Чистое золото

— А вы знаете, кого мы на вокзале в Новоградске видели? — спрашивала Лиза. — Зинаиду Андреевну Соколову. Она в Ленинград ехала.

— Да, отпуск Зинаида Андреевна получила, к сыну отправилась, — подтвердила Анна Прохоровна, знавшая дела всех жителей поселка.

— Вот Анатолий обрадуется!

— Ведь сегодня ровно год, как я сюда приехала, — задумчиво сказала Новикова. — Помните,

Тоня?

— Еще бы не помнить! Мама тогда ягнят новорожденных принесла…

— А я вас смутила: спросила, не много ли на себя берете, что в наш далекий край заехали… — сказала Варвара Степановна.

Татьяна Борисовна и сейчас смутилась.

— Ну, что же, по-вашему: справилась я? — шепнула она.

— Может, не все еще ладно, — улыбнулась Варвара Степановна, — но в самом главном, по-моему, справились.

— Верно, Варвара Степановна, я то же говорю, — подтвердила Сабурова.

Тоня смотрела на всех сидящих за столом и представляла себе прошлый Новый год. Кажется, это было совсем недавно. Она пришла из школы, увидела в первый раз Новикову, ужинала с ней и Надеждой Георгиевной…

Она старалась вспомнить, какой была сама год назад.

Посмотреть в зеркало — как будто все такая же, только похудела немного да лицо обветрилось, а на самом деле изменилась, и сильно. Как определить это изменение, она не знала.

«Пожалуй, полней, интересней стало жить, — решила Тоня. — И в себя теперь больше верю».

Еще бы! Сколько нового принес промелькнувший год: окончание школы, первые радости и тяжести труда, новые отношения с людьми…

Татьяна Борисовна тогда была совсем чужая. Отец хоть и любил Тоню, но разве была между ними такая дружба, такое понимание, как сейчас, после этой мучительной ссоры? Ребят своей бригады она, за исключением Андрея и Стеши, совсем не знала. О Маврине порой думала с неласковым любопытством. А Павлик! Павлика тогда не было вовсе, и она только тосковала по нему. Теперь он здесь, сидит за столом в ее доме и каждый раз, когда Тоня взглядывает на него, оборачивается к ней, словно чувствует взгляд.

С того вечера, когда она уснула, положив руку на плечо Павла, ничего значительного не было сказано между ними, но Павел с такой покорной бережностью стал относиться к ней, точно чувствовал себя глубоко виноватым. А Тоне было хорошо, спокойно, и ничего другого ей не хотелось. Ее большая и важная тайна не мучила больше, а тихо грела, и Тоня иной раз спрашивала тайну: «Ты здесь, да? Ну потерпи еще немного, побудь со мной, укрытая от всех».

Она знала, что тайна только до поры с нею. Придет время — и она откроется. Когда и как это случится, неизвестно, только Тоня твердо верила, что огромное, летящее счастье приближается к ней. Это предчувствие большого крылатого счастья в прошлом году бывало только мимолетным, кратким ощущением, а теперь оно вошло в жизнь уверенно и прочно.

«Нет, этот Новый год лучше, во сто раз лучше прошлого, — решила Тоня, — а следующий будет еще лучше!»

Она прислушалась к разговору за столом. Гости тоже обсуждали прошлый год и загадывали о будущем.

— Лиственничка открывает огромные перспективы, — говорил Михаил Максимович.

— Вы подумайте, — перебивал отец, — сколько лет добывали только рассыпное золото, а оказалось, что основное богатство в рудном.

— Правда, что директор после Нового года в Москву едет? — спрашивал Санька.

— Да, да, — отвечал Каганов. — Будет добиваться, чтобы немедленно включили в план механизацию Лиственнички, постройку золотоизвлекательной фабрики.

— Разрешат! — уверенно сказал Маврин.

— А как же! Ведь это стране подарок богатый — наша Лиственничка!

— Расскажите, Михаил Максимович, что будет у нас на прииске в будущем году, — попросила Тоня.

— В будущем году, Тоня, мы будем называть Таежный уже не прииском, а рудником.

Каганов рассказывал, как затрещат в забоях старой шахты мощные перфораторы и белая пыль покроет бурильщиков с ног до головы — так, что они станут похожи на мельников; как отпальщики заложат патроны взрывчатки в пробуренные товарищами скважины, шустрый огонек побежит по шнуру и грохот взрыва заполнит шахту — он будет слышен людям далеко окрест. Богатая золотом руда поплывет по транспортеру, руду поднимут из шахты, и новые, беспрерывно движущиеся ленты транспортеров доставят ее на фабрику.

Перед слушателями вставали дробильные машины, с хрустом перегрызающие белый сахарный кварц. Он переходит из дробилки в дробилку, и куски его становятся все мельче, а потом шаровые мельницы — вращающиеся барабаны, в которых заложены стальные шары — разбивают, истирают кварц в порошок. И вот кварцевая пыль, смешанная с водой и маслянистыми веществами, поступает во флотационную машину в виде жидкой пульпы. Ее перемешивают лопасти машины, она пенится, и вместе с пеной наверх поднимается золото. Его соберут и отправят в сгуститель, а потом, в виде аккуратных плиток концентрата, в сушилку. Плитки уложат в тюки, и пойдет таежное золото плавиться в большой город.

— Фабрику будут строить на склоне гольца, чтобы материал шел к аппаратам самотеком, не так, как прежде вниз отправляли… — сказал Савельев.

— Ну, ясно: руда постепенно будет спускаться и проходить все процессы.

— Многоперфораторное бурение освоим, — размечтался Маврин. — Я давно мечтал о перфораторе. На Утесный рудник когда-то думал ехать, однако у себя на Таежном поработаю. Вот увидите — до семи забоев дойду, как Илларион Янкин, знатный бурильщик.

— Да, он — как в угольной промышленности Семиволос!

— Необязательно иметь много забоев, — объяснял Каганов, — можно в одном большом работать с несколькими перфораторами.

— Лавным способом! — обрадовался Кенка.

— Важнее всего, чтобы рабочее место было образцово организовано, — вставил Николай Сергеевич. — Я у вас порядок наведу… Хочу проситься мастером туда, на Лиственничку. Поучиться, конечно, придется.

— Скоростное крепление… — начал Костя Суханов.

Но Андрей перебил его:

— Погоди… Вот я читал, в Ленинграде нашли такой способ отпалки, что газов почти не получается. Надо нам этот рецепт узнать. После взрыва приходится ждать самое меньшее часа два, а тут — пожалуйста: через десять минут можно приступать к работе.

Как всегда, хоть Андрей не говорил ничего забавного, всех насмешила его горячность.

— Ты что, уже в запальщики собираешься? — спросил Павел.

— Я сказал: весь цикл работ хочу пройти.

— Хорошая вентиляция лучше всего «мертвый период» сокращает, — заметил Николай Сергеевич.

С ним заспорили так яростно, что Лиза, поглядев на всех, засмеялась.

— Они всё о своей шахте! Да вы о чем-нибудь другом можете говорить? — тормошила она друзей.

— Каждому свое, — сказал Петр Петрович. — Вот мы, — он посмотрел на Сабурову, Новикову, Александра Матвеевича, — мечтаем, чтобы наши десятиклассники отличные аттестаты весной получили, чтобы школа вперед шла, неуспевающих не было…

— А товарищ Ион, наверно, об охоте загадывает, как бы медведя поднять, правда? — спросил Александр Матвеевич.

— Правильно говоришь, — серьезно ответил старый охотник. — Ползимы — самое время медведя бить. Он думает, что полночи прошло, на другой бок переворачивается, тут его и поднимают… У нашей охотничьей артели план большой, много пушнины надо сдать.

— Медведи не подведут, — сказал Николай Сергеевич, наполняя рюмки. — Твое желание, Ион Иванович, исполнится. Вот не знаю, как у меня… В прошлом году желал, чтобы дочка уехала учиться, — не сбылось… Не знаю, как нынче…

— Непременно сбудется, папа! — крикнула Тоня. — Только не сердись: не на исторический буду поступать, а в Г орный институт.

— Это я давно понял, не возражаю.

— А я все мечтала, что буду твои исследования о нашем крае читать, — пожалела Сабурова.

— Я их попутно напишу, Надежда Георгиевна!

— Нет, дружок, попутно хорошо не напишешь. Может быть, Татьяна Борисовна это за тебя сделает. Статью свою она недавно мне читала. Очень живо и интересно написано.

— Послали в журнал-то? — спросил Петр Петрович.