В чужом небе

- Ку-ку!

Силуэт передо мной оказался полковником Хрипуновым. Он держал револьвер в классической стрелковой позиции, высоко подняв правую руку, а левую картинно заложив за спину. Перед кем только рисовался непонятно. На моё «ку-ку», прозвучавшее буквально в шаге от него, он отреагировал быстро, но бестолково. Дважды спустил курок, и оба раза промазал самым позорным образом. Я поднырнул под его руку, перехватил её в запястье и вывернул за спину отработанным за годы службы в страже движением. Хрипунов охнул от боли, но, наверное, больше от неожиданности. Я вырвал из его ослабевших пальцев рукоять револьвера, прижал его ствол к затылку.

- Ку-ку! - снова громко крикнул я - и нажал на спусковой крючок.

Выстрел буквально разворотил Хрипунову голову. Я отпустил обмякшее тело. Присел над ним, быстро шаря по карманам в поисках патронов. В барабане револьвера вряд ли остался хоть один. Нашёл пачку - и она тут же перекочевала в мой карман. Молча отбежал в сторону, нырнул в очень кстати попавшееся стойло и принялся быстро перезаряжать револьвер.

Враги мои, услышавшие тишину после очередного залпа подождали, не раздастся ли ещё одно «ку-ку», но кричать не спешил. И тогда они покинули свои позиции и направились к тому месту, откуда в последний раз слышали «ку-ку». Я видел их смутные тени - глаза уже привыкли к темноте. Трое столпились вокруг лежащего на полу коровника тела.

- Кто-то тут лежит, - раздался голос Второва. - Похоже, ухлопали мы косорылого.

- А где Хрипунов? - резонно спросил Боровин.

- Давайте проверим, - предложил Второв. - У меня фонарик его - осветим тело, и убедимся, что это косорылый. Не мог же он прикончить Хрипунова. В конце концов, у того револьвер.

Второв вынул из кармана фонарик - щёлкнула кнопка.

- Нет! - крикнул ему Щекарь, он, видимо, принял слова полковника за шутку, а не как руководство к действию.

Но было поздно.

Мелькнул луч света - и все трое оказались у меня как на ладони.

- Да это же... - начал было Второв, но тут я вскинул револьвер, и громко крикнул: «Ку-ку!»; и сразу же открыл огонь.

Выстрел, сразу за ним второй, третий, четвёртый. Я всаживал пули в ненавистных мне добровольцев. Первые две достались Боровину - он стоял удобнее всего. Обе врезались ему в грудь - на чёрной форме крови видно не было. Бельковец покачнулся и начал заваливаться вперёд. Он прикрыл собой Щекаря, а потому следующие две пули ударили во Второва. Одна в живот, заставляя переломиться пополам, как будто кто-то под дых въехал, а вторая прямо в лицо, превратив его в кровавое месиво.

Спасся лишь Щекарь. Он пинком отправил фонарик в дальний угол коровника, а сам рванул в противоположную сторону. Я бросился следом. Выстрелил ещё раз навскидку, но, конечно, не попал. Щекарь в ответ стрелять не стал. В темноте я едва не врезался в стойло, лишь чудом избежав столкновения. Проскочил внутрь и принялся перезаряжать револьвер. Я успел зарядить только два патрона, когда услышал торопливые шаги. Щекарь бегом мчался к двери коровника. У него явно отпало желание играть в кукушку дальше.

- Ку-ку! - уже открыто издеваясь, крикнул ему я. - Куда ж ты бежишь, атаман?! Косорылого испугался?!

Шаги остановились. Я скорее почувствовал, чем увидел, что Щекарь обернулся ко мне. Он вскинул револьвер, но мне было плевать на его пули. Даже если попадут - не страшно, переживу. Атаман расстрелял в меня весь барабан - тоже успел перезарядить револьвер. И бил он куда метче покойного Хрипунова - все пули достались мне. Но остановить не смогли. Я в ответ стрелять не стал. Налетел на Щекаря, врезался всем телом, впечатывая в ближайшую стенку коровника.

- На ремни меня резать собрался, сволочь, - прохрипел я ему прямо в лицо, а после всадил одну за другой все оставшиеся в барабане пули ему в живот.

Я с удовольствием наблюдал, как бледнеет его лицо, как его перекашивает от боли, как расширяются зрачки, а из горла рвётся хриплый крик. Я отпустил его, и атаман безвольной грудой осел на пол, свернулся в позе зародыша, прижав обе руки к простреленному животу. Теперь он будет умирать долго, а главное мучительно. Именно такой смерти я желал Щекарю, и был полностью удовлетворён тем, что видел.

А после шагнул к двери и уверенным движением распахнул её настежь, вдыхая холодный воздух раннего утра. Он был таким свежим после затхлости коровника и порохового дыма.

Я замер на пороге коровника, который должен был стать моей могилой, и пропустил сокрушительный удар. Я совсем забыл о князе Росене, который привёз меня сюда. А вот он обо мне не забыл. И отпускать живым явно не собирался.

От удара я полетел обратно в коровник, проехавшись спиной по грязному полу. Князь вошёл следом, и массивная фигура его закрыла свет, идущий от дверного проёма, полностью.

Едва я поднялся на ноги, как на меня обрушился новый удар. Лишь чудом я остался стоять, но вот после второго - чудовищно сильного удара в живот - буквально повис на князевом пудовом кулаке. Я отчётливо почувствовал, как внутри меня что-то лопнуло, но не хотел знать, что это было. Третий удар отправил бы меня в глубокий нокаут, а то и вовсе прикончил бы - не будь я уже почти полгода как мёртв. Кулак разворотил мою скулу - я ощутил во рту вкус крови. Надсадно кашлянув, выплюнул сразу несколько зубов на грязный пол коровника. Князь приложил меня снова - теперь уже сапогом, не особенно целясь. Затрещали рёбра, внутри противно захлюпало, будто там было болото, а не мои внутренности. Правда, при таком раскладе они очень скоро могли стать наружностями.

Удар ногой оказался столь силён, что отбросил меня на несколько саженей. Я покатился по полу, отплёвываясь кровью и зубами. Остановил меня труп Щекаря, что-то твёрдое ткнулось мне в бок. Я машинально схватил это, чтобы проверить, что же это такое. Оказалось, рукоять талышского кинжала, которую покойный атаман всюду таскал с собой. А ещё через мгновение я понял, что Щекарь ещё жив. От ран в живот так быстро не умирают. Тело атамана ещё содрогалось в предсмертных конвульсиях, а изо рта вырывался едва слышный хрип. Как и все раненные в живот, он просил пить.

Я вовремя успел сомкнуть пальцы на рукояти кинжала. Следом надо мной склонился князь Росен. Он ухватил меня правой рукой за горло и поднял - да так, что ноги мои оторвались от земли и носки ботинок болтались теперь в паре вершков от пола. Стальные пальцы сомкнулись на моём горле клещами. Я почувствовал, как под ними сминается гортань, и трещат все мелкие косточки, какие только есть в горле.

- Живучий ты, как собака, - прошипел мне в лицо князь, - но сейчас сдохнешь. Придушу, как собаку.

Быть может, он и ещё что-нибудь хотел сказать, но я ударил его щекаревским кинжалом. Длинный клинок его вошёл прямо под массивный подбородок князя, и остановился, упершись в прочный череп. Глаза Росена тут же остекленели. Стальные пальцы разжались, выпуская моё горло, и я повалился на пол, не понимая, на каком же свете всё-таки нахожусь.

Безумный кашель рвал горло, казалось, я сейчас лёгкие выплюну. Все внутренности хлюпали взбесившимся болотом и одновременно скручивались в тугой узел боли. Наконец, я отключился, провалившись в спасительное забытье.

[1] Корона на погоне - знак генеральского чина в Котсуолде.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. Предательство.

Глава 1.

Начштаба Хлад обладал просто идеальной внешностью для командира любого звена и служебной категории. Главным образом из-за взгляда. По-рыбьи равнодушные глаза его глядели одинаково и на начальство и на подчинённых, и те, и другие при этом чувствовали себя крайне неуютно. Вот и сейчас сразу два командарма пытались устроить ему разнос, но ничего не получалось. А виноваты были, конечно же, неприятные рыбьи глаза Хлада.

- У нас достанет сил атаковать Болботуна! - надсаживал глотку Будиволна. - Мы сомнём его безо всякой помощи. Зачем ещё тянуть жилы из столицы? Зачем нам небесный крейсер? Без него обойдёмся! Сколько раз твоя же разведка, товарищ Хлад, докладывала - нет у врага сил в небе. Только аэропланы наёмников, а против них у нас имеется пять своих эскадрилий народных воелётов.