудов теперь отдыхать?
— Отдохнешь с Андрюшкой! Всех загонял! — недовольно сказал Петя, вытирая потное лицо. — Пошли, ребята!
— Послезавтра в школу! — напомнил Илларион и участливо покосился на Женю: — Придешь, Каганова?
— Конечно, — тихо ответила та.
Ребята умчались, поднимая снежную пыль. Подруги медленно зашагали к поселку.
— Еще кто-то бежит! — сказала Женя.
Мимо пробежал запоздавший лыжник. Он не остановился. Но Тоня, узнавшая Толю Соколова, бросилась догонять его:
— Подожди, Соколов! Постой!
Юноша остановился.
— Ты что же не здороваешься? — весело говорила Тоня. — А я тебя поблагодарить хочу… за тетю Дашу. Это ты устроил?
— Я, собственно, только рассказал Иллариону, а устроил он, — сдержанно ответил Соколов.
— Молодец! Я так рада!
Поглощенная заботами о подруге, Тоня не замечала, как давно не смеялась, не была весела, даже не разговаривала громко. Встреча с товарищами словно перенесла ее в привычный, шумный и деятельный мир. И теперь она с удовольствием слушала свой сильный голос, дышала морозным воздухом и смотрела на Толю.
Но Соколов, глядя на нее без улыбки, отчеканил:
— Чем других хвалить, надо было самой в таком деле участие принять. Я вижу, ты чужими руками жар загребать хочешь.
— Ты с ума сошел! — вспыхнула Тоня. — Я ведь с Женей все… Не хочется ее оставлять.
— Женя — не ребенок, без тебя обойдется, — жестко отрезал Толя и, повернувшись, заскользил прочь.
Тоня оторопело смотрела ему вслед.
— Ты что? Расстроилась, Тося? — спросила подошедшая Женя. — Что он тебе сказал?
— Так… чепуху… — ответила Тоня. — Идем домой, уже поздно.
Через день рано утром Тоня стукнула в Женино окошко. Она боялась, что дверь сейчас приоткроется и Женя, выглянув, скажет, что в школу не пойдет, что уроки нейдут ей на ум и она лучше останется дома.
Но когда Женя вышла, Тоне показалось, что бледное, кроткое лицо ее стало решительней и спокойней.
Ночью бушевала пурга и замела все тропинки, а утро выдалось на редкость тихое. На чистой голубоватой пелене снега шаги школьников оставляли глубокие следы. Отпечатки больших и маленьких ног шли с гор и с соседних котловин, отовсюду, где жили люди. И все они сходились у большого деревянного дома. Об этих следах говорили Тоня с Женей, о них подумал Толя Соколов. И Сабурова остановилась на минуту и показала Татьяне Борисовне избороздившие мягкий снег отпечатки:
— Видишь?.. Где бы ни жил человек, он протопчет себе тропку к школе. И не только на уроки сюда идут. Здесь школа взрослым, как и детям, нужна. Она и спектакль в клубе ставит, и лекцию устраивает, и литературный вечер…
Татьяна Борисовна ничего не ответила. Сабурова видела, что ее спутница сильно волнуется. «Немудрено, — подумала Надежда Георгиевна: — первый урок — дело очень серьезное. Да нет, справится Таня, привыкнет здесь. Может быть, станет наша школа для нее домом».
Она вспомнила, как один из ее учеников сказал о ней самой: «Надежда Георгиевна в класс точно домой приходит. Сядет, разложит вещи, оглянется, все ли в порядке».