Страница 18 из 54
Кроме Флеминга, другой важной персоной, которую Бонд встретил в Кицбюэле, был человек по имени Оберхаузер. Флеминг знал этого человека и написал о его трагической гибели в рассказе «Осьминожка». Там же он привёл и слова Бонда, сказанные им убийце Оберхаузера майору Смиту: «Оберхаузер был моим другом. Перед войной он учил меня кататься на лыжах. Он был замечательным человеком. В некотором роде он заменил мне отца, когда я в этом нуждался».
Идея о том, что Оберхаузер учил Бонда кататься на лыжах, была очередным преувеличением Флеминга. Бонд к тому времени уже умел делать это достаточно хорошо; олимпийский медалист Оберхаузер преподал ему лишь уроки стиля. Что же касается замены Бонду его отца, то Оберхаузер дал ему совет, который никто раньше ему не давал, и который по праву можно назвать отеческим: он внимательно выслушал рассказ Бонда о Федёве, о Марте де Брандт и о его родителях, проявил сочувствие, а потом сказал: «И ты что, так и собираешься всю жизнь прожить с этим грузом вины? Каждый раз, когда что-то пойдёт не так, ты будешь обвинять себя? Забудь об этом, иначе твоё прошлое тебя уничтожит». В некотором роде Оберхаузер пережил то же, что и Бонд: занимаясь альпинизмом, он не один раз смотрел смерти в лицо, терял своих друзей и близких, однако сохранил любовь к жизни.
— И как вы предлагаете это сделать? — спросил его Бонд.
— Залезь вон на те горы, — ответил Оберхаузер, — и не оглядывайся назад.
Бонд так и поступил. И по возвращении в Париж чувствовал, что горы и советы Оберхаузера сделали своё дело: вернули ему интерес к жизни. Он больше ни в чём не раскаивался и ни о чём не сожалел. Он обратил себя в то, что Флеминг позже назовёт «Смертельным оружием».
С одобрения Мэддокса он уехал из Женевы и снял себе квартиру в Париже. Трижды в неделю он стрелял из револьвера в составе Национальной гвардии на бульваре Ланн, плавал в олимпийском бассейне в Венсене и обучался рукопашной борьбе у Кибермана (чемпиона Европы по дзюдо), а дважды в неделю интенсивно играл в бридж с Мэддоксом, редко при этом проигрывая. Не забывал он и о личной жизни, встречаясь с несколькими богатыми замужними женщинами.
Установив для себя подобный жизненный распорядок, он планомерно разрушал в себе все слабые и уязвимые места. Большей частью это ему удавалось, но иногда и нет; в частности, он впадал в сентиментальность, когда слушал «Жизнь в розовом свете». Об этом упоминал и Флеминг, но у Бонда были и другие подобные моменты, о которых Флеминг не знал. А порой, несмотря на внутреннее сопротивление, на него всё же накатывали неприятные воспоминания. И тогда им овладевал страх, что он не выдержит и вновь «сломается».
Но никто обо всём этом не догадывался. Внешне Бонд был завидным молодым человеком — богатым, представительным и непрошибаемым, и жил жизнью, которая, казалось, будет длиться вечно. Так продолжалось примерно до середины августа 1939 года, когда немецкие армии сосредоточились у польских границ. Намереваясь провести конец отпуска с одной из своих замужних поклонниц, Бонд напихал в «Бентли» шампанское, и они поехали на юг. Приехав в полупустой отель «Эден Рок» в Антибе, они провели там чудесные две недели. Женщина была красивой, погода — прекрасной. Бонд чувствовал, что его юность подходит к концу. По прошествии этого срока женщина вернулась к своему мужу и детям, а Бонд — в Париж, чтобы продолжить работу. Там его уже ждало предписание немедленно выезжать в Лондон. Произошли какие-то перемены, и по-видимому, серьёзные.
6. Бонд на войне
—
Война
Он резко прекратил разговор — так, словно был обеспокоен тем, что наговорил слишком много. Быстрым движением отодвинул от себя кофе, встал и зашагал в сторону отеля. У него была интересная походка — сильная, но расслабленная. Люди расступались перед ним. Возможно, ему и в самом деле нужно было отдохнуть — я не мог знать об этом.
После обеда я взял скутер — обычное средство туристического транспорта на острове — и поехал на пляж. День был прекрасным, температура воздуха подходящей, а море насыщенно-синим. Пенистые волны равномерно прибывали на песок. Всё это было очень красивым, но вместе с тем каким-то пустым. Я уже начинал понимать Бонда, с нетерпением ждущего возможности вырваться из этого комфортабельного заточения, чтобы приступить к действию.
На ужине я пытался высмотреть своего собеседника, но его там не было. Позже я увидел его в баре, с женщиной. Интересно, она же была с ним и вчера? Завидев меня, Бонд тут же меня окликнул. Он был очень любезен со мной, в отличие от его спутницы.
— Познакомьтесь, это госпожа Шульц, — сказал он. — Флеминг упоминал о ней в «Докторе Ноу», и тогда её звали Ханичайл Райдер.
Ситуация, казалось, забавляла его, женщина же выглядела явно раздражённой. Да, она была именно такой, какой описывал её Флеминг — красивой, с резкими манерами — настоящее дитя природы. Только сейчас это был уже не наивный подросток с перебитым носом, а состоятельная женщина в расцвете лет. Нос её, как и предсказывал Флеминг, был выпрямлен косметической операцией — и вполне удачно.
— Дорогая, — обратился к ней Бонд, — этот господин собирается написать книгу о моей биографии.
Услышав это, Ханичайл тут же растаяла — как некоторые женщины, которые узнают о том, что в скором времени приобретут широкую известность.
— Но, Джеймс, ты никогда
не говорил
говорила
нелепыми.
Бонд что-то пробормотал в ответ и спросил меня, что я буду пить. У них с Хани в бокалах был бурбон. Я ответил ему, что буду то же самое. Тогда он, как обычно, попросил сделать мою порцию двойной, после чего напрочь увёл разговор от литературы.
— Хани, — объяснил он мне, — путешествует. На своей яхте. Это настоящий плавающий дворец. Восьмидесяти футов длиной, с двойным дизельным мотором и роскошной каютой, разработанной самим Дэвидом Хиксом и его командой. Услышав о том, что я здесь, она решила меня проведать.
Хани надула губы. И зря — это не добавляло ей красоты.
— Так уж я здесь только из-за тебя, — сказала она. — Когда умер мистер Шульц, со мной случился нервный шок. Он боготворил меня, и я многим ему обязана. Он всегда желал мне только добра. Знаешь его последние слова мне?
Бонд покачал головой.
— Он сказал: «Хани, будь счастлива.» И чтобы выполнить это его последнее пожелание, я отправилась в путешествие на яхте, которую он назвал в мою честь. Думаю, он хотел именно этого.
— Безусловно, — ответил Бонд.
Она ещё что-то начала объяснять, и Бонд её покорно слушал. Я уже подумал, что мы так и проведём целый вечер втроём. Однако когда Бонд предложил ей выпить ещё, она отказалась, сославшись на то, что к девяти должна быть на борту и шофёр уже ждёт её. Мы вышли из отеля. «Роллс-ройс Корниш» подкатил к Хани, едва она вышла за порог, а когда автомобиль разворачивался, увозя её, я увидел уже знакомую мне царапину корпуса и лёгкую помятость правого заднего крыла.
Бонд усмехнулся, а потом сказал:
— Как сказала бы тётушка Чармиан, ваши недостатки обязательно в вас проявятся. Я предполагал, что эта девушка пойдёт далеко, но чтобы настолько.
— А разве она не вышла замуж за молодого доктора из Нью-Йорка? — спросил я, вспоминая Флеминга.
— Вышла. Но спустя четыре года оставила его, чтобы стать миссис Шульц.
— Это тот, что из «Шульц Металл Инкорпорейтид»?
— Да. Ему тогда было за семьдесят. А сейчас она в поисках третьего мужа — судя по её взгляду.
Мы вернулись на террасу, где Бонд допил свой бурбон, после чего вновь удобно устроился на стуле. Без жен
щи
//афрокарибская музыка//.