Страница 18 из 33
– Ты говоришь прямо как Октавия, – проворчал Мемфис.
– Так, значит, это не ты его исцелил? – осведомился Билл, понизив голос.
– Я уже говорил, я такого больше не могу, – голос Мемфиса остался совершенно ровным.
– А то как же. Говорил, было дело. – Смех у Билла был такой, будто кошка негромко фыркает. – Я так смекаю, будь у тебя все еще какая-никакая целительная сила, ты бы тут же, не сходя с места, возложил руки на старого Билли Джонсона и исцелил его глаза, а, парень?
У Мемфиса все сжалось в животе. О том, чтобы вылечить Билла, он никогда даже и не думал – это какое-то совсем уж большое чудо, можно даже не пытаться. Вообще-то с самого выздоровления Исайи Мемфис так и не набрался храбрости попробовать еще на ком-то. Что, если во второй раз у него ничего не выйдет? Что, если у силы есть пределы… ну, как у джинна из бутылки: три желания и больше ни-ни? Что, если дар его скиснет, как это получилось с мамой… и он причинит кому-нибудь вред? Мемфису надо бы работать тайно, по чуть-чуть. Царапина тут, больное горло там – это не привлечет внимания. Но вернуть слепцу зрение? Такое незамеченным не пройдет.
– Ведь ты бы помог старому Биллу, правда? – спросил тот снова.
Вся игривость из его голоса враз куда-то подевалась.
– Исайя, Мемфис, руки мыть и кушать, быстро! – закричала изнутри Октавия.
– Да, мэм! – крикнул в ответ Мемфис, мысленно благодаря тетю за вмешательство. – Вы идете, мистер Джонсон?
– Давай, жми вперед. Я догоню.
Когда за мальчиком хлопнула дверь, Билл еще немного посидел на крыльце, задрав голову к небу, которое видел исключительно как некий темный и зернистый фон.
Если все сложится правильно, это скоро изменится…
Несколько недель назад кто-то исцелил Исайю Кэмпбелла, а ведь мальчик лежал там, в задней комнате дома Октавии, труп трупом. Кто-то очень могущественный. Когда Билл возложил руки ребенку на голову, пытаясь разглядеть в его пророческом мозгу еще один счастливый номер (карточные долги – дело нелегкое!), он тут же ощутил в мальчишеском теле волны энергии. Она хлынула у него по рукам вверх, и ее оказалось так много, что ему пришлось срочно выпустить парня. Вот тогда-то он и заметил изменения в зрении. Они, конечно, были совсем небольшие: там, где раньше царила абсолютная тьма, теперь двигались смутные тени – словно смотришь через несколько слоев серой марли. Но и этого оказалось достаточно, чтобы понять: исцеление возможно. Он снова будет видеть! А если старый Билл прозреет – он отомстит, и в первую очередь тем, кто отнял у него зрение.
Пророки нынче повсюду, но среди них есть только один, способный на такое целительство, в этом Билл был совершенно уверен – только один, достаточно отчаянный, чтобы дерзнуть. Братская любовь сильна, а у братьев Кэмпбелл – посильнее, чем у многих. Ясно, что ради Исайи Мемфис пойдет на что угодно, даже солжет Биллу о своих способностях. Ну, и отлично. Если Мемфис Кэмпбелл хочет поиграть в кролика и поотсиживаться в норе, Билл поиграет в лису и переждет его. В свое время кролик все равно вылезет, а Билл будет тут как тут.
Ну, а если нет, кролика можно еще и выкурить…
Если у ребенка был один припадок, может случиться и второй.
Такое бывает сплошь и рядом.
Рядом заорала ворона, да так, что Билл аж подпрыгнул.
– Лети отседова, птица! Кыш! Кыш!
Та каркнула еще и пронеслась так близко от Билла, что тот охнул, когда перья хлестнули его по лицу, будто пощечина.
Улица Громыхающих Жестянок[14]
Тэта ждала Генри на углу Бродвея и Сорок второй Западной и уже начинала терять терпение. Наконец он показался вдали – неторопливо рассекал по улице в своем потрепанном канотье.
– Ну, вот, наконец, и ты! Наддай, малыш, а не то опоздаешь.
Она продела свою руку в его, и они помчались сквозь бродвейскую толкотню, мимо приютивших гроздья музыкальных издательств переулков – по улице Громыхающих Жестянок, – пока не нашли нужный адрес. Генри воззрился на четырехэтажный дом в сплошном ряду застройки.
– «Бертрам Дж. Хаффстадлер и компания, Музыкальное издательство», – выдохнул он, слегка подрагивая голосом.
– Не трусь, Генри. Они тебя полюбят.
– Ты это же говорила о Миллзе. И о Лео Фейсте. И о «Уитмарк и сыновья».
– «Уитмарк и сыновья» – кучка идиотов.
– Ага, и одна из самых крупных издательских контор в бизнесе.
– Но тебя-то они не опубликовали – значит, идиоты.
– Ты мое чудо, – улыбнулся Генри.
– Надо же кому-то играть и эту роль. Погоди, дай я тебе галстук поправлю, – сказала Тэта, и вправду подтягивая узел. – Вот так. А теперь послушаем твою жалостливую историю.
Со слегка обалделой улыбкой Генри сунул кому-то в пустоте руку и затараторил:
– Привет, как поживаете, я Генри Бартоломью Дюбуа Четвертый, и я ваша следующая сенсация.
Тут он уронил руку и улыбку вместе с ней и нервно заметался перед крыльцом.
– Нет, не могу я такого сказать.
– Но ты действительно следующая сенсация!
– Никакой сенсацией я себя не чувствую, ни следующей, ни…
– А вот тут-то на сцену выходит актерское мастерство. Заставь их тебе поверить. Помни про наш план. Так, еще раз. Кто им нужен?
– Я, – промямлил Генри.
– Очень убедительно, – c каменной физиономией оценила Тэта. – Ты им что продавать пришел, свои песенки или похоронный ритуал?
– Я ваша следующая сенсация! – объявил Генри уже с несколько большим чувством.
– Иди, малыш, и сделай их. Десять минут?
– Десять минут.
Он поднялся по лестнице на второй этаж. В узкий коридор выходили десятки крошечных комнатушек. Музыка была здесь повсюду, песни перекрикивали друг друга, пока не сливались в такую кашу, что уже казались элементами одной затейливой оркестровки. Он миновал открытую дверь – внутри два композитора бегали по кабинету кругами, напряженно перекидываясь рифмами: «Луна, волна, она, полна, луна».
– Ты опять сказал «луна»!
– Ну, подай на меня в суд.
– Не могу. Это как на себя самого подавать…
В следующей комнате парень играл музыкальную фразочку девице, свернувшейся в кресле и устало закрывшей рукой глаза. Туфли ее валялись на полу.
– Ну, какие эмоции оно в тебе будит? – допытывался парень.
– Желание покончить с собой, – отвечала девушка.
– О’кей, но, может, сначала пойти повеселиться? – не терял оптимизма тот.
Генри изо всех сил старался не захохотать.
Все эти люди торговали мечтами в ритмах и рифмах, и Генри до ужаса хотелось стать одним из них. Нет – ему до ужаса хотелось стать первым среди них! Амбиции жгли его изнутри, как раскаленный уголь. Ох, только бы сегодня был его счастливый день! Если этот паразит, Герби Аллен, может продавать свои ужасные опусы, то почему не может он, Генри?
Коридор изрыгнул его в куда более просторный общий холл. Долговязый темноволосый парень согнулся над пишущей машинкой и даже не поднял на него глаз. Звуки паточно-липучей, но совершенно не запоминающейся любовной песенки безуспешно соперничали с клацаньем клавиш. Из них двоих Генри определенно бы выбрал машинку – она была честнее.
– Ну, что думаешь?
До Генри не сразу дошло, что обращаются вообще-то к нему, и обращается машинист, который прекратил терзать свой агрегат, откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и вперил в него испытующий взор.
– О чем? – Генри неопределенно махнул рукой в сторону комнаты, порождавшей гадостную мелодию.
Машинист утвердительно кивнул. Что ответить, Генри не знал. Что, если это тест, проверка? Что, если этот парень с теми композиторами лучшие друзья? А вдруг перед ним сам мистер Хаффстадлер инкогнито? Хотя молод он для издателя, конечно. Не слишком на самом деле старше самого Генри.
– Ну… довольно пронзительная.
Тот широко улыбнулся.
– Вот в том-то и дело с Саймоном и Паркером. Сплошной визг, и больше ничего.
Генри наконец расхохотался и протянул ему руку.
14
Район музыкальных издательств и магазинов в Нью-Йорке, где создается успех популярной музыки.