Страница 145 из 148
Старику понравилось его смирение. Он схватил Слимака за руку и сказал уже мягче:
— Я вам говорю: моя вина, потому что так мне велел ксендз. Оттого я, старик, к вам первый пришел и говорю: моя вина!.. Но и вы, кум (не в укор вам будь сказано), здорово мне досаждали.
— Простите и вы, ежели я кому что сделал худого, — молвил Слимак, склоняясь к плечу Гжиба, — но, по правде сказать, не припомню, чем же я вас-то обидел?
— Да я не жалуюсь. А все ж таки с дорожниками вы торговали без меня…
— Вот и наторговал… — вздохнул Слимак, показывая на пожарище.
— Да, тяжелое испытание послал вам отец наш небесный, потому я и говорю: моя вина! Но и вы тоже могли тогда у костела, когда покойница ваша (вечная ей память!) накупила себе фуляров, могли вы хоть полчетверти на радостях поставить, а то сразу возгордились и невесть чего наговорили мне, старику…
— Ох, правда, зря я лаялся.
— Ну, и с немцами вы тоже зря братались, — подхватил Гжиб. — Ендрек — тот даже пил с ними (помните, когда они место под дом выбирали?), а вы с ними заодно молились…
— Я только шапку снял. Ведь бог-то один — что у них, что у нас.
Гжиб замахал руками.
— Это так только говорится, что один, — ответил он. — А я думаю, что у них бог другой, раз с ним надо по-немецки лопотать… Ну, да что там! — вдруг повернул он разговор. — Что было, то прошло и не воротится. А благодетель вчера мне сказал, что вы много заслужили перед богом, потому что землю не отдали немцам. И правильно сказал. Вчера уже приходил ко мне Хаммер: хочет на святого Яна продать свою ферму.
— Может, и так!..
— Так оно и есть. Прохвосты-то эти, швабы, — погрозил старик кулаком, — всего год назад говорили, что всех нас отсюда помаленьку выкурят, гусей моих на лугу перестреляли, скотину раз захватили, а теперь — на-ка!.. Свернули себе шею, стервецы, одного мужика на десяти моргах не одолели, а ведь как нос задирали!.. За это одно, Слимак, стоите вы милости божьей и людской дружбы. Ну, что покойница?
— Лежит в конюшне.
— Пусть покоится с богом, покуда мы в святом месте ее не схороним. А не раз она против меня вас подзуживала; ну, да я ни на кого не обижаюсь… А тут, — заговорил Гжиб о другом, — я привез вам из деревни, от всех нас, малость харчей. Вот крупа, — показал он на один мешок, — а это горох, мука, шматок сала…
С дороги, на этот раз сверху, донесся топот копыт и скрип саней, которые тоже остановились возле хутора.
— Неужто благодетель?.. — спросил Гжиб, насторожившись.
— Нет, это мужик, — ответил Слимак. — Вон как грузно шагает, вроде старосты Гроховского.
Действительно, показался Гроховский. Увидев Гжиба, он крикнул:
— А!.. И вы тут? А я к вам ехал… Что у тебя, Юзек? — обернулся он к Слимаку.
— Баба моя померла — вот что.
— Говорил мне вчера Иойна, да я ему не поверил. Скажите-ка, а? Где же она?.. Ага, тут…
Взглянув на покойницу, староста снял шапку и стал на колени прямо в снег. Гжиб опустился рядом. Несколько минут слышались шепот молитв и тихие всхлипывания Слимака. Потом мужики поднялись, поохали, похвалили покойницу, помянув ее добродетели; наконец староста обратился к Гжибу.
— Птенца вашего везу, — сказал он, — маленько подстрелен, но не шибко.
— А? — спросил Гжиб.
— Да чего «а»? Ясека вашего привез. Нынче ночью он у меня лошадей воровал, ну я и влепил ему несколько дробинок.
— Ах он, мерзавец!.. Да где он?..
— Сидит в санях на дороге.
Гжиб рысью побежал за ворота. Оттуда послышались удары, крики, а затем старик показался снова, волоча за волосы Ясека, который, несмотря на свой рост и красоту, ревел, как малое дитя.
Вышитая куртка его была изорвана, высокие сапоги испачканы в навозе, левая рука обмотана окровавленной тряпкой, лицо залеплено пластырем.
— Воровал ты лошадей у старосты?.. — спрашивал разгневанный старик.
— А что мне не воровать? Воровал.
— Но тут ему не повезло, — вмешался Гроховский, — зато повезло у Слимака: это ведь он украл у него лошадей.
— Ты украл?.. — заорал Гжиб, бросаясь на сына с кулаками.
— Я, я, только не сердитесь, тятенька, — хныкал Ясек.
— Господи боже мой, что же это делается! — кричал Гжиб.
— А что делается? — презрительно возразил Гроховский. — Парень здоровый, нашел себе дружков под стать, вот они всех по очереди и обворовывали, пока я его вчера не подстрелил.
— Что же теперь будет? — кричал старик, снова принимаясь тузить Ясека.
— Больше не буду, тятенька… Уж теперь-то я женюсь на Ожеховской и возьмусь за хозяйство…
— Вот-вот, в самый раз! Теперь-то впору в тюрьму идти, а не свадьбу играть, — заметил Гроховский.
Старый Гжиб призадумался.
— Вы, что же, будете на него жаловаться? — спросил он старосту.
— Лучше бы не жаловаться, а то из-за такого дела по всей округе завороха пойдет. Но ежели вы мне отступного не дадите, придется жаловаться.
Гжиб снова задумался.
— Ну, а сколько это будет стоить?
— Со ста пятидесяти рублей гроша не скину, — ответил староста, разводя руками.
— Господи боже мой! — возмутился Ясек. — Стреляли вы в меня из одностволки, а денег требуете, словно за пушку.
— Коли так, — сказал Гжиб, — пускай посидит в тюрьме, я за этого мерзавца сто пятьдесят рублей не стану платить.
— Мне сто пятьдесят за секрет, — продолжал Гроховский, — а Слимаку восемьдесят за украденных лошадей.
Гжиб снова бросился колотить парня.
— Ах ты разбойник!.. Говори, кто тебя подучил?..
— Известно кто — Иосель… Да хватит вам драться, — вопил Ясек, — право, совестно перед чужими людьми. Что вы все бьете меня да бьете?..
— А ты зачем Иоселя слушал?
— Да я ему задолжал сто рублей!
— Господи Иисусе! — простонал Гжиб и принялся рвать на себе волосы.
— Ну, не с чего вам голову терять, — заметил Гроховский. — Всего-то триста тридцать рублей — мне, Слимаку да Иоселю. Для вас это пустое дело.
— Нет, не буду столько платить! — заявил Гжиб.
— Да я сам заплачу, как только женюсь на Ожеховской, — выкрикнул Ясек.
— Холеру ты заплатишь!.. Дождешься от тебя!.. — не унимался старик.
— Ну, коли так, — рассердился староста, — пускай идет под суд. Ты не в шутку у нас воровал, и я с тобой не стану шутить. Собирайся!
И он потащил огромного парня за шиворот.
— Тятенька, смилуйтесь… ведь один я у вас!.. — взмолился Ясек.
Старый Гжиб поочередно взглядывал то на сына, то на Гроховского, то на Слимака.
— Ух, и жадный же вы, тятя!.. Ни за грош губите меня на всю жизнь! — причитал Ясек.
— Вишь, как он теперь запел, — подтрунивал староста. — А помнишь, как ты возле правления курил сигару да посмеивался, что меня обворуют… Я сказал, что не обворуют, и вышло по-моему, а ты теперь ревешь, как баба! Ты вот сейчас посмейся… Ну, пойдем. Увидишь, отец твой не вытерпит, догонит нас дорогой.
— Постой, постой!.. — засуетился Гжиб, видя, что староста и вправду тащит парня к саням.
Гроховский остановился. Гжиб кивнул Слимаку, и они отошли за сарай.
— Вот что, кум, я вам посоветую, — начал Гжиб понизив голос. — Ежели хотите, чтобы мы жили с вами по-добрососедски, вы знаете, что сделайте?..
— Почем я знаю? И откуда мне знать?
— Женитесь на моей сестре.
— На Гавендиной? — спросил Слимак.
— Ну да. Вы вдовец и она вдова, у вас десять моргов, у нее пятнадцать и нет детей. Я возьму себе ее землю, раз уж она рядом с моей, а вам дам пятнадцать моргов из Хаммеровой, — вот и будет у вас двадцать пять моргов в одной полосе.
Слимак задумался.
— Сдается мне, — заметил он, — будто ее земля, стало быть вашей сестры, получше Хаммеровой.
— Ну, так я вам дам побольше лугов. По рукам? — настаивал Гжиб.
— Кто его знает? — протянул Слимак, почесывая затылок.
— Ну, по рукам, — твердил свое Гжиб. — А вы за мою доброту заплатите сто пятьдесят рублей Гроховскому да сто Иоселю.
Слимак заколебался.
— Я еще не схоронил свою бабу, как же тут жениться на другой? — вздохнув, сказал он.