Страница 34 из 47
Потом он сказал что–то невразумительное по–немецки, на швейцарском диалекте, я уловил только, что он не считает мой случай острым. Речь шла как будто бы об обсервации. Больше я не понял ни слова. После этого он и сестры ушли. Одна из них на пороге обернулась, с улыбкой кивнула мне и сказала, что ничего страшного нет, она сейчас же вернется и проследит, чтобы меня поместили в палату.
Впору со стыда сгореть. Ведь я оторвал от дела стольких людей, которые наверняка были нужны в другом месте. Однако эта уловка спасла мне жизнь, а медицина для того и служит.
Я спустил ноги с каталки, сел. Что же теперь делать? Сижу разутый–раздетый, в прокатном костюме, в сотнях миль от дома, а где–то недалеко караулят беспощадные убийцы, готовые любой ценой выжать из меня правду о банковском счете в Женеве.
Слава богу, деньги у меня при себе, паспорт и кредитная карточка тоже. Надежно спрятаны в глубоком нагрудном кармане куртки, застегнутом на молнию. Главное — улизнуть из больницы, а остальное как–нибудь уладится. Здесь наверняка ходят поезда. Или можно нанять автомобиль, если я не сумею отыскать Джейн. На это в самом деле мало надежды. К нашей машине возвращаться рискованно. Если они следили за мной, то знают, что я приехал вместе с Джейн. И сейчас, дожидаясь моего появления, наверняка держат ее под присмотром.
Я осторожно открыл дверь, выглянул в пустой коридор. В дальнем конце стояли несколько медсестер, о чем–то разговаривали. Слышался смех. По–видимому, в «Скорой помощи» все было спокойно. Ни дорожных аварий, ни катастроф.
Я медленно двинулся в противоположную сторону, наугад там и сям открывая двери. В одной палате на скамейке сидела старая дама, а медсестра бинтовала ей колено, и я поспешно закрыл дверь. В другой комнате двое врачей пили кофе из белых пластмассовых кружек — минутная передышка среди напряженного рабочего дня. Оба вопросительно посмотрели на меня. Я улыбнулся и затворил дверь. Куда интереснее оказалось третье помещение. Там никого не было, только металлические шкафы вдоль стен. Некоторые приоткрыты. Внутри висела одежда. Либо это вещи персонала, либо пациентов, подумал я, открывая настежь одну из дверок. Но костюм, висевший там, явно будет мне велик, и здорово. Это я сразу разглядел. Соседний шкаф был не в пример удачнее. Клетчатый блейзер и темные брюки на плечиках, на полу пара черных башмаков.
Я торопливо сдернул с себя куртку и штаны, натянул брюки, которые пришлись впору, хотя и были коротковаты. Но привередничать недосуг. Блейзер сидел хорошо, башмаки тоже более или менее, так мне ведь в конце концов не кросс бежать. Нынешней тренировки на несколько лет вперед хватит. Свои вещи я повесил на плечики, прилепил к внутренней стороне дверки пять стофранковых купюр и крупными буквами написал «Sorry» на листочке, который взял на письменном столе, там же, где и клейкую ленту.
Невелико утешение для бедняги хозяина, когда вечером он зайдет переодеться, но он хотя бы поймет, что у меня честные намерения. Если это понятие приложимо к человеку, который не только заиграл взятую напрокат одежду, но и выкрал из больницы вещи ни в чем не повинного врача, да и в больницу–то пробрался обманом. Я опять фыркнул, на сей раз без утайки. Когда эта история закончится, я свяжусь и с больницей, и с прокатной конторой и все им объясню. Только бедняге врачу, которому придется ехать домой босиком, в красном лыжном костюме, это не поможет.
ГЛАВА XVIII
Я быстро дошел до конца длинного коридора, открыл дверь с надписью «Sortie»[57] и очутился в помещении, где стояли мягкие кресла и стол, а в углу за стеклянной перегородкой сидела дама. Очевидно, это был приемный покой отделения «Скорой помощи». Дама подняла глаза, я кивнул, она ответила улыбкой и опять уткнулась в свою газету.
В больничном дворе было пусто и уныло. Вереница машин на стоянке, несколько фонарей на высоких столбах. Холодный ветер гулял по заснеженной мостовой. Без пальто я сразу почувствовал ледяную хватку мороза. И затосковал по теплому лыжному костюму, которому любой ветер нипочем. Но костюм висел на плечиках в шкафу моего неведомого благодетеля.
Так вот я стоял, одинокий в густеющих декабрьских сумерках, на автостоянке при больнице в горах Швейцарии. В краденой одежде, без пальто. Двое жестоних убийц гнались за мной. А в тени, возможно, затаились другие. Вернуться к Джейн, к машине — несбыточная мечта. Мой номер в гостинице наверняка тоже под наблюдением.
Неожиданно во двор въехала машина, подрулила к краснокирпичному зданию больницы и остановилась у главного входа. Из нее вышла женщина, огляделась по сторонам. Это была Джейн Фрайден.
— Джейн! — крикнул я и бросился к ней.— Джейн, подожди!
Она посмотрела на меня, но сперва не узнала.
— Я все понимаю,— сказал я, с трудом переводя дух.— Красное снаряжение там, в больнице. У меня не было другого выхода. Подробности расскажу в машине. Надо удирать, пока они нас не сцапали.
— Я страшно беспокоилась за тебя,— сказала она, когда мы уже ехали по двору.— Думала, что–то случилось, ведь ты так и не появился, хотя я долго ждала в конце трассы. А когда я спросила, мне сказали, что наверху вертолет подобрал двоих — с переломом и с инфарктом, вот я в конце концов и поехала в больницу разыскивать тебя.
— Погоди,— сказал я, застегивая ремень.— Сейчас все узнаешь.
Когда я кончил, она не произнесла ни слова, сосредоточенно глядя вперед, на шоссе. И лишь через некоторое время, обгоняя маршрутный грузовик, сказала:
— Ничего не понимаю. Мы катаемся наверху на лыжах, и вдруг являются какие–то два типа и норовят столкнуть тебя с обрыва. Почему?
Настал мой черед молчать. Сколько я могу рассказать ей? А ну как она остановит машину и высадит меня, когда услышит, что меня подозревают в двух убийствах и что за мной гоняются разные группировки, которым невтерпеж добраться до исчезнувших миллионов генерала Гонсалеса?
— Это долгая история,— наконец проговорил я.— Я расскажу тебе. Но не сейчас. Слишком уж все сложно.
— Вижу,— сухо заметила она. — Угрозы убийства, краденая одежда. Сердечный приступ. Кстати, кто уладит насчет лыж?
— Я сам все сделаю. Главное — вернуться в Стокгольм и поговорить с полицией.
— С полицией? — Она сбавила скорость, взглянула на меня. А они тут при чем? Ты что, хочешь заявить на этих двух злоумышленников? Но ведь в таком случае надо обратиться в швейцарскую полицию, а?
Я нс ответил, не хотелось мне вовлекать ее в историю, о которой ей стоит знать как можно меньше. Не то чтобы я боялся, что она тоже позарится на миллионы в банковском сейфе, но чем меньше ей известно, тем лучше для нее. Мои преследователи знают, что мы вместе, и, не поймав меня, могут взяться за нее. Вот почему она должна остаться в стороне. Цена и так уже слишком высока — три человеческие жизни. Два убийства в Нью–Йорке и одно в Стокгольме.
— Ладно,— сердито сказала она.— Не хочешь рассказывать, не надо. Я не обижусь.
Мы замолчали. Стемнело, пошел снег. По ветровому стеклу скользили дворники, в машине было тепло и уютно, из радиоприемника приглушенно лилась музыка, добротная старомодная музыка — «Гленн Миллер для тех, кто тоскует по дому», так называлась программа, в самый раз для меня. Под мягкие, сентиментальные звуки я задремал, потом заснул, а проснулся, когда мы уже въехали в Женеву.
— Высади меня за квартал от гостиницы,— попросил я Джейн.
— Зачем? На улице снег, а ты без пальто.
— Надо проверить, не ждет ли меня там приемная комиссия.
— А тебе не кажется, что те, кто потерял тебя на лыжне, до сих пор там ищут?
— Может быть, но я не хочу рисковать. Поднимись к себе и жди меня там. Я попробую войти через заднюю дверь, тогда администратор не увидит, что я вернулся. Если за моим номером наблюдают, спрячусь у тебя. Вдобавок ты и живешь на другом этаже.
— Alright. Зря ты так мудришь, честное слово, но, в общем, тебе виднее.
57
«Выход» (фр.).