Покоритель Африки

— Наверное, слуга выщипывает их по утрам?

— Вовсе нет. Может, по бокам, да и то раз в месяц.

— Кажется, на левом виске что-то белеет.

Дик быстро обернулся к зеркалу.

— Как же Чарльз его пропустил? Устрою ему хорошую взбучку!

— Подойдите, я его выдерну, — предложила миссис Кроули.

— И не подумаю! Что за фамильярность?

— Ты собирался нам что-то сообщить и признался, что тебе почти сорок, — напомнил Алек.

— На днях одна мысль поразила меня так, что заставила задуматься о собственной жизни. Я уже пятнадцать лет тружусь в суде и заседаю в парламенте с прошедших выборов. Я зарабатываю две тысячи в год, скопил уже почти четыре тысячи и никогда не трачу больше половины общего дохода. И вот я подумал: а стоит ли восемь часов улаживать омерзительные свары всяких идиотов, а еще восемь часов тратить на фарс, называемый у нас государственными делами?

— Почему же фарс?

Дик Ломас презрительно пожал плечами:

— Фарс и есть. Верховодят крупные шишки, а остальные нужны, чтобы создавать видимость самоуправления.

— Просто у тебя нет всепоглощающей политической цели, — рассудил Алек.

— Позвольте! Я убежденнейший суфражист, — отозвался Дик с легкой улыбкой.

— Вот уж не ожидала, — заметила миссис Кроули, всегда одевавшаяся с безупречным вкусом. — И ради чего?

Дик пожал плечами:

— Всякий, кто участвовал в парламентских выборах, знает, сколь низкими и недостойными мотивами руководствуются мужчины, отдавая свой голос. Лишь немногие отдают себе отчет, как велика возложенная на них ответственность. Они не сознают, сколь многое стоит на кону, и превращают свой голос в предмет постыдного торга. Судьба кандидата в руках ловкачей да чудаков. Я надеюсь, что женщины, получив право голоса, окажутся еще чуточку ограниченней и станут отдавать его по мотивам еще более низким и недостойным. Всеобщее избирательное право сведется к абсурду, и тогда мы еще чем-нибудь займемся.

Дик говорил с необычной горячностью, и Алек наблюдал за другом с оттенком интереса.

— И к чему ты пришел?

Тот помолчал и смущенно улыбнулся:

— Я решился на важный шаг, хотя понимаю, что, кроме меня, он никого не затронет. Через несколько месяцев новые выборы, и я планирую известить партийное руководство, что не буду баллотироваться. Я освобожу кабинет в Линкольнз-Инн — как говорится, «прикрою лавочку». Мистер Ричард Ломас удаляется от активной жизни.

— Вы ведь это не всерьез? — воскликнула миссис Кроули.

— Отчего же?

— За месяц безделья вы сойдете с ума от скуки.

— Едва ли. На мой взгляд, все разговоры про «благородный труд» — полная чепуха. Работа — это наркотик, которым зануды лечатся от приступов жестокой скуки. Ее воспевают, поскольку для большинства работа — это необходимость, а человек всегда стремится подсластить горькую пилюлю. Труд — это успокоительное. Он делает людей тихими и довольными — такими одно удовольствие управлять. Мне кажется, святость труда — величайшее надувательство эпохи христианства. Первые христиане, понимаете ли, были рабами, и им нужно было показать, что изнурительный труд почетен и благороден. По большому счету, когда человек зарабатывает на хлеб себе, жене и детям — это мучительная необходимость, в которой нет ничего героического. Если для некоторых людей средства важнее цели, мне остается лишь пожать плечами, поражаясь их скудоумию.

— Нечестно сразу говорить так много! — всплеснула руками миссис Кроули.

Однако Дика было не остановить.

— У меня же нет ни жены, ни детей, а денег больше чем достаточно. Зачем я буду вырывать кусок хлеба изо рта у другого? Прибыльная практика не моя заслуга — это вообще редко зависит от личных достоинств, — просто я представляю крупную адвокатскую фирму. А уж в идиотских судебных разбирательствах и вовсе ничего достойного нет. Как правило, стороны друг друга стоят: одинаково несговорчивы и упрямы. Нет, адвокатская карьера — вполне достойный способ добывать пропитание, но и только. Если не нуждаешься в заработке, то не вижу повода поддаваться донкихотским рассуждениям о ценности изнурительного труда. Почему собираюсь отказаться от кресла в парламенте, я уже объяснил.

— Вы понимаете, что лишаетесь возможности сделать блестящую карьеру? В следующем правительстве вы могли бы стать заместителем министра.

— И целовать ботинки еще паре особ, которых я презираю?

— Это очень опасное предприятие.

Дик посмотрел в глаза Алеку Маккензи.

— И ты пытаешься меня от него отговорить? — улыбнулся он. — Ведь только опасные предприятия по-настоящему интересны.

— И как же вы будете проводить время? — спросила миссис Кроули.

— Я собираюсь превратить праздность в искусство. Сегодня все воротят нос от дилетантов. Что ж, я стану дилетантом и предамся всем радостям жизни. Мне уже сорок и жить осталось не так-то много: в оставшиеся годы я буду познавать мир и все, что в нем есть восхитительного.

Алек в глубокой задумчивости смотрел на огонь. Наконец он глубоко вздохнул и встал в полный рост.

— Полагаю, у каждого своя жизнь, и не нам судить, что лучше, а что хуже. Но я бы предпочел идти вперед, пока держат ноги. У меня тысячи планов. Даже десяти жизней не хватило бы на десятую часть того, что, по-моему, не терпит отлагательств.

— И каков будет конец?

— Мой конец?

Дик молча кивнул. Алек слабо улыбнулся:

— Что ж, полагаю, меня ждет неприглядная смерть от усталости и болезней в каком-нибудь болоте. Носильщики сбегут с оружием и припасами, а остальное довершат шакалы.

— Просто ужас! — содрогнулась миссис Кроули.

— Я фаталист, потому что слишком долго прожил среди людей, самое существо которых состоит в покорности судьбе. Когда придет время, я не смогу ничего изменить. — Он загадочно улыбнулся. — Но еще я верю в хинин и надеюсь, что ежедневное употребление этого восхитительного средства не позволит судьбе так просто перерезать нить моей жизни.

Люси восхищенно следила за противостоянием двух мужчин, один из которых возложил душу на алтарь цели и яростно рвался к ней, понимая, что в конце его ждет страшная смерть в одиночестве; второй же решил целенаправленно наслаждаться радостями жизни, лелеять их, словно садовые цветы.

— Самое ужасное, что через сто лет все будет точно так же, — заявил Дик. — Все позабудут и о твоем упорстве, и о моем легкомыслии.

— Какой же из этого вывод? — спросила миссис Кроули.

— Что самое время для виски с содовой.

Глава IV

В поместье, которое сняла миссис Кроули, можно было поохотиться, и на следующее утро Дик отправился на поиски дичи. Алек отказался составить другу компанию.

— Мне скучно охотиться в Англии, — объяснил он. — Я убиваю только ради пищи, а птица здесь настолько ручная, что будто по курам стреляешь.

— Полная чепуха, — заявил Дик. — Просто ты сумеешь попасть разве что в гиппопотама, а из крупной дичи здесь только коровы миссис Кроули.

После ленча Алек Маккензи предложил Люси прогуляться, и та с радостью согласилась.

— Куда отправимся? — спросила Люси.

— Пойдемте к морю.

Она повела гостя по Джой-лейн, соединявшей рыбацкий городок Блэкстейбл с деревней Уэйвни. Море тут раскинулось особенно широко, соленый бриз приятно щекотал ноздри. Кругом тянулись пустынные болота, придавая пейзажу особенную ширь, и Алек непроизвольно ускорил шаг. Шел он неторопливо, неспешной походкой человека, привыкшего к большим переходам, так что привычка Люси к долгим прогулкам оказалась весьма кстати. Они беседовали о разных мелочах, но вскоре замолчали. Девушка заметила, что компаньон погрузился в раздумья, и не стала их прерывать. Ее позабавило, что, пригласив ее на прогулку, этот странный человек даже не пытался развлечь спутницу. Время от времени он резким, гордым жестом вскидывал голову и смотрел на море. Чайки лениво скользили над самой водой. Уныние, разрывавшее сердце Люси при виде этой сцены несколько дней назад, охватило и Алека, но странным образом лишь подняло ему настроение, натолкнуло на радостные мысли. Он еще ускорил шаг. Девушка молча держалась рядом. Алек шагал, не глядя по сторонам, и вскоре морской берег остался позади. Они долго брели по извилистой дороге меж аккуратных изгородей и плодородных полей; а кругом раскинулся прелестный кентский пейзаж с его сельской красотой и уютом. Они миновали повозку, возле которой щипала траву косматая лошаденка, а рядом, у костерка, расселось в кружок семейство цыган. Картина странным образом взволновала девушку. Эти люди вели бродячую жизнь, домом им служил ветхий фургон, они знали удивительные тайны лесов и полей — и ее вдруг охватило всепоглощающее стремление к свободе, к далеким горизонтам. Наконец они подошли к массивным воротам Корт-Лейс, за которыми тянулась аллея вязов.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.