Страница 10 из 12
Чувствую, почтеннейший Федор Иванович, что я написал Вам не столько рассуждений и возражений, сколько исповедь своих мыслей и эстетических воззрений. Но что же делать? Так написалось, и в заключение скажу еще два, три слова. Вы мне как-то говорили: "Вы, романисты, должны нас учить, как жить: ни религия, ни философия, ни наука вообще для этого не годятся". А мы, романисты, с своей стороны, можем сказать: "А вы, господа критики и историки литературы, должны нас учить, как писать!" В сущности, ни то, ни другое не нужно, а желательно, чтобы это шло рука об руку, как это и было при Белинском и продолжалось некоторое время после него. Белинский в этом случае был замечательное явление: он не столько любил свои писания, сколько то, о чем он писал, и как сам, говорят, выражался про себя, что он "недоносок-художник..." (он, как известно, написал драму{597} и, по слухам, неудавшуюся), и потому так высоко ценил доносков-художников.
Дружески пожимая Вашу руку, остаюсь с пожеланием всего хорошего, а паче всего здоровья
А.Писемский.
1877 г. Ноября 4.
С.А.УСОВУ
[3-5 декабря 1877 г., Москва].
Любезный друг
Сергей Алексеевич!
Мне нужна для эпиграфа приблизительно такая фраза из Гамлета: "Злодейство встанет на беду себе, хотя засыпь его землею*. Но так как на точность моей памяти я не могу совершенно надеяться, Шекспира у меня нет, то и прибегаю к твоей помощи. Уведомь меня, нет ли в Гамлете такого изречения и как его говорят, чем крайне меня обяжешь. Писемский.
P.S. Фразу эту я запомнил по переводу Полевого, кроме которого я других переводов и не читал.
В.А.КУЛИКОВОЙ
[25 апреля 1878 г., Москва].
Почтеннейшая Варвара Александровна!
Пишу к вам мое благодарственное письмо рукой жены, потому что сам лежу в постели. Спасибо вам великое! Вчера был у меня Вольф; он, кажется, очень бы не прочь купить мои сочинения, хоть и имеет очень много других предприятий. Он [...] приехал в Москву повидаться со мной. Но, во всяком случае, я очень бы желал видеться с Кирпичниковым, и вы убедительно попросите его заехать ко мне: кроме дела, мне и лично с ним познакомиться весьма желательно.
Даже диктовать дальше нет более сил. Поклонитесь всем вашим, искренно вас уважающий Я.
P.S. Актерам же петербургским скажите, что я в пьесах моих ничего переделывать не стану.
25 апреля 1878.
М.О.МИКЕШИНУ
[Май 1878 г., Москва].
Почтеннейший Михайло Осипыч!
В одном из ваших писем вы говорили, что не имею ли я чего прислать Вам; я вам написал, что ничего не имею, но потом вспомнил, что у меня есть две пьесы, не бывшие в печати{598}; участь которых была такова: я написал их еще лет 14 тому назад и предполагал напечатать в Петербурге, но когда в сей град приехал и прочел некоторым из приятелей, те в один голос сказали, что это вещи очень сильные, но печатать их невозможно: в первой из них у отца связь с незамужней дочерью, а во второй выведены семейные распри, убийства и самоубийства. Покойный Федор Иванович Тютчев, у которого я между прочим читал, воскликнул, прослушав пьесы: у вас выведены какие-то кретины самоубийств, этого никогда в жизни не бывало и быть не может! Но, - увы! на поверку оказалось, что друзья мои ошибались, и я был пророком того, что уже носилось в воздухе, я первый почувствовал и написал, и то, что написал, стало потом повторяться сильно, каждочасно и почти каждосекундно.
В.ДЕРЕЛИ
[Москва] Поварская, Борисоглебский пер.,
собственный дом.
XI
18--1878
1
Почтеннейший г.Дерели!
Несмотря на физические одолевающие меня недуги, я не замедляю ответить Вам на ваше любезное письмо и прежде всего спешу Вам высказать мое почти удивление тому, что до какой степени вы уже хорошо владеете русским языком: пиша в первый раз по-русски, гораздо лучше излагаете наших газетных фельетонистов и репортеров. Великая честь вашим лингвистическим способностям и вашему, что еще важнее, столь высоко поставленному эстетическому образованию и вкусу. Для нас, русских писателей, это тем более поразительно, что в нашей критике, почти исключительно захваченной за последние пятнадцать лет газетами, царит хаос или, точнее сказать, безобразие, так что даже масса публики, далеко не разборчивая, не читает критических статей и не верит им, потому что все мнения их авторов или пошлы, либо тенденциозны, или невежественны, в некоторых случаях, пожалуй, и продажны! Вместе с этим письмом я посылаю вам тот том моих сочинений{599}, где помещен роман "Тысяча душ". Том этот я, наконец, успел добыть из Петербурга, и в нем, может быть, вы найдете повторения некоторых статей, которые уже отправлены мною Вам, но это не беда, по пословице: "Лучше переделать, чем недоделать!" Я несказанно обрадован вашим известием, что вы предполагаете перевести мой роман "В водовороте", и когда он будет издан Вами, то весьма бы обязали меня, если бы выслали мне экземплярчик вашего перевода.
Затем, прося принять уверение в совершенном моем уважении, имею честь пребыть
вашим покорным слугою
Писемский.
P.S. Письмо это я осилил написать своей рукой.
М.М.КОВАЛЕВСКОМУ
[10 мая 1880 г., Москва].
Почтеннейший
Максим Максимыч!
Сейчас я получил от г-жи Хвощинской (псевдоним ее В.Крестовский) письмо, которым она просит меня доставить ей билет на имеющееся последовать заседание Общества любителей русской словесности, что я, конечно, и исполню, но независимо от того, я полагал бы, что комитету следует ей тоже послать от себя один билет из числа, которое назначено для писателей, ибо г-жа Хвощинская есть одна из крупнейших женщин-писательниц{600}. Адрес ее таковой: в Рязань, д.Хвощинской, Надежде Дмитриевне Заиончковской. Сыну моему потрудитесь передать, как вы намерены распорядиться.
Преданный вам
Писемский.
1880 10 мая.
Е.И.БЛАРАМБЕРГ
1880 года, мая 30 [Москва].
Милейшая Елена Ивановна!
Спасибо Вам за весточку, которую Вы дали об себе. Что касается до нас, то все мы живы и здоровы, и, собственно, я лично весь поглощен предстоящим празднованием открытия памятника Пушкина. Это, положа руку на сердце, могу я сказать, мой праздник, и такого уж для меня больше в жизни не повторится. Обо всех приготовляемых торжествах Вы, вероятно, читаете в газетах, и желательно одно, чтобы они прошли не с обычною русскою бестолковостью. В Москву съехалось очень много моих приятелей и знакомых, и меня почти каждый день кто-нибудь из них посещает на даче, где я теперь живу: а именно в Петровском парке, на Башиловке, на даче актера Садовского. Иван Сергеевич Тургенев тоже здесь, но болен, и я опасаюсь, что не хуже ли, чем обыкновенно, он болеет, потому что у него, говорят, не подагра теперь, а ревматизм в спине. Еду нарочно в город сегодня, чтобы повидать его. Душевно радуюсь, что мои "Масоны" нравятся в Ваших местах. Я почти дописал этот роман до конца, но печататься он, вероятно, будет еще долго. "В водовороте" напечатано в Париже в "Телеграфе", две уже части, и осталась только последняя часть. Сверх того Дерели теперь переводит моих "Мещан", которые тоже будут помещены им в "Телеграфе". Вот Вам все мои новости, более коих я, сидя в моей уединенной дачке, ничего не ведаю, и, затем дружески пожимая вашу руку, остаюсь