Мальчики в лодке

Но не таким помнил Джо свое раннее детство. Вместо этого у него в голове был калейдоскоп разрозненных событий начиная с весны 1918 года, когда ему только исполнилось четыре. Он помнил, как они с мамой стояли на разросшемся поле, и она очень сильно кашляла в платок, на котором медленно разрастались кровавые пятна. Он помнил врача с черной кожаной сумкой и запах камфоры, долгое время витавший в доме. Он помнил, как сидел на жесткой церковной скамье, болтая ногами, и свою мать, которая лежала в коробке перед церковью и все никак не вставала. Он помнил, как лежал на краю кровати со своим старшим братом Фредом, в верхней комнате дома на Нора Авеню. Он помнил, как весенний ветер завывал в окнах, а Фред спокойно рассказывал о смерти и об ангелах, об учебе в университете и о том, почему он не сможет поехать с Джо в Пенсильванию. Он помнил, как тихонько сидел в поезде много дней и ночей, совсем один, а мимо него за окном мелькали голубые горы, влажные зеленые поля, ржавые железнодорожные станции и темные города, утыканные дымовыми трубами. Он помнил толстого темнокожего лысого мужчину в накрахмаленной голубой униформе, который присматривал за ним в поезде, приносил сэндвичи и подтыкал его одеяло перед сном. Он помнил встречу с женщиной, которая назвалась ему тетей Альмой. И потом, почти сразу, он помнил лихорадку, которая объяла его лицо и грудь, больное горло, высокую температуру, и еще одного доктора с еще одной черной кожаной сумкой. А потом он помнил дни, растягивающиеся в недели, когда он лежал на кровати в неизвестной чердачной комнатке с постоянно задернутыми шторами – ни света, ни движения, ни звука, за исключением свиста редких поездов, проносящихся где-то вдали. Ни мамы, ни папы, ни Фреда. Только редкий звук поезда и эта странная комната, вращающаяся вокруг него. И еще возникало какое-то новое ощущение – тупая боль, мрачное предчувствие, тяжесть сомнения и страха, которая давила на его маленькие плечи и постоянно ноющую грудь.

И пока он лежал, больной скарлатиной, на чердаке женщины, которую едва знал, в Спокане окончательно исчезали остатки его прошлой жизни. Его мать, ставшая жертвой рака горла, лежала в одинокой, оставленной без ухода могиле, Фред уехал, чтобы закончить институт. Мечты его отца, Гарри, были разрушены, и он сбежал в канадские леса, так и не сумев справиться с тем, что он видел в те ужасные последние минуты жизни его жены. Он мог лишь сказать, что в этих воспоминаниях было больше крови, чем, как он думал, может уместиться в человеческом теле, и больше, чем он когда-нибудь сможет смыть из своей памяти.

Прошло чуть больше года, и летом 1919-го пятилетний Джо второй раз в своей жизни сел на поезд, но на этот раз он ехал на восток, к брату. С тех пор как Джо уехал в Пенсильванию, Фред окончил университет, и хотя ему был только двадцать один год, он устроился на работу школьным инспектором в городе Нецперс, штат Айдахо. Кроме того, Фред успел жениться на Телме Лафоллет, одной из сестер-близнецов, дочери зажиточных вашингтонских фермеров-земледельцев. И теперь он надеялся обеспечить своему младшему брату хоть что-нибудь похожее на тот безопасный и уютный дом, в котором оба они жили до того, как умерла их мать, а убитый горем отец сбежал на север. Когда носильщик помог Джо слезть с поезда в Нецперсе и опустил его на платформу, он едва вспомнил Фреда и понятия не имел, чего ждать от Телмы. На самом деле он подумал, что она – его мама, и ринулся навстречу, чтобы обнять ее ноги руками.

Этой осенью Гарри Ранц внезапно вернулся из Канады, купил клочок земли в Спокане и начал строить себе новое жилье, пытаясь по кускам собрать свою жизнь. Так же, как и его старший сын, он хотел жениться, чтобы из этого жилья сделать настоящий дом, и, как и его сын, нашел то, что искал, во второй из сестер Лафоллет. Сестра Телмы, Тула, в свои двадцать два была милой, стройной девушкой с миниатюрным лицом, причудливой копной черных кудряшек и очаровательной улыбкой. Гарри был старше ее на семнадцать лет, но ни его, ни ее это не останавливало. Было понятно, почему она нравится Гарри. А вот интерес Тулы к нему был гораздо менее понятным, и ее семье казался неестественным.

Вероятно, Ранц-старший казался ей фигурой романтической. Она жила далеко от города, в одиноком деревенском доме, окруженном полями пшеницы, и у нее было не так уж много развлечений, разве что звук ветра, шелестевшего каждую осень в высохших после сенокоса стеблях. Гарри был высоким и симпатичным, с горящими глазами. В то же время он был опытным, практичным и наполненным неугасающей энергией, невероятно изобретательным во всем, что касалось техники, но больше всего он казался мечтателем. В обычном разговоре он заставлял собеседника представлять воочию те вещи, о которых никто другой и помыслить не мог.

События разворачивались очень быстро. Гарри закончил постройку дома в Спокане. Он и Тула уехали в штат Айдахо, где поженились на берегу озера Кер д’Ален в апреле 1921 года, к великому неудовольствию родителей Тулы. В мгновение ока Тула стала свекровью своей сестры.

Для Джо вся эта свадебная суета означала только новое место жительства и необходимость заново адаптироваться. Он уехал из Нецперса и перебрался в дом к отцу, которого едва знал, и молодой мачехе, которую не знал вообще.

Какое-то время казалось, что все пришло в норму и вернулось в прежнее русло. Дом, который построил его отец, был большим и светлым, в нем витал приятный запах свежеспиленного дерева. На заднем дворе стояли качели с широким сиденьем, на которых все трое, он, его отец и Тула, могли уместиться и кататься теплыми летними вечерами. Он ходил в школу пешком, срезая путь через поле, где время от времени мог стащить спелую дыню, чтобы пообедать после школы. На свободном клочке земли, граничащем с их домом, он проводил долгие летние дни, выкапывая тщательно продуманные подземные тоннели – прохладные, темные укрытия от обжигающей сухой жары Спокана. И так же, как и старый дом, в то время, когда была жива его мать, новый всегда был наполнен музыкой. Гарри оставил у себя самое драгоценное сокровище Нелли – ее небольшой рояль, и ему очень нравилось садиться за него вместе с Джо и громко играть и петь популярные мелодии. Джо радостно исполнял вместе с отцом «Мы всё веселимся», «Там-парам-бурум», «Великолепна, как цветок» или любимую песенку Гарри «А у нас нет бананов».

Тула считала эту музыку, которая так нравилась Гарри и Джо, вульгарной, и ей не слишком-то приятно было иметь в своем доме рояль Нелли, так что она считала ниже своего достоинства присоединяться к ним. Она получила образование по классу скрипки и очень неплохо играла. В родительском доме ее талант так высоко ценили, что ей никогда не приходилось мыть посуду из страха, что ее нежные пальцы пострадают от мыла и воды. Тула и ее родители вынашивали идею, что однажды она будет играть в большом оркестре, возможно, в Нью-Йорке или в Лос-Анджелесе, а может, даже в Берлине или в Вене. И теперь днем, когда Джо был в школе, а Гарри – на работе, она играла по несколько часов подряд великолепные классические произведения, которые то взмывали до небес, то опускались на пыльные улицы города.

В январе 1922 года у Гарри и Тулы родился первый совместный ребенок, Гарри-младший, а в апреле 1923 года у них появился и второй сын, Майк. К тому времени, когда родился Майк, жизнь в доме семьи Ранц начала разваливаться. Время больших мечтаний проходило мимо Гарри. Генри Форд придумал, а затем внедрил на своем заводе систему производства автомобилей с движущейся линией сборки, и скоро остальные последовали его примеру. Массовое производство, дешевая рабочая сила и большой капитал стали лозунгами того времени. И Гарри оказался на стороне дешевой рабочей силы. Весь последний год он жил и работал на золотодобывающем руднике в Айдахо, проезжая каждую пятницу двести с лишним километров по извилистой горной дороге домой, в Спокан, на своем длинном черном четырехдверном «Франклине» и возвращаясь обратно каждый воскресный вечер. Гарри был рад, что у него есть эта работа. Она приносила стабильный доход и позволяла ему использовать свои технические навыки. Для Тулы, однако, эти изменения означали только длинные, мрачные недели одиночества в доме, где некому было ей помочь, некому с ней поговорить тяжелыми вечерами, некому посидеть за обедом – только трем шумным мальчишкам – еще совсем крошечному младенцу, годовалому ребенку и невероятно осторожному и бдительному пасынку.