Страница 53 из 78
Статистические данные в медицине можно сравнить с кушаньями из языков, которыми угощал Эзоп философа Ксанфа. Они говорят и хорошее, и худое, смотря по тому, как и что заставляют их говорить.
(Греческий философ Ксанф (V ст. до н. э.) говорил, что люди, неспособные мыслить самостоятельно, воспринимают истину только тогда, когда она преподносится в форме сверхъестественного, мифического. Поэтому баснописец Эзоп угощал его языками, которые можно заставить говорить то, что угодно в каждом данном случае.).
При малейшем недосмотре, неточности и произволе на эти цифры можно гораздо менее положиться, чем на те данные, которые основаны на одном общем впечатлении, остающемся в нас после простого, но трезвого наблюдения случаев. Вот это-то впечатление я и передаю в моей книге за неимением неоспоримо рациональных статистических данных. Я ему верю более, чем той статистике, которую я пробовал несколько раз вести, но бросал, боясь заблудиться и других ввести в заблуждение.
Во время моей кавказской экспедиции я наблюдал статистически и, сколько можно, точно; я сообщил результаты этих наблюдений в моем Rapport d'un voyage medical au Caucase, 1849 (Классическое произведение П. напечатано по-русски: "Отчет... по Кавказу". На французском языке издано также в СПб.
Вводная глава этого сочинения-"Очерк путешествия" - представляет собою художественное описание Кавказа, перепечатанное в тогдашних периодических изданиях. Один из самых распространенных журналов перепечатал "Очерк путешествия" почти полностью с таким заявлением: "В русской литературе, богатой прекрасными поэтическими произведениями, вдохновленными кавказской природой, немного ученых книг о Кавказе, которые по обилию фактов, разнообразию сведений, общедоступности изложения могли бы сравниться с этим важным, вполне замечательным трудом нашего известного хирурга.
Сочинение г. Пирогова, при всей своей специальности, отличается таким разнообразием содержания, что его смело можно рекомендовать всякому образованному читателю, который требует от книги не одного удовольствия, но и положительной пользы. В нем столько разнородных фактов, взглядов, наблюдений и картин, представленных в высшей степени просто, что, по прочтении книги, вам кажется, будто вы познакомились с несколькими отдельными сочинениями, в которых и ученый врач найдет важные сведения по разным отраслям медицины, и человек военный встретит меткие замечания об особенностях азиатской войны и светский читатель полюбуется верными, живописными очерками кавказской природы и нравов...
Все это очень разнообразно и одинаково любопытно. Читая автора, вы невольно переноситесь на Кавказ, без утомления слушаете рассказы о сражениях и с участием посещаете госпитали и больницы. Тайна этого - в уменье г. Пирогова выбирать крупные, характеристические черты, а самые мелочные подробности рисовать живыми, яркими красками. Г. Пирогов... умеет привлечь вас, представляя везде воображению не туманные очерки, а живописные ландшафты. Читая описание его поездки, вы ни на одну минуту не забываете, что путешествуете с ученым врачом; но в то же время на всяком шагу видите, что этот врач не сухой, скучный специалист, способный разъезжать только на коньке своей любимой науки, а светский, образованный путешественник, которому доступно все, что только может обратить внимание просвещенного туриста в таком любопытном и поэтическом крае, как наш Кавказ.
Показывая читателям свои многочисленные подвиги по части разнообразных операций, ученый автор очень часто оставляет свои хирургические инструменты для того, чтоб приняться за перо беллетриста... Это описания местностей, нравов и обычаев Кавказского и Закавказского края, где автор живо характеризует природу и жителей. В этом отделе вы находите страницы, которые лучше многих книг знакомят вас с Кавказом. Автор описывает природу живо и увлекательно; местности и виды являются у него в картинах ярких, иногда даже поэтических, которые нередко заставляют забывать, что перед вами медицинская книга, посвященная специальному отчету об эфировании и ампутациях.
И немногие из ученых владеют искусством выражаться так, чтоб сочинения их, при специальности содержания, были доступны всем образованным читателям, увлекали ум и заставляли любить науку. Излагать ученые истины легко и занимательно, поражать невольно читателя рельефностью образов, красотою рассказа, живостью языка и таким образом приучать читать самые серьезные ученые трактаты - задача важная... Новая книга г. Пирогова, написанная с уважением и любовью к науке, нисколько не похожа ни на мертвые произведения сухого специализма, от которых веет холодом педантической исключительности, ни на пустые, трескучие изделия подслащенной учености, которые в состоянии только забавлять, как блестящий фейерверк. Это сочинение, вполне ученое по своему содержанию и в то же время отличающееся благородством тона, живостью рассказа и ясностью языка. Труды г. Пирогова пользуются европейской известностью" ("Отеч. зап.", 1850, No 10). Такие же отзывы в "Журнале м-ва просв.", "Современнике", "Финском вестнике" и др. изданиях. Дальше приведены извлечения из "Очерка путешествия по Кавказу").
Но я тогда не знал еще всех ложных путей, на которые иногда ведет цифра, и основывался на ней слишком много.
В Крымскую войну я узнал их поближе. Там не до верных статистических выводов о цифре смертности каждого повреждения или каждой операции, где раненый и больной подвергается лишениям, невыносимым и для здорового. Тут цифра не то будет выражать, что мы ищем. Она определит степень опасности не ран и операций, а лишений всякого рода. В Крымскую войну было именно так. Мы не были к ней готовы,- это теперь уже не государственная тайна. Вначале мы получали все необходимое из местностей, самых ближайших к театру войны; но когда тут все припасы были истощены, когда все ближайшие лазареты, присутственные места, дома дворянских собраний, училища и даже частные дома переполнились ранеными и больными, то сделалось необходимым распространять круг действий все далее и далее от полуострова.
В декабре 1855 дошло до тоге, что наших раненых и больных (число которых сильно увеличилось от эпидемий) нужно было отправлять при 20° P за 400, 500 и даже 700 верст. Я нашел многих из них, при моем осмотре военных лазаретов этой зимой, с отмороженными в транспорте ногами. Еще труднее была доставка фуража, провианта и перевязочных средств. Нужно вспомнить, что Крымский полуостров не мог бы и в мирное время прокормить такого числа войск, которое собрано было в нем для защиты Севастополя; во время же войны существование их зависело уже совершенно от отдаленных провинций и, следовательно, от путей сообщения. А каковы были тогда дороги, можно заключить из того, что я, проезжая в ноябре 1854 из Симферополя в Севастополь на курьерских, должен был употребить более полутора дней. Итак, не мудрено, что при таких путях сообщения сено, например, съедалось волами по дороге, прежде чем оно могло быть доставлено армии, тяжести оставались в топкой новороссийской грязи вместе с фурами, скот падал, цены за доставку были неимоверные. Я помню, что в декабре 1854 платили в Севастополе за пуд сена 4 рубля серебром, а за доставку одного пуда тяжести от Симферополя до Севастополя (60 верст) 2 1/2 рубля серебром.
Я никогда не забуду моего первого въезда в Севастополь. Это было в позднюю осень в ноябре 1854 года. Вся дорога от Бахчисарая на протяжении 30 верст была загромождена транспортами раненых, орудий и фуража. Дождь лил, как из ведра, больные, и между ними ампутированные, лежали подвое и по трое на подводе, стонали и дрожали от сырости; и люди и животные едва двигались в грязи по колено; падаль валялась на каждом шагу; из глубоких луж торчали раздувшиеся животы падших волов и лопались с треском; слышались в то же время и вопли раненых, и карканье хищных птиц, целыми стаями слетевшихся на добычу, и крики измученных погонщиков, и отдаленный гул севастопольских пушек. Поневоле приходилось задуматься о предстоящей судьбе наших больных; предчувствие было неутешительно. Оно и сбылось.