Страница 8 из 10
– Хватать никого не надо, полковник. Не мальчик – знаешь: с иностранцами работать аккуратно надо. Пока у нас ничего нет на этого немца, трогать его вообще нельзя. Побеседуйте только с нею. Иностранца не волнуйте, но из виду не упускайте. Понятно? Установили, где немец ночевал?
– Да, товарищ генерал, установили – в гостинице.
– Так чего до сих пор его номер не досмотрели? Может, картины преспокойно лежат у него под кроватью, а ты тут руками машешь, перехват собираешься объявлять.
– Есть, товарищ генерал, досмотреть номер! Разрешите идти?
– Иди. Да деликатно действуйте. Пошли туда пожарников или слесаря. Без шума только, не наследите. Очень аккуратно, слышишь! А то с этими иностранцами горя не оберешься. Начнут визжать о правах человека, Евросоюз подключат… Дай до пенсии дожить спокойно!
– Слушаюсь, товарищ генерал.
Полковник повернулся, как на плацу, и вышел из кабинета.
«Зачем нам пожарники? У нас там свои люди работают», – подумал Олег Андреевич, выходя из кабинета. Когда-то он трудился в отделе по борьбе с торговлей людьми, случалось помогать бывшим проституткам – вызволять из рабства, устраивать на работу. Из такого контингента были у следственного отдела и профессиональные осведомители, и добровольные помощники.
С Татьяной майор Пархоменко давно не виделся, но был уверен, что работает девушка на прежнем месте, куда он ей помог устроиться. Позвонил бывшей подопечной и договорился о встрече. Девушка живо откликнулась на просьбу. Встретились они в «Макдоналдсе», рядом с гостиницей, как два случайных проголодавшихся посетителя. Игорь Леонидович пришёл раньше и взял себе картофель фри с гамбургером. С аппетитом уминая жареную картошку с кетчупом, он беззаботно разглядывал посетителей кафе, когда к его столику подошла девушка с подносом и спросила разрешения присесть. Он кивнул и пододвинул свой поднос к себе поближе.
Через десять минут майор, доев свой обед, вышел из кафе удовлетворённый разговором с сообразительной девушкой значительно больше, чем пресным гамбургером. Он сел в свой автомобиль и принялся изучать свежую газету. Девушка не заставила долго ждать. Скоро он услышал её бодрый рапорт по телефону: номер Германа Кингсховера-Гютлайна, единственного иностранца, остановившегося вчера в их гостинице, был чист. Несколько маленьких деталей – последних достижений техники, которые Татьяна «случайно» оставила в номере, должны были поспособствовать следствию в выяснении причастности или непричастности немца к преступлению.
К вечеру, Олегу Андреевичу доложили, что интересующая его автомашина благополучно въехала в город. На Ангарском перевале гаишники остановили автомобиль, проверили документы девушки, досмотрели машину. В багажнике и в салоне её «Шкоды» ничего похожего на десять упакованных холстов живописи не обнаружили. Девушка и её пассажир выглядели спокойными и беспечными.
– Эта парочка на преступников не похожа, – доложил полковнику оперативник, досматривающий автомобиль вместе с гаишниками.
– Разберёмся.
Возле гостиницы дежурила тонированная «Мазда», в которой находились два оперативных работника. Они убедились, что София, высадив гостя, направилась не к своему дому, а по объездной – в сторону Севастополя. Сотрудники уголовного розыска последовали за нею.
Сегодня Ольге Сидоровне приснился странный сон: она знала, что уже умерла и шла по длиной извилистой дороге, уводящей куда то за горизонт, а навстречу ей шли друзья и родные, которые умерли раньше её и среди них был Пауль. Он остановился напротив и долго, укоризненно смотрел на неё, ничего не говоря, но Ольга точно знала, за что он осуждает её и испытывала вину, но уже ничего не могла изменить. Ольга Сидоровна проснулась и вздохнула с облегчением, как хорошо, что это только сон! Она сразу повернулась к тумбочке с телефоном и с трудом набрала номер дочери. Она терпеливо слушала долгие гудки, наконец, ответил зять, услышав её голос:
– Нет вашей дочери. Любуйтесь на неё по телевизору…
– Саша, ты всё шутишь, а мне не до шуток сейчас, мне Маша срочно нужна!
– Да нет же, не шучу, Маша в Москву улетела.
– Почему в Москву? Каким образом?
– Обычным, – на метле, – ответил Александр. – Вы что, не знаете свою дочь?
– Саша, ты можешь говорить серьёзно?
– Ольга Сидоровна, серьёзно и говорю. Позавчера Маша пошла в магазин, долго не возвращалась. Я забеспокоился, собрался встречать. Открываю дверь, а перед порогом она с метлой в руках. Я спросил: «Ты собралась лететь или подметать?» А она объявляет: «Улетаю в Москву на передачу к доктору Малахову».
– Зачем ей художнику на передачу к доктору? – не могла понять Ольга Сидоровна.
– А Малахов заинтересовался, как она смогла договориться со своей астмой и остаться в профессии несмотря на запрет докторов!
– Понятно. Тогда позови мне Софию!
– А ваша внучка укатила Германа развлекать.
– Сумасшедший дом. Какого такого германца? – не расслышала тёща.
– Ольга Сидоровна, не германца, а Германа.
– Что ещё за Герман?
– Герман из Германии.
– Ну вот, я так и сказала – германец. Что же ты меня путаешь?
– Вы, как всегда, правы, Ольга Сидоровна. Извините.
– Откуда этот германец взялся? Зачем он ей? Своих русских мало?
– Ольга Сидоровна, приедет внучка, у неё всё и спросите. Мне некогда, работать надо. У Марии выставка через неделю, а у меня ещё рамы не готовы. Всего доброго!
Зять положил трубку, а Ольга Сидоровна долго ещё не могла успокоиться. Значит, сон ей был вещий, последнее предупреждение. И Она снова окунулась в своё прошлое, в длинный барак с серым утром за окном.
К началу войны, в тридцать девятом, хозяину фабрики Паулю было около сорока, когда при родах умерла его жена, оставив вместо себя рыжеволосую Еву. У Пауля уже имелся наследник и помощник – семнадцатилетний сын Алоис, болезненный, молчаливый юноша не от мира сего, с непременным томиком Гёте за пазухой. Пауль показался Ольге человеком хмурым, неразговорчивым, но не злобным. Кто знает, каким он был до войны, при жизни его любимой жены, когда с конвейера его фабрики сходили не ящики для снарядов, а добротная мебель для уютного быта?
Несмотря на полученные немцами инструкции: демонстрировать подневольным рабочим расовое превосходство и избегать личных контактов, хозяин относился с необъяснимой, но очевидной симпатией к Ольге. К сожалению, это заметила не только она – все работницы фабрики стали коситься в её сторону и перешёптываться. Оля была удивлена – особенной внешностью она не отличалась. Нельзя было сказать, что у неё было красивое лицо или ладная фигурка. Вот у Кати – да! Но мимо сестры Пауль проходил, как мимо пустого места, уже издали не сводя глаз с Ольги.
Когда все попривыкли друг к другу и наладились более или менее сносные отношения, какие могли быть при сложившихся обстоятельствах между немцами и остарбайтерами, маленькая Ева, не чувствуя преград, которые были между взрослыми, всё чаще стала забегать в барак к русским. Объектом своего общения Ева выбрала Ольгу, игнорируя остальных. Однажды Ольга сильно простыла, ни о каком лечении восточных рабов речи не могло быть, но ей, с высокой температурой разрешили остаться в бараке, не выходить на работу. В обед к ней пришла Ева с бумажным свёртком, в нём лежал кусочек штруделя и три яблока. Отказаться от такого подарка из рук ребёнка она была не в силах, хотя понимала, что сама Ева не могла знать о том, что Оля лежит здесь больная. Так или иначе, но со временем Ольга была отмечена вниманием всех членов этой маленькой семьи. Застенчивый Алоис, по необходимости разговаривал на фабрике только с Ольгой, хотя были девушки, которые хорошо владели немецким, в отличие от Оли, – ей чужой язык давался тяжело.
Как то в воскресный день в барак пришла Ева. Девочка была в нарядном платье, на шее большой овальный медальон с фотографией матери – подарок отца Еве ко дню рождения. Вот тогда-то и стало всё сразу понятно без слов. С фотографии на них смотрела женщина невероятно похожая на Ольгу. Высокий лоб; большие карие глаза с опущенными внешними уголками, указывающие на добродушие, доверчивость и готовность к помощи; широко поставленные густые брови; нос, чуть больше, чем следовало бы с едва заметной горбинкой, приподнятые уголки губ, излучающие радость и оптимизм; густые, слегка волнистые волосы – всё было Ольгино. Медальон прошёл по рукам изумлённых девушек. Они смотрели на фото, затем на Ольгу, ахали, качали головами, перешёптывались. Но с тех пор Ольга не замечала ни одного косого взгляда, не слышала унизительного шепотка в свой адрес.