«Дальше… дальше… дальше!»

Деникин. Я воевал с ними в отличие от вас. Воевал. 24 октября вместе с генералом Корниловым был в Быхове, по-моему, играли в бильярд.

Дан. Дан, Федор Ильич, меньшевик, врач, до 22-го года был депутатом Моссовета, а затем выслан на чужбину, дожил до победы России во второй мировой войне. Подобно Милюкову, я приветствовал Сталина, понял, что большевизм, несмотря на глубокие недостатки, стал могучим фактором осуществления социалистической идеи. 24 октября вместе (жест в сторону Мартова) с Юлием Осиповичем делал все возможное, чтобы день 25 октября не вошел в историю человечества. К счастью, не преуспел.

Крупская. Крупская, Надежда Константиновна, в партии работала по просвещению. Жена Ульянова. 24 октября сидела в Выборгском райкоме, куда Фофанова приносила записки Ильича, а я их переправляла в Смольный.

Бухарин. Бухарин, Николай Иванович, родился в 1888 году в Москве, в семье учителей. В революционном движении с 17 лет. На VI съезде был выбран в ЦК, в составе которого был вплоть до ареста в 1937 году. Из важнейших этапов моей политической жизни считаю необходимым указать на брестский период, когда я сделал крупнейшую политическую ошибку. Но больше всего виню себя и как большевика и как человека за то, что не смог помешать тому «великому перелому», той «революции сверху», как ее называют, которая произошла в нашей стране в 29-м году.

Сталин. Это моя формулировка. От авторства отказываться не собираюсь.

Фофанова. Фофанова, Маргарита Васильевна, хозяйка последней подпольной квартиры Владимира Ильича. На моих глазах мучился — там дело всей его жизни решается, а он вынужден здесь сидеть. Знаю, меня не любят иные историки. Я говорю, как было, а они меня поправляют, потому что знают, как должно было быть.

Рахья. Эйно Рахья, финн, большевик, расстрелян в 1938 году в звании комкора. В 17-м году по поручению партии охранял товарища Ленина. В конце сентября привез Ильича из Выборга в Питер. Сталин набросился на меня: как посмел без разрешения ЦК? А 24-го вечером опять без разрешения ЦК я проводил Ильича в Смольный. Других «прегрешений» перед партией у меня не было.

Ленин. Ульянов-Ленин. Делать революцию значительно интересней, чем рассказывать или писать о ней. Поэтому займемся делом.

Освещается площадка, на которой выгорожен фрагмент квартиры Фофановой. Ленин стремительно поднимается на площадку, за ним идут Крупская, Фофанова и Рахья.

Ленин (осматривает декорацию). Очень похоже… (На цветы) А вот этого не было. Ну, откуда в Питере поздней осенью такие цветы? Художники, очевидно, съездили в музей?

Крупская. Этот угол был весь завален газетами. Я все ругалась…

Ленин. …неряхой называла…

Фофанова. Владимир Ильич, там детей в пионеры принимают.

Ленин. А детям в первую очередь не нужны потемкинские деревни… (Реквизиторам, которые окружили площадку.) И не белая скатерть, а обычная клеенка… (Скатерть меняют на клеенку.) Так, хорошо. Мы готовы.

Освещается площадка, на которой выгорожен фрагмент кабинета Александра III в Зимнем дворце. Керенский поднимается в кабинет.

Керенский (реквизиторам). На столе у меня был письменный прибор Николая II. А здесь, в углу, Андреевский флаг. Хотя нет, в октябре я уже не был морским министром… (Реквизиторам.) Здесь должно быть что-то революционное. Ну, например… ну, например… У Ленина в Кремле был кабинет заурядного директора плохонького банка… Я там не был, но знаю достоверно… Мы вообще никогда не были представлены друг другу, хотя наши судьбы перекрещивались не раз… Мы родились в один день — 22 апреля, правда, я на несколько лет позже… наши отцы в Симбирске трудились на ниве народного просвещения… мне было шесть лет, когда казнили Сашу Ульянова… Отец был потрясен, слег, я запомнил этот день на всю жизнь. В сущности, эта казнь и определила мой уход в революцию… Позднее отец не раз способствовал Ульяновым преодолеть обстоятельства, связанные с казнью Саши… Владимиру дали медаль… Характеристику в университет… Отец в отличие от меня очень высоко его ставил… Нашел! Нашел! Нужен красный бант! Красный бант! (Приносят красный бант, прикалывают на френч Керенскому, гардеробщики щетками пытаются снять с френча им одним заметную пыль). Не надо! Не надо! Френч утратит свой демократизм! Вот так… вот так…

Освещается площадка, на которой выгорожен фрагмент комнаты в Смольном, где заседал Центральный Комитет большевиков: столы, венские стулья, несколько кресел. Большевики поднимаются на площадку. Поначалу общение их друг с другом несколько скованно.

Дзержинский. Да, так есть… Это начиналось здесь…

Троцкий (реквизиторам) На столе была карта города, нам ее Смилга прислал.

Бухарин. Послушайте, а кто где сидел? Я уже не помню…

Свердлов. Да какое это имеет значение?

Сталин. Это имеет очень большое значение. Я сидел здесь, рядом с Лениным.

Бухарин. Коба, не выдумывай. Ты никогда здесь не сидел, ты всегда курил и поэтому торчал у окна или в углу.

Сталин. Я сидел здесь, рядом с Лениным. В забывчивости вы меня упрекнуть не можете, я всегда помню все.

Свердлов. Кроме того, что Ленина, как и Зиновьева, здесь никогда до 25 октября не было и быть не могло — они были в подполье, а после мы перебрались в кабинет Ильича.

Бухарин. Ну, хорошо, пусть твое место будет здесь. Но согласись, что ты всегда торчал у окна или в углу.

Сталин (упрямо). Я всегда был рядом с Лениным.

Троцкий. Это мы в «Кратком курсе» уже читали.

Свердлов. Этих разногласий у нас тогда не было, успокойтесь. (Бросив последний взгляд на декорацию.) Мы готовы.

Освещается площадка, на которой выгорожен фрагмент Быховской тюрьмы, классная комната с доской, в центре класса — бильярд, несколько кресел. Генералы поднимаются на площадку, осматривают декорацию.

Деникин. Какое было время… Иных уж нет, а те далече…

Лукомский. Художник — человек даровитый. Схвачено точно.

Марков (реквизиторам). Бутылочку коньяка, только шустовского…

Корнилов. Теперь все. Мы тоже готовы.

Фофанова только что вернулась: на стуле сумка с продуктами, торопливо брошенное пальто. Ленин у стола, просматривает принесенные бумаги. Фофанова разливает чай.

Фофанова. Я переволновалась: как вы тут один?

Ленин. Терпеливо ждал. Что на улице?

Фофанова. Спокойно. (Протягивает чашку чая.)

Ленин. Спасибо. Давайте мысленно пройдем весь маршрут до Смольного.

Фофанова. Зачем?

Ленин. На всякий случай. Я выхожу из вашего подъезда и поворачиваю…

Фофанова. Никуда вы из подъезда без разрешения ЦК не выходите. А будет разрешение, пойдете не один, поедете.

Ленин. Само собой. Но мало ли какие могут быть непредвиденные обстоятельства? Почему не подготовиться заранее?

Фофанова. А сами не пойдете?

Ленин. Через весь город, где на каждом углу меня могут схватить?

Фофанова. Ну хорошо… Вы выходите из подъезда…

Ленин. И по Сердобольской дохожу до Большого Сампсониевского проспекта…

Фофанова. На углу лавка, бакалея…

Ленин. На углу лавка, бакалея… Это там вы весь вечер потеряли?

Фофанова. Я таких ужасных очередей и не припомню. А что купила? Ерунду одну. (Вываливает содержимое сумки на стол.) Пачку сахара, пачку соли, хлеб и мелочь всякую. А заплатила за все это ровно в четыре раза больше, чем в начале лета. Вы бы слышали, что очередь кричала.