Мы еще поживем

Природа не обидела Бориса ростом, однако девушкам он не нравился. Девушки любят открытых, общительных парней, таких как Леха Большов, а на Борю никто не обращал внимания. Над ним лишь посмеивались, но на насмешки одноклассников Борис не отвечал.

И драться он не умел, точнее сказать не хотел; ему проще было уступить, обойти конфликтную ситуацию. Впрочем, ребята понимали, что Боре покровительствует лидер класса и не трогали странного юношу. Даже драчливый Мальцев обходил его стороной.

Борис ни с кем не общался и лишь Леха Большов иногда разговаривал с ним. К Лехе Борис сохранил чувство благодарности, относился с уважением и неким почтением, так, как относятся иногда уже взрослые люди к своему хорошему, в меру требовательному и доброжелательному начальнику. Борис мог бы выполнить любую просьбу Лехи, любое его поручение, но Леха ни о чем не просил. В глубине души Боря хотел бы, наверное, подружиться с Большовым, но у того была своя компания.

В этот раз Лехи на дискотеке не было. Отсутствие Лехи стало широкой темой для обсуждения. Говорили, что у него серьезно заболела мама.

ГЛАВА 2.

НАДРУГАТЕЛЬСТВО.

Борис не хотел никуда выходить в сопровождении Юрки и его друзей, но деваться было некуда: его буквально вытолкали из зала в рекреацию. Борис стоял, окруженный со всех сторон ребятами, не пытаясь как-то оправдаться, разрядить ситуацию. Ему хотелось только одного чтобы его оставили в покое.

Но Юрка наседал, измеряя противника свирепым взглядом.

Что ты, поганец, к нашим девушкам пристаешь? - злобно спросил он.

Борис пробормотал что-то невразумительное о том, что он ни к кому приставать не собирался, и нервно повернулся, порываясь уйти, прорваться сквозь кольцо ребят. Всем своим видом Борис показывал испуг, нежелание с кем-либо конфликтовать. Однако получил подзатыльник. Подросток не видел, кто ударил его сзади, но удар получился сильным. В глазах у Бори потемнело от боли и страха. Он почувствовал, как знакомый ему паралитический холодок, поднимаясь волной от ступней к бедрам, сковывает движения. Борис понял, что его ударят еще. Но мысли сопротивляться не было. Он лишь прикрыл голову руками и сжался в страхе. И этот страх предопределил ситуацию. Ведь бьют, издеваются над тем, кто боится. Люди, как и животные, порой, интуитивно чувствуют страх противника и это воодушевляет.

Очередной удар последовал незамедлительно. Бориса крепко пнули ботинком по ягодицам. Он не упал и не обернулся, чтобы посмотреть, кто пнул его, и тут же получил сильный удар кулаком между ребер. Борис громко ахнул и прогнулся животом вперед. Из глаз его посыпались искры. Но он снова удержался на ногах, только дрожал всем телом.

А мы сейчас посмотрим на его богатство, сказал сзади Юрка.

Бориса схватили за плечи, он ощутил чьи-то руки в своих трусах. Эти руки пытались спустить с него штаны вместе с трусами!

Ребята ожидали, что Боря будет как-то защищаться, кричать и психовать, но он ничего не предпринимал, лишь вцепился в штаны, пытаясь удержать их. Испуганный и сломленный, он ощущал себя совершенно беспомощным. Только когда Юрке удалось сдернуть злополучные штаны, Борис сделал попытку наконец освободиться от навалившихся на него одноклассников, но получил удар в солнечное сплетение. Он вырубился на несколько секунд от сильной боли и темноты в глазах. Мальчишка словно провалился в мглистую бездну, упал на пол рекреации и потерял сознание. Однако довольный голос Юрки: "Смотрите-ка, писька у него совсем маленькая!" и ехидный смех одноклассников быстро привели Бориса в чувства. Он понял, что лежит со спущенными трусами, а ребята смеются над ним. И вместе с ними весело смеялась Лена. Она смеялась над его беспомощностью, смеялась громко, враждебно. Дрожь проняла Бориса. Мир окончательно рухнул. Горячая волна крови от жгучего стыда хлынула по всему телу. Бедняга вскочил на ноги, пытаясь натянуть трусы, вырваться и убежать, однако получил новый сильный удар ногой под зад и упал на четвереньки.

Чувство неспособности противостоять всей этой стае переполняло Бориса. У него, наконец, началась истерика, которую так ждали одноклассники. С воплем отчаяния, он вскочил с пола. Топая ногами и дергаясь, Борис попытался было вновь натянуть на себя штаны с трусами, но кто-то сзади сдернул их опять. Мальчишку трясло, он метался по рекреации, вцепившись в свои штаны, пытаясь вырваться из окружения. Его толкали, он даже не плакал он визжал. И это забавляло пацанов. Никто не пришел на помощь Борису, никто не вступился за него. Вскоре, однако, кто-то закричал: "С него достаточно, уходим, а то Зинаида увидит!" ребята быстро разбежались, оставив Борю в покое.

Парнишка остался один, униженный и оскорбленный. Тело его продолжало дергаться от напора чувств и собственной беспомощности. Он опустился на пол рекреации и тихо плакал, без всхлипываний и вздрагиваний. Жгучие слезы отчаяния и стыда сами собой катились по щекам и капали на одежду. Его никто не пытался утешить. Он никому не был нужен. Борис плакал не столько от физической боли, сколько от мучительного осознания собственного бессилия, своей неспособности противостоять толпе, неспособности избежать унижений. Они издевались над ним потому, что он был не такой как все, потому, что считали его изгоем. Но Борис по натуре своей был уступчивым, добрым юношей. Он старался избегать ссор, старался уступить, отойти. В его облике проглядывалась некая покорность судьбе, покорность людям и обстоятельствам.

Вот и сейчас страдальческое выражение застыло на его лице. Борис сидел неподвижно, несчастный и жалкий. Слезы продолжали струиться по его щекам, а из зала доносилась веселая музыка.

Поплакав так в одиночестве минут десять, мальчишка спустился на улицу и с тяжелым сердцем побрел домой. Матери не было. Из соседней комнаты слышались детские голоса: к сестре пришла подружка.

В опущенном состоянии духа Боря шлепнулся на кровать. На душе было неимоверно тяжело. Он с презрением и ужасом вспоминал, как лежал со спущенными трусами, а все вокруг радостно смеялись над ним. Сволочи! Подлецы! Накинулись скопом на одного. Откуда такая жестокость? Ведь он не сделал никому из них ничего плохого! Борис привык стойко переносить все обзывательства и оскорбления, он просто не обращал на них внимания. Но зачем они надругались над ним?

Ему было жаль, нестерпимо жаль себя. Он понимал, что его унижали, над ним измывались не потому, что он был подлым и гадким, не потому, что он был неряхой или негодяем, даже не потому, что он приставал к девушке всего этого не было, а потому, что он не мог постоять за себя.

Чувство беспомощности и неполноценности переполняло его. Но излить свою душу, попросить совета или защиты было абсолютно не у кого.

ГЛАВА 3.

СТРАННАЯ СЕМЕЙКА.

У Бориса не было, совсем не было близких ему людей, которым он мог бы довериться, рассказать о своих переживаниях.

Мать? Нет, к матери Борис обратиться не мог. Она никогда не была для него другом и не поддержала бы сына в трудную минуту. Мать имела привычку лишь насмехаться над ним и выискивать у него недостатки. Для Бориса она была совсем чужой. Мать не разговаривала с сыном без особой необходимости, никогда не рассказывала ему о своей жизни, не учила его ничему. Ее жизнь была тайной для сына, но и она совершенно не интересовалась жизнью своего ребенка. Все время матери заполняла работа и воспитание дочери. А в отношениях с сыном была непроницаемая завеса, которую мать приподнимала лишь в случае, когда ей что-то требовалось от Бориса. Она не одобряла его поступки, не содействовала Борису в его делах. Мать словно отреклась от родного сына и постоянно внушала ему, что ничего путного из него не получится.

Татьяна же, сестра Бориса, находилась еще в том возрасте, когда не умеют понять чувства и трагедию окружающих. Да и не захотела бы она выслушать брата, не стала бы сочувствовать и утешать. Также как и мать, она смотрела на Бориса как на ничтожество. Между ними не было родственной связи и душевного единения, характерной для близких людей. Да и чисто внешне они не походили на брата и сестру. Борис был худым кареглазым юношей со слегка вьющимися темными волосами и нехарактерными для молодого человека огненными вспышками румянца на щеках. Сестра его, зеленоглазая блондинка, по комплекции больше напоминала мать. Она еще не имела того заметного лишнего веса, который набрала ее мать, но была вполне упитана для своего возраста.