Бурса

— Под сердце, под сердце его!.. В морду!.. Нахлестывай, отчубучивай!..

Иные безотчетно сжимают и разжимают кулаки, топчутся, подражают движениям бойцов, отрывисто дышат. Блестят глаза, ходят плечи. Драка прекращается одновременно обеими сторонами. Противники еле переводят дух. Вблизи слышны удары их сердец.

— Получил? — еле слышно выговаривает белобрысый.

Ваня беззвучно шевелит губами, но не сдается. Стоят друг против друга, ни один не отходит, но не решается первым броситься в новую драку. Бурсаков разводят. Общее мнение на стороне культяпого Вани: он, более слабый, не уступил белобрысому. Мать, ушедшая со свидания в тоске и в горе, не знает, что сын ее отныне упрочил свое положение в бурсе, он выдержал искус.

…Больше всего бурса ценит отчаянных и силачей. Отчаянный «бьет на увольнение». Он — камчадал, второгодник; почти ежедневно он либо в карцере, либо без обеда; он донимает начальство мелкими и крупными проделками: сегодня отчаянный забрался к отцу-эконому, перебил у него посуду и даже оставил на полу свой пахучий след; завтра он запустил булыжником в Тимоху, послезавтра «накрыл» ябедника. Он мститель, ушкуйник. Отчаянный вносит разнообразие в скудную бурсацкую жизнь. Ему завидуют, подражают. Среди отчаянных первый из первых — Дмитрий Трунцев. О нем уже складываются легенды. Трунцев — гордость бурсы..

Силачи делятся по разрядам. Есть первые силачи в классе, первые силачи на всю бурсу; есть вторые, есть третьи силачи. Силачей задабривают вольными и невольными приношениями. Дружба с силачом лестна, к тому же она избавляет от колотушек и насмешек. Силач олицетворяет мощь и величие бурсы. Во всем блеске и славе силач обнаруживает себя в кулачных побоищах. Кулачные бои, стенка на стенку, врассыпную происходят зимой на задах, но это только проба сил, хотя эта проба зачастую и сопровождается увечьями. Заправские бои идут на масленице либо великим постом. Тогда бурса дерется на реке с ремесленниками. Здесь-то силачи и поддерживают честь бурсы. Они должны увенчать альму матер блистательными и незабвенными победами, посрамив грозного врага. Кулачные бои начальством запрещены, но почему-то оно их всегда проглядывает, а предания бурсы повествует даже о смотрителе Спиридоне, великом любителе кулачных состязаний. Он сам стравлял через сторожей бурсаков с фабричными, наблюдал за ходом боя из квартиры и, если бурсакам приходилось лихо, Спиридон высылал на подмогу двух великовозрастных своих сыновей, семинаров. Они сходили за питомцев духовного училища и в кулачном рвении напоминали собой Пересвета и Ослябя.

…За кухней группа бурсаков, отчаянных и силачей, нагромоздила у забора пустых бочек, кирпичей, досок. Цепляясь за верхушку забора, бурсаки глазеют на набережную. Город бурсакам враждебен. Обыватель бурсаков ненавидит и презирает. Бурсаки — кутейники, жеребячья порода, вахлаки, деревенщина, вшивая команда, долгогривые дьяволы, обормоты, хапуны. Бурса платит городу ценою оцененного. Выходы бурсаков в город сопровождаются дебошами. Бурсаки обрывают звонки, опрокидывают лотки у торговок, задирают прохожих; гимназисты, реалисты подвергаются нещадным избиениям и членовредительству; бурсаки мажут чернилами и дегтем ворота, украшают заборы и стены домов всяким непотребством, вышибают стекла, выворачивают фонари и тумбы, портят деревья, воруют. Когда бурсаки ранним зимним утром идут в городские бани с узелками белья, это похоже на движение дикой орды. В страхе обыватель обходит бурсачью ораву; дворняги, поджав хвосты, тоже бегут прочь, а седой будочник только отплевывается. Баньку бурсацкую долго помнят в городе.

Обыватели травят бурсаков кобелями, угощают дрекольем, обрывают уши, науськивают на них дворников и каких-то малых с пудовыми кулачищами, таскают в часть, ругают, увечат.

…Развлекаясь на заднем дворе у забора, силачи и отчаянные запаслись мерзлым лошадиным пометом, «котятками», наделали плотных снежков, смочив их водой из кадушки, а кое-кто заготовил и булыжники. Редкие прохожие, зная обычаи и повадки кутейников, сторонкой обходят бурсу.

— Эй, кочерга с насечкой! — орут из-за забора мещанину в пальто до пят, закутанному в башлык. У него длинный нос с багровым рубцом. Бурсаки кидают снежки, снежки не долетают, но пущенный ловко из рогатки камень попадает мещанину в лоб. Мещанин отбегает и, когда считает себя в безопасности, изрыгает проклятия:

— Ах вы, свиньи супоросые, ах вы, аспиды чумовые! А еще духовными прозываетесь! И чему вас учат, окаянных, чтоб не было вам ни дна, ни покрышки, пропади вы пропадом к самому Вельзевулу в преисподнюю! И чего за вами, подлецами вислоухими, начальство не надзирает? Вашим начальникам только бы дрыхнуть да жрать!..

— Крой Халдея и Тимоху!.. Ого-го-го!.. — ржут бурсаки. Краснорожие от мороза силачи Рыкальский и Мордовцев, парни с виду лет по двадцати, скалят крепкие зубы, рты раздвинуты до ушей.

— Эй, борода, я с твоей дочкой пилкой-колкой дров авчерась занимался. Спроси у нее, ей-ей!

Мещанин спешит уйти, грозит кулаками.

Из-за угла показываются возчики с соседнего пивоваренного завода, человек семь. Между бурсаками и ими происходит перепалка:

— Эй, гужееды! Битюжники!

— Эй, кутья! Щедрин-ведрин, грудочку кашки, шматок колбаски!

— Коротки свитки — померзли лытки!

— Пономари долгополые! На тебе на шильце, на мыльце!

— Рвань бессапожая! Деревенщина-засельщина!

— Калашники! Блинохваты!..

Далее у стен духовного вертограда разражается такая изощренная словесность, какую не вытерпит никакой печатный лист. Не сдаются бурсаки, не уступают возчики. Прохожие ажно приседают, либо раскрывают рты от удивления, а некая пожилая барыня даже помахала ручкой около носа: дюже пахучие словечки загибают.

Когда ругательства истощаются у той и у другой стороны, возникшую неизвестно по какому поводу распрю предлагают решить кулачным боем.

— Засела, кутья, за досками, да и выхваляется. Выходи, растаковская, на улицу!..

Что же! Растаковская бурса и в этом деле не сдаст, не подкачает. Недаром у Рыкальского отец — протодиакон со львиной гривой, во времена оны от его октавы тухли свечи и дребезжали стекла в церквах. Под стать Рыкальскому и Мордовцев, тяжеловес, с бычачьей шеей, с руками раскорякой, до того его расперли мускулы.

— Идет двое на двое! — предлагает бурса.

Возчики добродушно смеются: наложат они кутейникам, но когда они видят Рыкальского и Мордовцева, почтительно примолкают. Пожалуй, кутейники не пустые нахвальщики! От себя возчики выставляют одного долговязого с обезьяньими ручищами и другого, степенного дядю с окладистой бородой. Бойцы занимают места друг против друга. С долговязым приходится драться низкорослому Рыкальскому, а со степенным дядей раскоряке Мордовцеву. Противники изучают друг друга, ни одна сторона не решается начать бой первой. По правде, биться никому не охота. Почему надо обхаживать кулачищами друг друга возчикам и бурсакам, впервые повстречавшимся? Смутное ощущение бессмысленности, глупости и жестокости предстоящего боя есть и у зрителей и у бойцов. Больше других это, повидимому, чувствует степенный мужик. Он с сомнением поглядывает на кожаные рукавицы, расправляет усы, мнется; наконец, снимает шапку, истово крестится, после чего делается более уверенным в себе. Следом за ним крестятся и другие бойцы.

— Начинай! — кричат бурсаки из-за забора.

— Начинай! — подзадоривают возчики Рыкальского и Мордовцева.

— Начинай! — отвечают им бурсацкие бойцы.

Стороны медлят. Зрители выражают нетерпение, подбадривают противников криками, ругательствами. Первым вступает в бой долговязый. Он бьет протодиаконского сына в грудь. Рыкальский, не покачнувшись, отвечает размашистым ударом по левому надплечью. Но ему трудно доставать долговязого; в этом у долговязого заметное преимущество. Степенный бородач начинает бой вяло и так же вяло машет кулаками и Мордовцев. Они скорее балуются, шлепают друг друга будто по заказу, добродушно, между тем долговязый и Рыкальский бьются уже по-настоящему. Рыкальский не может достать как следует долговязого и от этого нападает на него все яростней. Долговязый теснит Рыкальского. Бурсаки от волнения и любопытства сидят уже верхами на заборе, вытащив гвозди на нем и всячески подбадривая своих силачей. Ломовики следят за дракой деловито и сосредоточенно, хлопают рукавицами по полушубкам, поправляют шапки. Вдруг из-за забора раздается крик: — «Тимоха! Тимоха!» — Бой прекращается, Рыкальский и Мордовцев стремглав несутся к забору. Возчики поддаются испугу бурсаков и, не понимая в чем дело, гурьбой бегут к воротам пивоваренного завода. Улепетнув от Тимохи, Рыкальский искренно сетует: не удалось отделать долговязого.