Страница 54 из 247
- Почему Айфа не приехала? – спросила Эмер у матери, когда та давала ей последнее напутствие перед брачной ночью. Само напутствие её интересовало мало, потому что она побольше леди Дерборгиль знала, чем мужчина отличается от женщины, и что происходит, когда муж и жена оказываются в постели. Знала, разумеется, только понаслышке, зато в таких подробностях, что услышь мать хотя бы сотую часть – упала бы в обморок. Но вдовствующая графиня не знала, о чём разговаривают рыцари Вудшира, когда думают, что рядом нет женских ушей, а просвещать её графиня Поэль не собиралась. Куда больше её взволновало, что старшая сестра не приехала на свадьбу. Но переслала с матерью маленький алебастровый сосуд со странным посланием.
- У милорда Демелза какие-то дела, - отмахнулась леди Дерборгиль. Выданная замуж старшая дочь мало её интересовала. – Зато Айфа прислала тебе приворотное зелье, - она сделала таинственные глаза, отчего Эмер чуть не расхохоталась. – Добавь в вино, и выпейте пополам с мужем.
- Айфа верна себе, - пробормотала Эмер, забирая подарок. – Мне это пригодится, нет сомнений.
- Что ты сказала? – переспросила мать.
- Я сказала, - раздельно произнесла Эмер, - что страшно волнуюсь и молюсь яркому пламени, чтобы угодить мужу.
- Да уж, постарайся, - леди Дерборгиль пригладила непокорные кудри дочери, благо – та сидела на табуретке и не пришлось вставать на цыпочки - расправила складки ночной рубашки, пощипала щёки, чтобы румянец был ярче. – Всё, ты готова…
Тут она расплакалась, и Эмер пришлось утешать её.
- Это так волнительно и грустно, когда дети вырастают, - призналась вдовствующая графиня. – И так страшно для их матерей. Постарайся сделать вид, что тебе приятно. Я знаю, какая ты грубиянка, не показывай мужу нрав хотя бы в первые две недели. Будь нежной.
«Твои советы запоздали, матушка», - подумала Эмер, но вслух пообещала вести себя кротко, как лесная лань.
Невесту, распевая грустные песни, провели в спальню. Огромную кровать покрывало бархатное одеяло, а столбики, на которых держался балдахин, украшали гирлянды из мелких роз и душистых трав. Горели пять белых свечей, а в жаровне лежали кусочки сандалового дерева. Эмер встала посреди комнаты, зажав в кулаке заветный сосуд. Нет, она поступит не так, как сказала Айфа. Она сама не выпьет ни капли, ведь её жара хватит на двоих. А вот Годрику не помешает хлебнуть колдовского зелья. Для сговорчивости.
Дверь отворилась, и в спальню завели Годрика. Он на голову возвышался над мужчинами, державшими его за локти – молодому мужу полагалось сопротивляться, но сейчас держали больше для вида, чтобы соблюсти старинный обычай.
Праздничный квезот и штаны с Годрика уже сняли, и он был в простой рубашке, скрепленной пятью мягкими складками у горла, и нижних штанах – брэйлах, длиной до колен. Обсуждая прелести новобрачной, друзья новобрачного стащили с него сапоги и порвали рубашку, чтобы унести в доказательство свершившегося брака гостям, не допущенным до спальни.
Эмер невольно отёрла пот со лба, когда в полумраке комнаты Годрика оголили до пояса. Сложен он был, как древний бог. Из тех, что некогда бродили по Эстландии, соблазняя смертных дев.
- Подвязку! Сними с неё подвязку, Годрик! – завопил сэр Ламорак, хохоча, как полоумный. Впрочем, почти все гости были чрезмерно веселы от выпитого вина и дружно затребовали исполнения ещё одного древнего обряда.
Мужчины орали громко и возбужденно, но Годрик не изменился в лице, даже глаза не загорелись. Подошёл, встал на колено, засунул руки под рубашку жены и стянул белоснежную подвязку, на которой голубым шелком было вышито: «Если достиг этой высоты, то будь ещё смелее». Подвязка перекочевала в руки друзей новобрачного, и они шумной толпой отправились в зал, размахивая подвязкой и рубашкой, как флагами. Матери пожелали детям всех благ, любви и потомства, слуги пригасили свечи, кроме одной, и новобрачных оставили одних, прикрыв двери и заперев снаружи на засов.
Спрятав заветный флакон в складках рубашки, Эмер следила за мужем с замиранием сердца. Он не был похож на трепетного возлюбленного, про которых пели в балладах, но ей таким нравился даже больше. Пусть не говорит нежных слов, пусть сжимает её в объятиях, как медведь – это слаще, чем учтивые слова Ишема. Всех Ишемов в мире, вместе взятых. Сила, напор, уверенность, граничащая с самодовольством – это всё он, её муж. А как он целует, она уже знала. Его поцелуи – самое волшебное волшебство. Скорей бы вкусить их снова и оказаться…
Волшебство разрушилось одной фразой.
- Сядь рядом, и давай поговорим, - сказал Годрик.
Эмер насупилась и не сдвинулась с места.
- Ну, что стоишь? Иди сюда, - он похлопал по кровати рядом с собой.
Она подошла и села, сложив руки на коленях, как ребенок на первой церковной службе.
- Может, сначала всё сделаем, а потом поговорим? – спросила она с тайной надеждой.
- Нет, - отрезал он. – Об этом и пойдёт речь. Королева принудила нас к браку, но мы не нравимся друг другу.
«Говори за себя», - подумала Эмер, испытывая самое жестокое разочарование, какое только привелось пережить в жизни. Она угрюмо молчала, а Годрик заливался соловьем:
- Если мы не станем настоящими мужем и женой, то по закону потом сможем потребовать развод. Разве не этого мы с тобой хотим? – он произнёс «мы» с нажимом. – Через месяц или два, возможно, через полгода, королева смягчится, мы сообщим, что из её затеи со счастливым браком ничего не получилось, и потребуем развод.
- Надо подумать… - пробормотала Эмер.
- Думай, - щедро разрешил Годрик. – А пока хочешь вина? Я налью, - он сделал движение, чтобы подняться с кровати, но девушка опередила его.