Страница 4 из 4
В этот момент мне захотелось, чтобы отцу, который вырвал этого человека из привычного окружения, тоже стало бы не по себе.
День ото дня синьор да Винчи выглядел все более усталым. Наверное, он догадывался, как относится мама к его пребыванию в доме. Всякий раз, когда старик пытался поговорить с папой, он уходил ни с чем - папа был так занят книгой, что у него не было времени для гостя.
Мы с близнецами старались уделить старику как можно больше времени, но ему этого было недостаточно. Старик продолжал петь свои печальные песни, запершись в комнате, а потом шел в сарай и работал. Бывало, он трудился ночь напролет при свете одной-единственной лампочки, свисавшей со стропила.
Когда старик не был ничем занят, он мог часами рассказывать мне разные разности на языке, которого я не понимал. Одновременно он рисовал мой портрет. Игрушечного тигра близнецы впоследствии потеряли летом в дождливый день, а вот портрет хранится у меня по сию пору.
Иногда я находил синьора да Винчи в подвале, где он с грустью рассматривал свои многочисленные машины и механизмы. Видимо, он догадывался, что жить ему здесь осталось недолго и он не успеет завершить начатое. Случалось, я заставал его, когда он перелистывал детскую книгу об авиации, взятую у близнецов, или поглаживал рукой крыло нашего автомобиля. Взгляд у него при этом был отрешенный. Ему так много хотелось сделать!
Я до сих пор считаю его проект подводного костюма довольно удачным. Среди прочих механизмов и приспособлений он смастерил компактную герметичную капсулу с отделениями для рук и ног, в которой мог поместиться человек. То был прототип гидрокостюма для передвижения под водой.
Однажды в субботу - помнится, был теплый день - мы с синьором да Винчи, захватив близнецов, отправились к ручью, к тому месту, где он особенно глубок. Старик помог Ричарду надеть гидрокостюм, и он спустился под воду.
Понятное дело, мама сильно переволновалась, когда мы на руках внесли Ричарда в кухню, положили на стол и начали делать ему искусственное дыхание. И все же ей не следовало так себя вести. Она бросилась вверх по лестнице в комнату да Винчи и принялась швырять оттуда пожитки гостя прямо в холл.
- Пришел конец моему терпению! Слышите? - кричала она, наскакивая на старика и размахивая рулоном, в который были свернуты его рисунки. - Вы... вы - убийца! - тонко выкрикнула она. Мама не замечала, что старик пытается сунуть ей в руку какой-то листок. В конце концов она взяла листок - это был новый рисунок гостя - и, не выпуская из рук рулон, разорвала, даже не удосужившись на него взглянуть. А Леонардо нарисовал специально для нее необыкновенно красивого ангела... Мама принялась между тем таскать вещи гостя к парадному входу, а когда старик потянул ее за рукав, желая успокоить, она резко обернулась к нему и визгливо крикнула:
- Убирайся вон!
Потом она убежала в библиотеку и разрыдалась, - наверное, понимала, что грубо вела себя с гостем, который был таким великим человеком.
Синьор да Винчи, обескураженный и оскорбленный, направился тем временем к папе. Ему и нужно-то было всего ничего - несколько приветливых слов, но папа был занят книгой и не желал отрываться от нее ни на минуту даже ради синьора да Винчи. Так что гостю пришлось повернуться кругом и выйти вон через боковую дверь. Мне хотелось последовать за стариком и утешить его, но тут в комнату с воплями ворвалась мама. Я стал невольным свидетелем семейной сцены.
- Уинстон, он должен куда-нибудь уехать, куда угодно... Пожалуйста, Уинстон!.. - рыдала она.
Но папа не соизволил поднять голову от рукописи, он даже не заметил маминого присутствия. Тогда мама издала новый душераздирающий вопль - так кричат глубоко уязвленные женщины - и заявила:
- Уинстон! Он хотел утопить нашего ребенка!
- Вот неблагодарный! - сказал он. - Если бы не моя книга...
- Твоя книга... - передразнила мама, близкая к истерике.
- Хорошо, хорошо, Лилиан! - торопливо согласился папа, который готов был на все, лишь бы успокоить маму. - Мы что-нибудь придумаем...
И они начали прикидывать, как им ловчее отделаться от синьора да Винчи. Мне стало настолько не по себе, что я поспешил выйти из комнаты.
Я уселся на заднем крыльце и постарался успокоиться. Вдруг двери сарая с силой распахнулись, и я увидел и чердачном окне силуэт, походивший очертаниями на птицу феникс. Огромные яркие крылья оглушительно хлопали. По всей их поверхности шли небольшие отверстия, которые то открывались, то закрывались. Сквозь них виднелась алюминиевая фольга, синтетическая пленка, перья и какие-то блестящие штуковины, которые переливались, словно драгоценные камни. Я смотрел на вздымавшиеся и будто дышавшие, как у какой-то фантастической бабочки, крылья, на человеческую фигуру в обрамлении этих крыльев, в богатом, украшенном драгоценностями старинном костюме, и не сразу сообразил, что передо мной синьор да Винчи, решивший покинуть нас навсегда.
Его седые волосы успели снова отрасти - папа не удосужился подстричь старика вовремя, и теперь эти белые пряди развевались по ветру. Глаза старика сверкали, на лице застыло горделивое выражение. Думаю, меня он даже не заметил, когда ступил на подоконник в сделал широкий взмах крыльями, от которого затрепетали кусты на заднем дворе. Затем он с громким шумом взлетел и быстро исчез в вышине.
Куда старик улетел, неведомо, но сделал он это как-то очень по-своему. Я представил себе, как он все выше и выше поднимается в голубое небо, до самой верхней границы, где начинается эта голубизна. И куда бы он ни попал, он найдет себе миллион разных дел и сделает их первым, непременно раньше других. Он отыщет место, где люди его поймут и где он сможет беспрепятственно завершить все начатое.
Мама была так расстроена случившимся, что изорвала все черновики папиной книги, чему я очень обрадовался. Сам папа никогда не узнает, куда девался синьор да Винчи, и поделом ему. Первые несколько дней после исчезновения нашего гостя близнецы по привычке выносили во двор золотого тигра, играли с ним и плакали. Но они еще маленькие и скоро обо всем забыли.
Я по-прежнему храню карандашный портрет, выполненный синьором да Винчи. Иногда мне хочется показать его учителю рисования в вечерней школе, но я опасаюсь, как бы с рисунком чего не случилось. Поэтому я не спешу извлекать его из потайного места, и, кроме того, мне ведь все равно никто не поверит.