«Дальше… дальше… дальше!»

Корнилов. Да, был пленен поначалу.

Лукомский. Не наша вина, что либералы не справились с кораблем и посадили его на мель.

Корнилов. До сих пор стыдно, что имел несчастье согласиться и сам… лично… арестовал Александру Федоровну… Встретила меня достойно… ни слез, ни экзальтации… «Надеюсь, генерал, вы понимаете наше состояние, ведь вы же сами были в плену…» Не перегибаем ли мы, господа, палку, забрасывая их грязью?

Деникин (Лукомскому). Давайте, Александр Сергеевич, подведем итоги Февраля… Армия разрушена, промышленность разрушена, нежелание работать, одна безответственность…

Марков. Страна совещаний, митингов и речей, а жрать нечего!

Лукомский. В мире сейчас нет страны более свободной, чем наша.

Деникин. Россия оказалась недостойной той свободы, которую она завоевала.

Лукомский. Поэтому мы и выступили.

Марков. Да, мы здесь, а Керенский в Зимнем.

Деникин (Маркову). Против предательства никто не застрахован.

Марков. Я вас предупреждал, я вас умолял не верить этому прохвосту!

Деникин. Договоренность Керенского с нами была четкой, мы бросаем конный корпус на Петроград, чтобы разогнать Советы, а он…

Корнилов (ирония). Объявляет нас изменниками революции. Нет, нет, господа, тут мы виноваты сами. Мы себя открыли, и весь этот сброд — от крайне левых до самых умеренных — объединился. Вопрос сейчас перед нами один: продолжать или считать дело оконченным?

Деникин. Страна накануне краха. Кто простит нас, если мы смиримся? И простим ли сами себя?

Лукомский. Меня идеология не интересует, только целесообразность. Черную работу — свернуть голову Керенскому — отдадим большевикам.

Корнилов. Вот это верно. Беспредельная любовь к гибнущей Родине повелевает нам оставаться на посту и вырвать отечество из липких рук. Передайте в Ставку, чтобы войска в случае выступления большевиков не вмешивались. Мы своей ошибки не повторим. Я шутить не люблю. Пусть теперь они пожирают друг друга — крайне левые умеренных и наоборот.

Керенский (кричит). Вот! Вот! Все слышали! Остановите время! Я всегда это утверждал! Они проговорились! Я трагическая жертва борьбы против двух экстремизмов — Ленина и Корнилова! (На генералов.) Это они, это они приказали не оказывать мне помощи, когда начнется атака большевиков!

Струве. Вот идиот! Как вы могли объявить Корнилова изменником и этим окончательно все погубить?

Керенский. Поднимая руку на меня, они поднимали руку на демократию в России!

Деникин. Признайтесь хоть здесь, что вы всегда думали не о России, а о себе. Ну, выбросили бы вас из Зимнего, сел бы там Корнилов, но наша Россия-то была бы спасена. А вы побежали за помощью к большевикам, вооружили рабочих, бросили страну влево… петлю на своей шее вы затягивали собственными руками, а здесь… здесь бесстыдно лжете, выгораживая себя!

Керенский. Это неслыханно! Простите, я не могу продолжать… Мне плохо… (Затихает.)

Бухарин. Как говорил кто-то из классиков, «за взаимностью мордобоя дело прекратить». А генералам продолжить…

Лукомский (продолжая). Для нас большевизация, скинувшая Керенского, не представляет никакой опасности. Их триумф только усугубит дальнейший развал и анархию. На ликвидацию большевиков мы попросим у вас три недели, не больше.

Корнилов. Нужна стройная система военной диктатуры, гарантирующая возвращение рек в берега. Я шутить не люблю… И если придется, к сожалению, сжечь пол-России и даже залить кровью три ее четверти… не мы сделали этот выбор. Подготовьте утром подробную дислокацию. Давайте выпьем, господа! (Все встают.) За фельдфебеля Сцепуру!

Марков. Господи… как мы будем их вешать!

Керенский (генералам). Господа генералы, вам не кажется, что ваши три недели тянутся что-то слишком долго?

В кабинет Керенского входит полковник Полковников.

Полковников. Начальник Петроградского военного округа полковник Полковников!

Керенский. Доброе утро, Георгий Петрович.

Полковников. Ночь прошла спокойно. Подвоза продовольствия не было, обеспеченность — менее двух третей нормы.

Керенский. Это потом. Что большевики?

Полковников. Если не питаться слухами, мы полностью владеем обстановкой.

Керенский. Отказ полков покинуть Петроград и пойти на фронт — это слух?

Полковников. Есть распоряжение большевистского Военно-революционного комитета не считать действительными наши приказы без их санкции.

Керенский. Что? И вы об этом молчите? Докладываете мне бог знает о чем…

Полковников. Я вступил в переговоры с ВРК об отмене этого несуразного распоряжения. Само согласие большевиков на переговоры — признак их слабости.

Керенский. Но это же восстание… это мятеж… это вызов, на который я обязан ответить. (Ходит по кабинету, рассуждает вслух.) Я сделал слишком много уступок… Да, меня можно упрекнуть в слабости и чрезвычайном терпении, но никто не скажет, что я прибегал к жестокости раньше, чем возникала угроза гибели государства… Да, да… Я жалею, что не умер пять месяцев назад. Я бы умер с великой мечтой, что мы умеем без хлыста и палки управлять своим государством. Неужели Милюков прав, и русское свободное государство есть государство взбунтовавшихся рабов? Мне часто говорили, что я слишком верю и много мечтаю. Упрекают, что мы не власть, а слякоть… Что ж… Я попробую меньше верить — верить в человека, в его душу, в его совесть, в его разум. Пусть сердце станет каменным, пусть засохнут все цветы и грезы о свободном человеке, над которыми так смеются, говорят презрительно и топчут. Так я сам затопчу! Не будет этого. Боже, как мне трудно сейчас!

Полковников. Почему, Александр Федорович?

Керенский. Потому что я знаю силу человеческого невежества не только наших низов, но и всего русского общества: свобода им не нужна, им нужен кулак! Им нужен кулак, а не свобода! Путей соглашения с большевиками нет, дальнейшая отсрочка боя опасна, надо железной рукой принудить большевиков покориться… Конечно, если бы мы не гнушались приемами царского правительства, то мы обязаны были бы спровоцировать большевиков на вооруженное выступление…

Полковников. Не выступят. Они свое выступление приурочивают к завтрашнему съезду Советов. Съезд примет решение о переходе власти к ним, и тогда они пойдут в бой…

Керенский. Я готов отслужить молебен, чтобы они выступили раньше, но, увы, на это надеяться не приходится. Что ж, пусть ждут… Но мы больше ждать не будем… необходимо их упредить, ударить первыми и подтолкнуть на выступление… Приказываю: немедленно закрыть большевистские газеты — за призывы к бунту против Временного правительства. А для равновесия и две крайне правые газеты «Новую Русь» и «Живое слово». Немедленно найти — я чувствую, что он здесь, в Петрограде! — Ленина, арестовать и препроводить к следователю по особо важным делам Александрову. К вечеру подготовьте подробный план экспедиции по разгрому Смольного. Войска Северного фронта, которые войдут в Петроград с минуты на минуту, поступят в ваше распоряжение. Что касается съезда Советов… Для того, чтобы помешать им собраться, — для этого даже ваших сил хватит. Исполняйте. (Полковников уходит.) Жребий брошен, господа!

Свердлов, Каменев и Сталин ждут, когда Троцкий закончит разговор по телефону.

Троцкий. Конфронтация неизбежна, и она происходит на почве приказа о выводе на фронт гарнизона. Сегодняшняя ночь была критической, мы не спали.