Искатели клада. Рассказы

— А это тот утюг, которым вы будете разбивать их? — спросил он.

— Тот самый, — сказал фокусник, смотря на него очень неласково. — Может быть, вы желаете и его осмотреть?

Боб Притте поднял его и посмотрел.

— Да, приятель, сказал он: — это обыкновенный, железный утюг. Лучшего ничего и не придумаешь, чтобы разбивать часы.

Он взмахнул им в воздухе и, прежде чем кто-нибудь мог двинуться, опустил изо-всей силы прямо на часы. Фокусник подскочил к нему и схватил его за руку, но было уже поздно, и он обратился в ужасном волнении к Джону Бигсу.

— Он разбил ваши часы! — закричал он. — Он разбил ваши часы!

— Ну, так что-же? — сказал Джон Бигс. — Ведь, их же и следовало разбить? Разве нет?

— Да, только не ему, — сказал фокусник, прыгая вокруг стола. — Теперь я умываю руки от всей этой истории.

— Слушайте вы! — заорал Джон Бигс. — Нечего мне говорить, что вы умываете руки. Докончите-ка ваш фокус и отдайте мне мои часы такими, как они были прежде.

— Нет, после того, как он вмешался в мои дела, — сказал фокусник: — если уж он так умеет, то пусть сам теперь сделает фокус.

— Мне бы лучше хотелось, чтоб вы его сделали, — сказал Джон Бигс. — Зачем вы ему позволили вмешаться?

— Как же мне было догадаться, что он хочет делать? — спросил фокусник. — Теперь вы должны уладить это между собой; мне тут нечего больше делать.

— Ладно, Джон Бигс, — сказал Боб Притте. — Если он не хочет сделать, то я сделаю. Если только этот фокус возможен, то не все-ли равно, кто его сделает? Не думаю, чтобы кто-нибудь сумел разбить часы лучше меня.

Джон Бигс взглянул на них и начал опять просить фокусника сделать фокус, но тот решительно отказался.

— Теперь нельзя его сделать, — сказал он: — и предупреждаю вас, что если будут стрелять из пистолета, то я не отвечаю за то, что может случиться.

— Если он не хочет, то Джордж Кетль зарядит пистолет и выстрелит, — сказал Боб Притте. — Он был в ополчении, так что никому не суметь против него.

Джордж Кетль подошел к столу весь красный от полученной при всех похвалы, и начал заряжать пистолет. Нам показалось, что делает он это не так ловко, как делал фокусник в прошедший раз, и ему пришлось еще раздавить утюгом крышки часов, прежде чем он мог втиснуть их в дуло. Но, наконец, дело было сделано, и он стоял в ожидании, с пистолетом в руках.

— В меня не стреляй, Джордж Кетль, — сказал Боб. — Меня уже раз назвали вором, и я вовсе не хочу, чтобы называли и во второй раз.

— Бросьте вы этот пистолет, дурак, пока еще не наделали беды, — закричал фокусник.

— В кого-же мне стрелять? — спросил Джордж Кетль, поднимая пистолет.

— Лучше всего, я думаю, в фокусника, — сказал Боб Притте: — потому что, если все случится так, как, по его словам, должно случиться, то часы окажутся у него в кармане.

— Да где же он? — спросил Днсордж Кетль, оглядываясь.

Биль Чемберс задержал его как раз в ту минуту, когда он хотел проскользнуть в дверь, чтобы позвать хозяина, и когда его привели назад и Джордж Кетль прицелился в него из пистолета, он так закричал, что ужас.

— Не будьте так глупы, — сказал Джордж Кетль. — Никто вам вреда не сделает.

— Вам будет но хуже, чем было мне, — прибавил Боб Притте.

— Бросьте пистолет! — закричал фокусник. — Бросьте его! Вы перебьете половину народа в комнате, если он выстрелит.

— Целься осторожнее, Джордж, — сказал Сам Джонс. — Может быть, его лучше посадить на стул, совсем одного, посреди комнаты?

Но хорошо было Саму Джонсу говорить, а фокусник не хотел сидеть один на стуле. Он даже вовсе не хотел садиться; у него точно вдруг прибавилось и рук и ног, и он так бился и сопротивлялся, что потребовалось четыре или пять человек, чтобы держать его.

— Отчего вы не стоите смирно? — сказал Джонс Бигс. — Джордж Кетль выстрелит вам часы прямо в карман. Он стреляет лучше всех нас в Клейбюри.

— Помогите! Караул!.. — закричал фокусник, все продолжая вырываться. — Он убьет меня! Никто не может делать этот фокус, кроме меня.

— Но вы же говорите, что не хотите его делать? — продолжал Джонс Бигс.

— Теперь — нет; теперь не могу! — закричал фокусник.

— А я не хочу, чтобы мои часы пропали из-за вашего нехотения, — сказал Джон Бигс. — Привяжите его к стулу, ребята.

— Хорошо же, — сказал фокусник, очень бледный. — Не привязывайте меня, не надо. Я буду сидеть совершенно смирно, если вы хотите, только лучше вынести стул на воздух, во избежание несчастья. Давайте-ка его сюда, вперед.

Джордж Кетль сказал, что это все глупости, но фокусник уверял, что фокус всегда лучше удается на открытом воздухе, и, наконец, они уступили, вывели его и вынесли стул наружу.

— Теперь, — сказал фокусник, садясь на стул: — вы все ступайте и становитесь рядом с тем человеком, который будет стрелять. Когда я скажу: "три"! — стреляйте. Ах, да, вот глядите, вот и часы на, земле!

Он указал пальцем, и когда все невольно взглянули вниз, соскочил со стула и бросился бежать со всех ног по дороге в Викхам. Это было так неожиданно, что никто не понял в первую минуту, в чем дело; затем, Джордж Кетль, который также глядел вниз, вместе с прочими, повернулся и спустил курок.

Последовал страшный взрыв, который почти оглушил нас всех и вся спинка стула разлетелась вдребезги. К тому времени как мы опомнились, фокусника почти уже не было видно вдали, а Боб Притте объяснял Джону Бигсу, что хорошо еще, что его часы были не золотые.

— Вот что значит верить чужому больше, чем человеку, которого вы знали всю свою жизнь, — говорил он покачивая глубокомысленно головой. — Надеюсь, что следующий, кому вздумается порочить мое доброе имя, отделается не так дешево. Я чувствовал все время, что этот фокус не может удастся; само собой разумеется, что не может; это было бы неестественно. А между тем, я, со своей стороны, сделал все, что мог чтобы он удался.

Принудительная работа

Констебль № 49 медленно проходил по Высокой улице в Уэппинге, наслаждаясь вечерней прохладой. Все лавки были уже закрыты, и улица почти пустынна. Мимоходом он высказал краткое, но сильное предостережение двум мальчишкам, дравшимся на тротуаре, и указал носком сапога — что край тротуара вовсе не подходящее место для отдохновения маленькой пятилетней девочки. Держа в руке свои белые перчатки, он медленно проследовал далее, чувствуя себя самодержавным властелином над всем своим участком.

Самодовольный вид, с которым он поглаживал свои рыжие бакенбарды, был прямо невыносим, и мистер Чарльз Пиннер, судовой кочегар, созерцал его с едва скрываемым бешенством. Дело в том, что неделю назад этот самый № 49 "сцапал" — по живописному выражению самого Пиннера — его лучшего друга за то, что он был причиной скопления народа, мешающего движению. Несправедливость заключения в участке мистера Джонсона, только потому, что толпа совершенно незнакомых ему людей, на которых он бросался, упорствовала в своем желании запруживать улицу, — несправедливость эта довела Пиннера чуть не до безумия. Несколько времени, однако, он держался позади № 49, ограничиваясь оскорбительными, но неслышными замечаниями, относительно цвета его бакенбард.

Констебль повернул в маленькую улочку между двумя небольшими пустырями, о пригодности и превосходстве которых для постройки тут же расклеенное объявление изобиловало прилагательными. Пиннер продолжал идти сзади. Он был из тех людей, которые считают, что от жизни следует брать все, что она дает в данную минуту, и какой-то голос нашептывал ему, что, проживи он еще хоть сто лет, ему никогда не представится более удобного случая рассчитаться с рыжим констеблем. Правда, в конце улицы стояло два-три маленьких домика, но единственным живым существом поблизости был только мальчик лет десяти. Но и он казался как раз таким мальчишкой, который должен был отнестись к задуманному Пиннером делу с одобрительной улыбкой.