Страница 3 из 31
Больше всего их поразили не сокровища и не священные реликвии, пролежавшие в саркофаге без малого тысячу лет, а гроздь свежего винограда на самом верху.
Елена утверждала, что это она положила виноград в саркофаг пять дней назад и что половину ягод она съела, оставив лишь семь.
Рабочие пересчитали сокровища и сравнили их со списком, оставленным внутри саркофага. Всё было на месте, за исключением кубка. Если бы кубок уже не обнаружили у Елены и если бы Елена не объяснила происшедшее, то всех работавших на раскопках людей пришлось бы казнить, даже если бы они единогласно уверяли, что обнаружили и секретную нишу, и саркофаг совершенно нетронутыми.
— Каким же образом ты достала кубок? — спросил император.
Елена задрожала еще сильнее. Похоже, при всей своей магии женщина не чувствовала себя в безопасности. Она с ужасом посмотрела на императора и выдавила ответ:
— Такие места… я просто вижу их… они для меня… — она поискала подходящее слово, — открыты…
— Можешь показать, как ты это делаешь? Возьми что-нибудь из закрытого сундука.
Елена замотала головой — от страха у нее отнялся язык. Она повернулась к Сфрандзи, взглядом умоляя о помощи.
Министр пояснил:
— Она утверждает, что ее магия действует только в определенном месте. Но она не может сказать, где находится это место, и никто не должен за ней следить. Иначе магия навсегда исчезнет.
Елена энергично закивала, подтверждая слова министра.
— В Европе тебя бы уже давно сожгли на костре, — обронил император.
Елена рухнула на пол, обхватив себя руками, — маленькая фигурка, совсем как ребенок.
— Ты умеешь убивать? — продолжал допрос император.
Но Елена лишь тряслась. Сфрандзи попытался ее успокоить, и наконец, она кивнула.
— Хорошо, — обратился император к министру. — Испытай ее.
Сфрандзи повел Елену вниз по длинной лестнице, освещенной факелами. Под каждым факелом стояли два вооруженных солдата. Свет отражался от их брони и игриво переливался на стенах.
Наконец они добрались до темного подвала. Елена поплотней закуталась в накидку. Летом здесь хранили запасы льда для всего дворца.
Сейчас в подвале льда не было. В углу, под горящим факелом, сидел заключенный — судя по одежде, турецкий офицер. Он хищно, по-волчьи, глядел на Сфрандзи и Елену сквозь прутья решетки.
— Видишь его? — спросил Сфрандзи.
Елена кивнула.
Министр передал ей мешок из овчины:
— Теперь уходи. Вернешься с его головой не позже рассвета.
Елена достала из мешка ятаган, сияющий в свете факелов, как серп луны. Она вернула оружие Сфрандзи:
— Это мне не понадобится.
Затем она бесшумно зашагала вверх по ступеням. Когда колдунья проходила мимо факелов, казалось, будто ее фигура меняется — превращается то в кошку, то в женщину… А потом Елена растворилась в темноте.
Сфрандзи повернулся к одному из офицеров:
— Усильте здесь охрану! — И добавил, указав на заключенного: — Не спускайте с него глаз!
Офицер отправился исполнять повеление. Сфрандзи взмахнул рукой, и из сумрака проявился человек в черной монашеской рясе.
— Не подходи близко, — приказал Сфрандзи. — Не беда, если упустишь ее. Но ни в коем случае не дай ей заметить тебя!
Монах кивнул и устремился вверх по лестнице так же бесшумно, как и Елена.
Той ночью Константин плохо спал — впрочем, как и в любую другую ночь в осажденном городе. Дрожь от ударов огромных ядер будила императора, как только он начинал засыпать. Незадолго до рассвета он поднялся к себе в кабинет. Там его дожидался Сфрандзи.
Император уже позабыл про колдунью. В отличие от своего отца Мануила II и старшего брата Иоанна VIII, Константин был практичным человеком и знал: тот, кто полагается на чудо, чаще всего не живет долго.
Сфрандзи приблизился к двери и подал знак. Елена бесшумно вошла в кабинет. Похоже, сегодня она боялась не меньше, чем вчера: когда она подняла овчинный мешок, ее руки заметно тряслись.
Как только Константин увидел мешок, он понял, что без толку потратил время. Из тощего мешка не сочилась кровь. Совершенно очевидно, что головы узника в нем не было.
Но лицо Сфрандзи не выражало разочарования. Скорее, министр смотрел рассеянно, словно блуждающий во сне лунатик.
— Похоже, она не принесла то, что мы требовали? — спросил император.
Сфрандзи забрал мешок у Елены, положил на стол перед императором и раскрыл. Затем поднял на Константина такой взгляд, будто только что лицезрел привидение.
— Можно сказать, принесла…
Император заглянул в мешок. На самом дне лежало что-то серое, мягкое, наподобие испортившегося блюда из бараньего жира. Сфрандзи поднес канделябр поближе.
— Это мозг турка.
— Она что, раскроила ему череп? — Константин бросил взгляд на Елену. Та, закутавшись в накидку, дрожала, как перепуганный мышонок.
— Нет, на теле заключенного не нашли никаких ран. По моему приказу за ним следили двадцать человек, по пять в каждой смене, с разных сторон, не спуская глаз. Охранников у дверей подвала тоже предупредили; не пролетел бы даже комар. — Сфрандзи смолк, словно поражаясь собственному рассказу.
Император кивком велел ему продолжать.
— Через два часа после ее ухода турок внезапно забился в конвульсиях и повалился замертво. Среди наблюдателей были один опытный врач-грек и несколько солдат, ветеранов многих сражений. Ни один из них ни разу не видел, чтобы кто-то умирал таким образом. Через час Елена вернулась с мешком. Тогда врач распилил мертвецу череп. Внутри оказалось пусто.
Константин внимательно рассмотрел лежащий в мешке мозг и не нашел ни единого повреждения. Нежный орган аккуратно извлекли целиком. Император заметил, что пальцы Елены сжимают отвороты туники. Он представил себе, как она протягивает руку и срывает этими пальцами прячущийся в траве гриб или как обрывает ими лепестки цветков яблони…
Властитель устремил взор в сторону городских стен, будто наблюдая, как что-то поднимается из-за горизонта. Дворец сотрясли новые удары осадных бомбард, но император впервые не обратил на них внимания.
«Если в мире бывают чудеса, то сейчас для них самое время».
Положение Константинополя было отчаянным, но пока еще не безнадежным. За пять недель кровопролитных сражений нападающие тоже понесли тяжелые потери. Кое-где горы трупов турецких солдат сравнялись по высоте с городскими стенами. Нападающие обессилели не меньше обороняющихся. Пару дней назад смелые моряки-генуэзцы прорвали блокаду Босфора и вошли в залив Золотой Рог, доставив в город бесценные грузы и подкрепление. Никто не сомневался, что за ними следуют другие защитники христианской веры.
Турецкие войска пали духом. Большинство офицеров были не прочь принять предложенные Византией условия мира и отправиться по домам. Турки оставались на месте из-за одного-единственного человека.
Этот человек свободно говорил на латыни, знал искусство и науки и был опытным полководцем. У него не дрогнула рука утопить своего брата в ванне, чтобы занять трон самому. Он обезглавил прекрасную рабыню перед строем своих войск, чтобы доказать, что его воля сильнее женских чар… Султан Мехмед II был осью, на которой крутились шестеренки османской военной машины. Если эту ось сломать, машина развалится.
«Возможно, и в самом деле произошло чудо?»
— Чего ты хочешь? — спросил император, не отрывая взгляда от городских укреплений.
Елена явно ждала этого вопроса:
— Я хочу славы.
Константин кивнул. Эту женщину не привлекали ни деньги, ни драгоценности. Не существовало такой сокровищницы, в которую, при желании, не проникла бы ее рука. Блудница жаждала почестей.
— Ты из семьи крестоносцев?
— Да. — Через мгновение она тихо пояснила: — Но не четвертого похода[1].
Император коснулся головы Елены, и женщина упала на колени.
— Иди, дитя. Если ты убьешь Мехмеда II, то спасешь Константинополь. Ты станешь святой покровительницей святого города.
1
(Прим. ред.) Четвертый крестовый поход (1202–1204 гг.) закончился тем, что крестоносцы, так и не добравшись до Святой земли, захватили и разграбили Константинополь.