Скромный герой

— Из трусости, сынок, — прошептал он после долгой паузы. — Я никогда не верил, что у меня достанет таланта сделаться настоящим художником. Хотя, возможно, это был лишь предлог, чтобы не пытаться им стать. Я принял решение быть не творцом, а всего лишь потребителем искусства, просвещенным дилетантом. И причиной тому — трусость, вот она, печальная правда. Теперь и ты ее знаешь. Не следуй моему примеру. Каким бы ни было твое призвание, оставайся ему верен до конца и не поступай как я, не предавай его.

— Я надеюсь, папа, ты не обиделся. Я уже давно хотел тебе задать этот вопрос.

— Я и сам думаю над этим вопросом уже много лет, Фончито. Ты заставил меня дать ответ, и я тебе благодарен. Ну все, ступай, спокойной ночи.

После разговора с сыном Ригоберто отходил ко сну в превосходном расположении духа. Он рассказал донье Лукреции, как славно удалось поговорить с мальчиком: вечернюю удрученность и дурное настроение как рукой сняло. Вот только последнюю часть разговора он пересказывать не стал.

— Я был рад увидеть его таким спокойным, таким взрослым, Лукреция. Только представь — он записался в кружок по чтению Библии. Сколько детей в его возрасте поступили бы подобным образом? Да почти никто. Вот ты — читала Библию? Я, признаюсь, только фрагментами, да и то немало лет тому назад. А хочешь, мы — вроде как для игры — тоже начнем читать и обсуждать Библию? Это очень хорошая книга.

— Я буду только за! Может быть, ты вновь обратишься и вернешься в лоно церкви. — Лукреция немного подумала и прибавила: — Надеюсь, Ушастик, что чтение Библии не войдет в противоречие с нашими занятиями любовью.

Она услышала ехидный смех супруга и почти сразу почувствовала, как жадные руки ласкают ее тело.

— Библия — самая эротичная книга на свете, — с удовольствием объявил Ригоберто. — Сама увидишь, когда мы доберемся до Песни песней и всего, что проделывал Самсон с Далилой, а Далила — с Самсоном. Сама увидишь.

XIII

— Хоть мы и в форме, этот визит — неофициальный, — сказал капитан Сильва, отвесив галантный поклон, от которого живот у него раздулся, а рубашка цвета хаки пошла складками. — Это, сеньора, дружеское посещение.

— Конечно, ну вот и прекрасно, — произнесла Мабель, открывая полицейским дверь. Она смотрела удивленно и испуганно, часто моргая глазами. — Прошу, пожалуйста, заходите.

Капитан с сержантом нагрянули внезапно, когда Мабель в очередной раз раздумывала, насколько все-таки трогает ее сентиментальность старичка. Она всегда относилась к Фелисито Янаке с нежностью или, по крайней мере, хотя и была его любовницей уже восемь лет, никогда не испытывала фобии, физического или морального дискомфорта, которые в прежние времена вынуждали ее резко порывать с любовниками и покровителями, доставлявшими девушке массу головной боли своей ревностью, капризами и требованиями — или же оскорблениями и невнимательностью. Некоторые из таких разрывов оборачивались для девушки серьезными финансовыми проблемами. Но поделать тут было нечего. Когда мужчина ей надоедал, Мабель больше не могла с ним спать. Ее одолевали аллергия, головная боль, озноб, она начинала вспоминать своего отчима, ей едва удавалось сдерживать приступы тошноты, когда приходилось снимать одежду и предаваться постельным утехам с опостылевшим мужчиной. Поэтому Мабель решила для себя так: хотя она с самой ранней юности ложилась в постель со многими мужчинами (она убежала из дома к дяде с тетей в тринадцать лет, после той истории с отчимом), она никогда не была и не будет тем, что называется «шлюха». Потому что шлюхи умеют притворяться перед своими клиентами, а она — нет. Чтобы переспать с мужчиной, девушке требовалось как минимум почувствовать к нему симпатию, а еще обставить трах (как попросту называют это дело пьюранцы) кое-какими приличиями: приглашения, выходы, подарочки, жесты и манеры, которые придали бы соитию достойный вид, чтобы оно выглядело настоящим ухаживанием.

— Спасибо, сеньора, — сказал капитан Сильва и приложил руку к козырьку, имитируя отдание чести. — Мы постараемся не отнять у вас много времени.

Сержант Литума эхом поддержал начальника:

— Спасибо, сеньора.

Мабель пригласила полицейских располагаться в гостиной и принесла по бутылочке холодной инка-колы. Чтобы скрыть свое волнение, хозяйка дома хранила молчание, только выжидательно улыбалась. Полицейские сняли фуражки, и Мабель увидела, что у обоих волосы и лоб блестят от пота. Девушка подумала, что хорошо бы включить вентилятор, но не сдвинулась с места: она боялась, что если встанет, то капитан и сержант заметят, как дрожат у нее руки и ноги. Как же ей выйти из положения, если зубы тоже начнут стучать? «Я немножко нездорова, у меня температурка, обычные женские недомогания, ну вы понимаете, что я имею в виду». Поверят или нет?

— Сеньора, нам бы хотелось не допрашивать вас, а провести дружескую беседу. — Капитан Сильва слегка подсластил голос. — А это совсем разные вещи, ведь правда? Я сказал «дружескую» и повторяю еще раз.

За все восемь лет у Мабель никогда не возникало аллергии на Фелисито. Так происходило, несомненно, из-за великой доброты старичка. Если в день его визита Мабель чувствовала себя нерасположенной — критические дни или просто нежелание раздвигать ноги, — то владелец «Транспортес Нариуала» ни на чем не настаивал. И даже наоборот: начинал беспокоиться, протягивал градусник, предлагал отвести девушку к доктору, сбегать в аптеку за лекарством. Да неужто он так в нее влюблен? Мабель всегда думала, что да. Во всяком случае, старичок платил за дом и оставлял по несколько тысяч солей в месяц всего лишь за то, чтобы спать с ней один-два раза в неделю. Помимо этих обязательных денег он дарил много подарков: и на день рождения, и на Рождество, и даже на такие праздники, когда никто ничего не дарит, например на День Родины или в октябре, во время Пьюранской недели. Даже по манере Фелисито заниматься с ней любовью было заметно, что важен для него не только секс. Он нашептывал ей на ухо любовные глупости, нежно целовал, смотрел с благодарностью и восхищением, словно безбородый юнец. Ну разве это не любовь? Мабель часто думала, что задайся она целью, и Фелисито бросил бы свою жену — эту раздобревшую чоли, больше напоминающую пугало, нежели человеческое существо, — и женился на ней. Это было бы легче легкого. Достаточно, например, забеременеть, поднять вой, а потом пристать с ножом к горлу: «Надеюсь, старичок, ты не хочешь, чтобы твой сын рос незаконнорожденным?» Однако Мабель этого не сделала и не собиралась делать, потому что очень ценила свободу и независимость. Она не желала жертвовать этими удобствами в обмен на относительную уверенность в завтрашнем дне; к тому же ей вовсе не улыбалось через несколько лет оказаться в роли медсестры и няньки при старике, которому придется утирать слюни и менять обмоченные простыни.

— Даю слово, долго мы вас не задержим, сеньора, — повторил капитан Сильва. Он все ходил вокруг да около, не осмеливаясь четко объяснить причину неожиданного визита.

«А смотрит он так, что вся его галантность кажется напускной», — подумала Мабель.

Капитан продолжал:

— К тому же, как только вы от нас утомитесь, предупредите со всей прямотой, и мы уберемся отсюда под барабанный бой.

Почему этот полицейский так преувеличенно, до смешного, вежлив? Какие новости он принес? Безусловно, он хотел успокоить хозяйку, но его присловья, сахарные любезности и притворные улыбочки только подстегивали недоверие Мабель. Что задумала эта парочка? В отличие от офицера его подчиненный не мог скрыть некоторой нервозности. Сержант смотрел на Мабель странным беспокойным взглядом, на дне которого читалось опасение за последствия их разговора. Он то и дело принимался оглаживать свой двойной подбородок.

— Вы можете убедиться собственными глазами, магнитофона у нас нет, — добавил капитан Сильва, раскинув руки и театральным жестом хлопая себя по карманам. — Нет даже бумаги с карандашом. Посему вы можете быть спокойны: от всего, что будет здесь произнесено, не останется и следа. Все будет конфиденциально. Останется между нами. И больше никто не узнает.