Страница 15 из 17
– Давно его тут не было.
– Да нет же – вчера был, в стельку пьяный, – возразил репортер.
– Как жалко, – заметил Лоример. – Великий комик когда-то был – лучше всех.
– А ты его знаешь? – спросил букмекер Раунтри.
– Ну да, я когда-то в одной программе с ним работал.
– И что он за человек?
– Не такой, как все, – сказал Лоример. – Он не очень-то любит общаться. Некоторым он нравился, а другие считали его снобом.
– Актеры никогда его не любили, – вставил репортер. – Больше того – они его ненавидели. Перед каждым представлением в него будто бес вселялся. Лучше было ему на глаза не попадаться.
– Подумать только, – сказал Лоример. – Еще пять лет назад по нему весь Лондон с ума сходил, а сейчас он не может найти работу.
– Ну, здесь он сам виноват, – заметил репортер. – Он слишком много себе позволял на сцене. И часто выходил вдребезги пьяным.
– Говорят, он становился смешным только после того, как клюкнет. И будто каждый вечер, перед выступлением, он выпивал целую бутылку бренди, – сказал кто-то.
– Да он бы тогда уже через неделю умер, – возразил Лоример.
– Ну, если судить по успеху у публики, – сказал репортер, – считай, он и так уже умер.
– Мне-то он никогда не казался смешным, – сказал еще кто-то.
– Да нет, когда-то он умел смешить народ, – не согласился Лоример. – Я работал с ним вместе в “Холборн-Эмпайр” недели за две до того, как его хватил удар. И публика тогда валялась от смеха.
– Я тоже видел его примерно в ту же пору. Это было жалкое зрелище, – сказал репортер.
Лоример рассмеялся:
– Наверное, он вышел на сцену трезвым!
И тут в бар “Голова королевы” вошел Клавдий – безрукий человек-диковинка. Он немного постоял, обвел помещение взглядом, а потом узнал своего старого друга Кальверо.
Клавдий был приземистый, уродливый человек с бочкообразной грудью, безрукий от рождения. У него было совершенно гладкое, безволосое лицо и жидкие, мышиного цвета волосы на голове. В театре он всегда держался особняком. Мало кто общался с ним близко, но несколько человек все же знали Клавдия как верного друга, учтивого и умного человека. И мало кто подозревал о том, что жизнь этого калеки богата чувствами. Это сказывалось и в его превосходном вкусе к хорошей литературе, и в интересе к морфологии. Особенно его интересовало строение тела и работа мышц – словом, все, что происходит под кожей. Кальверо сблизился с Клавдием из-за общего увлечения литературой, и они стали добрыми друзьями.
Много раз он заставал Клавдия за столом над книгой. Устав “перелистывать” страницы ногами, он делал это носом.
Когда Клавдий увидел Кальверо в “Голове королевы”, он даже не догадывался, как низко пал когда-то великий комик: последние пять лет Клавдий путешествовал по Европе и Америке и не мог следить за всеми новостями. Пока они стояли в баре и беседовали, до него стало доходить, что с Кальверо что-то случилось: об этом явно говорили обтрепанные манжеты его рубашки и отсутствие драгоценных украшений, которые раньше он любил носить. После того как друзья обменялись обычными любезностями, Клавдий спросил у Кальверо, чем он сейчас занимается.
– Сейчас – ничем. Знаешь, я болел… серьезно болел, – сказал Кальверо.
– Я слышал.
– Дела идут плохо, просто паршиво… Я сижу без работы уже три года. А когда за тобой гонятся волки, они не успокоятся, пока не разорвут тебя в клочья. Но унывать нельзя.
Клавдий очень удивился, когда услышал все это от Великого Кальверо.
– Я и не знал, до чего туго тебе пришлось, – сказал он.
– Ну ничего, я еще поднимусь на ноги, – сказал Кальверо. – Мне уже предложили выступать в театрах Макнотона. Осталось договориться об условиях. Кстати, я сегодня как раз встречаюсь с агентом. Мы договорились встретиться здесь, в двенадцать.
Как только он сказал это, часы над стойкой бара пробили половину. Кальверо поднял голову и увидел, что уже половина второго.
Клавдий смутился. Ему захотелось помочь другу, но как сделать это, чтобы не обидеть его?
– Знаешь, что… Надеюсь, ты считаешь меня своим другом и можешь мне доверять. Если тебе нужны, – тут он прокашлялся, – то есть я хочу сказать, если у тебя сейчас финансовые затруднения…
– У меня сейчас финансовый тупик, – уточнил Кальверо. – Весь последний год я жил тем, что распродавал драгоценности. Последнюю вещицу продал месяц назад.
– Ну, тогда… если ты залезешь ко мне во внутренний карман, то найдешь двадцать фунтов в бумажнике. Прошу тебя, прими их.
– Я возьму их в долг, – ответил Кальверо, стараясь не показывать, что тронут.
Ощущая нелепость положения и легкую брезгливость от такого тесного телесного контакта, он запустил руку во внутренний нагрудный карман Клавдия. Там Кальверо нащупал четыре пятифунтовых бумажки. Когда он вытаскивал деньги из бумажника, оттуда выпала фотография какого-то юноши. Он ее подобрал с пола.
– Это мой племянник, – пояснил Клавдий. – Мать умерла, и я усыновил его.
– Симпатичный мальчик, – сказал Кальверо.
– И смышленый. Ему девятнадцать лет, – добавил Клавдий. – Учится в колледже.
Кальверо положил фотографию обратно в бумажник, а бумажник вернул на прежнее место, в карман Клавдия.
– Не застегивай пальто. На улице уже не холодно.
– Конечно, я дам тебе расписку, – сказал Кальверо.
– Просто вернешь, когда сможешь, – ответил Клавдий.
Теперь оба чувствовали себя как-то неловко и не знали, как продолжить разговор. Поэтому Клавдий вскоре попросил прощения, сказав, что его ждут.
– До свиданья, – попрощался он. – Мой адрес ты знаешь. Не пропадай.
Кальверо хотел что-то ответить, но губы у него словно склеились, и он просто молча кивнул.
В тот вечер Кальверо пришел домой с продуктами, цветами и своей старой скрипкой.
Пока его не было, новая горничная заглядывала в комнату к Терри, но та спала. А к четырем часам уже проснулась, хотя по-прежнему лежала в оцепенении.
– Ваш муж попросил меня зайти к вам и узнать, как вы себя чувствуете.
– Муж? – переспросила Терри.
– Да, мэм. Еще он попросил меня разогреть для вас этот куриный суп.
Терри вяло покачала головой.
– Спасибо, мне не хочется.
– Но вы же не ели целый день.
И тут вошел Кальверо, довольный и веселый, с охапкой цветов в руках.
– Ваша жена отказывается от еды.
Кальверо бросил быстрый взгляд на Терри.
– Отказывается? Ну, мы сейчас что-нибудь придумаем, – сказал он.
Горничная ушла. Терри окончательно проснулась, но как-то смущенно и вопросительно поглядывала на Кальверо.
– Не обращайте внимания на эту чепуху, – сказал он. – Придется пока притворяться, будто мы муж и жена. Просто миссис Олсоп вздумалось поморочить голову новой горничной, чтобы все выглядело благопристойно.
Терри тихонько улыбнулась и, приподнявшись, прислонилась к спинке кровати. Кальверо начал возиться с ужином. Она наблюдала за тем, как он расставляет букеты цветов по всей комнате и разжигает плиту.
– А впрочем, – продолжал он, – как только вы поправитесь, вас ждет свобода и развод.
– Благодарю вас. Я уже почти поправилась.
– Почти, но не вполне. Лучше вам остаться здесь еще день-другой.
– Вы очень добры, но мне не хочется вас стеснять.
– А вы меня нисколько не стесняете.
– Я и так уже доставила вам кучу забот. Не могу вам даже передать, как я вам благодарна за все, что вы для меня сделали. Но, честное слово, я уже достаточно хорошо себя чувствую. Теперь я, пожалуй, пойду в свою комнату.
Кальверо задумался.
– Гм… Боюсь, что это невозможно.
– Но почему?
– Ее уже сдали.
– Мою комнату?
– Так мне сказала миссис Олсоп. И новые жильцы въезжают как раз сегодня, – добавил он робко.
– А… понимаю…
Внезапно шум уличного движения стих, и наступило напряженное молчание. Кальверо задержал взгляд на девушке. Он отметил, что у нее очень синие и несказанно печальные глаза.