Зеркало для двоих

И вот прошел вечер, ночь и утро. Юля не звонила. Таня несколько раз набирала номер Сергея и постоянно слышала один и тот же угрюмый ответ: «Юли нет, и когда будет — неизвестно». Она пыталась расспросить подробнее, но Палаткин только невежливо вешал трубку. Пятый раз звонить в семь часов вечера было уже просто глупо. Татьяна зашла в комнату и села на диван. В углу негромко работал телевизор, по первой программе шла передача «Угадай мелодию». Она вдруг вспомнила того, другого Пельша с конкурса двойников, его ужимки на освещенной разноцветными софитами сцене, и Юлю, худенькую, напряженную, с судорожно закушенной губой, сидящую за прозрачным с золотой окантовкой столиком и сжимающую тремя пальцами тонкую ножку хрустального фужера. Тогда Таня и представить не могла, что ее будет волновать судьба этой девочки. Ей до сих пор казалось странным, что они вместе ездили в какую-то дурацкую Ельцовку, что спали на одной кровати, о чем-то говорили…

Нет, Татьяна совсем не любовалась собственным великодушием, предупредить Юлю о скором возвращении настоящего Селезнева она решила, еще лежа на больничной кровати и разглядывая серый прямоугольный штамп на наволочке. По коридору, как привидения, бродили женщины в длинных шелковых и байковых халатах. Почти у всех них были китайские тапочки со стремительно отклеивающимися подошвами, мучнисто-белые лица и руки, болезненно упиравшиеся в поясницу. В ее палате лежало всего три человека. Одна, молодая и красивая двадцатишестилетняя переводчица, все время плакала. Она долго и упорно лечилась от хламидиоза совершенно убойными антибиотиками, а ребенка все-таки потеряла, причем уже третьего. Другая, русоволосая и смешная, похожая на мишку Гамми, раскидывала так и этак: с одной стороны — жалко ребеночка, а с другой — теперь снова можно пить вино, ездить на отдыхаловки и ни в чем себе не отказывать. Сама Таня о девочке старалась не вспоминать. Возможно, тогда она просто насильно вытеснила воспоминания о том живом, что шевелилось в ней, ненужными, в общем-то, мыслями о Юле. Может быть… Но сейчас она не могла отделаться от навязчивого страха, выползающего из углов, как вечерний серый туман…

Когда Татьяна застегивала белую куртку и заправляла брюки в сапоги, в «Угадайке» заканчивалась суперигра. Свой телевизор она уже выключила, но подбадривающие возгласы Пельша упорно проникали через стенку. Соседская бабушка любила включать свой персональный допотопный «Изумруд» на полную громкость. Таня прикинула, что сейчас начало девятого, дома у Палаткина она появится примерно без двадцати, значит, еще сегодня можно будет успеть что-нибудь сделать. Если, конечно, ее худшие предположения оправдаются…

Он распахнул дверь после первого же звонка, подался вперед и разочарованно замер, посмотрев на нее довольно недружелюбно. Татьяна заметила, что его знаменитая двухдневная селезневская щетина стала неровной и клочковатой.

— Здравствуйте, — произнес Сергей глухо, — вы ко мне или к Юле?

«Ко мне»? — промелькнуло у ней в голове. — Интересно, зачем бы это я должна приходить к нему? Может быть, он меня просто не узнал? А может быть, мается манией величия и считает, что все женщины должны стремиться с ним поближе познакомиться?.. Хотя, вполне возможно, что он просто продолжает играть роль: ведь по легенде мы должны сниматься в одном фильме… Да, если так, то парень далеко не глуп».

— Я к Юле, — она сделала шаг, чтобы пройти в квартиру, но Палаткин остановил ее жестом.

— Подождите, Юли нет дома и, наверное, сегодня не будет. Что-нибудь ей передать?

— Значит, сегодня не будет? — спросила Таня угрожающе и отвела его руку, упирающуюся в косяк. — Можешь считать меня хамкой, но я все равно пройду и поговорю с тобой… Господи, какое же ты все-таки дерьмо! Мерзкий, озлобленный человечишко, изнывающий под тяжестью собственной зависти и ненависти к настоящему Селезневу.

Глаза Палаткина сверкнули, как ей показалось, недобро, но она, не дав ему вставить и слова, продолжила:

— Да, я все знаю про тебя, и это, в общем-то, не важно. Во всяком случае, меня не касается… Но меня касается то, что происходит с Юлей. Она же любит тебя, как это ни глупо с ее стороны. И если ты не способен на любовь, то веди себя, по крайней мере, как мужик!.. Она уже вчера вечером должна была быть дома! Тебе что, стало жалко этих краденых десяти тысяч? Ты ведь их не зарабатывал, сволочь!

— Стоп, стоп, стоп! — Палаткин цепко схватил ее за плечо и чуть ли не силой втащил в квартиру. — А теперь рассказывай все по порядку: почему десять тысяч и откуда ты об этом знаешь?

Таня с ненавистью сбросила его руку и прислонилась спиной к двери.

— Пойдем в комнату, — коротко бросил Сергей. Он следил за тем, как она снимала куртку и сапоги, так внимательно, словно боялся, что она передумает и убежит. И только когда Таня осталась в драповых брюках, длинном сиреневом джемпере и толстых вязаных носках, развернулся к ней спиной.

«Ну, что он может мне сделать? В худшем случае, заедет по морде, — размышляла она, следуя за ним по темному коридору и с неприязнью прислушиваясь к звуку работающего в гостиной телевизора. — Надо же, развлекается! Ясно, что он в курсе дела, раз так в меня вцепился, и, однако, это не настолько его взволновало, чтобы отказаться от просмотра телепрограммы».

Однако телевизор молчал, зато говорили двое мужчин, сидящих на диване. Когда Таня вошла в комнату, они оба одновременно закрыли рот и посмотрели вопросительно даже не на нее, а на Палаткина, стоящего за ее плечом.

— А сейчас вот эта девушка по имени Татьяна, — он слегка подтолкнул ее в спину, — объяснит нам, что происходит. Мне кажется, она знает больше, чем мы. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься! — она демонстративно уселась в кресло, без спроса достала из лежащей на столе пачки сигарету и закурила. Сергей ничего не сказал, а сидящий на диване светловолосый парень в черной водолазке посмотрел на нее внимательно и не без интереса.

— Да, ты не ошибаешься, — повторила Таня, — я знаю много. И думаю, что тебя тоже пора просветить. Юля, чтобы вернуть на студию украденные тобою чужие деньги, сама организовала собственное похищение. Но связалась она с людьми, которых едва знает. Я просто не успела ее остановить. Если бы ты внес выкуп сразу, то все, скорее всего, было бы нормально, а сейчас я уже начинаю серьезно беспокоиться за ее жизнь.

Палаткин сдавленно простонал и крутанулся вокруг собственной оси, мучительно сжав голову ладонями. Белобрысый на диване как-то странно хмыкнул, а второй, широкоплечий, чуть полноватый, но красивый, задумчиво произнес:

— Да уж…

— Я знал, что бабы — дуры, но не думал, что до такой степени! — продолжать стонать Сергей, раскачиваясь из стороны в сторону. — Это же надо, целый женский отряд организовался, чтобы спасти несчастного Палаткина и наставить его на путь истинный… И самое ужасное, что я сам, сам во всем виноват!

— Н-да, — кивнул белобрысый, — напортачил ты порядочно… И все потому, что не можешь без своих дурацких вывертов. Что ж, теперь придется разгребать.

— Девушка, — обратился он уже к Тане, — вы хоть что-нибудь знаете о людях, к которым обратилась за помощью Юля.

— Да, — она, начиная чувствовать себя все менее уверенно, стряхнула пепел с сигареты, — у меня записан телефон этого парня… Но это, в общем, и все.

— Так, прекрасно! — белобрысый вскочил с дивана и принялся мерить гостиную шагами. А Татьяна вдруг подумала, что у него хорошие глаза умного и порядочного человека. — Таня, — он резко остановился рядом с ее креслом, — сейчас вы расскажете нам все медленно и по порядку. Кстати, давайте познакомимся. Меня зовут Михаил. Вот этого типа на диване — Олег…

— А меня — Сергей, — не к месту влез Палаткин. Она смерила его скептическим взглядом и отвернулась. За спиной раздался шорох выдвигаемого ящика, шелест каких-то бумаг. Таня принципиально не стала поворачиваться, хотя и Олег, и Миша с удивлением наблюдали за действиями Палаткина. Но он подошел к ней сам, наклонился, опершись смуглой рукой о белый, в широкую кофейную полоску, подлокотник кресла, и протянул самый обычный паспорт.