Страница 11 из 25
Понятно, что "писаревцы", то есть круг журнала "Русское слово", незаслуженно "обиженного" историками литературы по сравнению с "Современником", были Короткову особенно близки. И потому, когда Феликс Кузнецов - тогда молодой, подающий надежды критик пришел со своим предложением, Коротков тотчас же заключил с ним договор, не потребовав пробных глав. Не исключаю, что Коротков поспешил еще и потому, что не хотел давать пищу для пересудов, будто он "перекрывает кислород" конкуренту по теме. Просчет оказался двойным.
Мало того, что главные герои книги Кузнецова были не ЖЗЛовского калибра, -- рукопись оказалась совершенно беспомощной. Коротков жалел, что поддался собственной слабости, но было поздно: для расторжения договора требовалось ЧП, а серость - ненаказуема.
Коротков сам редактировал рукопись Ф. Кузнецова и провозился с ней года два. Он требовал от автора доработки, на которую тот был неспособен. Коротков был человеком вспыльчивым, взрывного темперамента; и, судя по тому, в каком жалком виде иной раз вышмыгивал из его кабинета вальяжный, с неторопливыми, почти барскими (уже тогда!) повадками Феликс, было видно, что Коротков разве что стулья не ломал о его ребра.
Когда книга вышла, я в нее не стал даже заглядывать, зная, что она бездарна. Но степень убогости этого сочинения я не представлял. Она открылась мне годы спустя, когда пришлось-таки в него заглянуть.
Во второй половине 1970-х годов я писал книгу о Владимире Онуфриевиче Ковалевском, "гениальном и несчастном" основателе эволюционной палеонтологии. В молодости Ковалевский был близок к революционным кружкам и занимался издательской деятельностью. То и другое сблизило его с Варфоломеем Зайцевым, с которым он затем крупно поссорился. Зайцев в отместку пустил злой слух, будто Ковалевский - агент Третьего отделения. Так что конфликт был острый. Чтобы зримо и интересно о нем написать, мне нужно было обрисовать личность Зайцева. Но, обратившись к книге Феликса Кузнецова, я не нашел в ней ни одного живого штриха, ни малейшей зацепки. То был унылый доклад о жизни и деятельности - без вкуса, цвета и запаха.
Не найдя того, что меня интересовало в опубликованном тексте, я решил позвонить автору: ведь в книгу обычно входит лишь небольшая часть собранного материала - гораздо больше остается в подводной части айсберга.
Феликс Кузнецов к тому времени уже был главой Московской писательской организации, то есть был обложен толстым слоем секретарш и референтов, но дозвониться до него оказалось просто. В разговоре Феликс был предупредителен и приветлив, но, к моему удивлению, о конфликте своего героя с Владимиром Ковалевским он впервые услышал от меня. Ни на один мой вопрос, касавшийся личности Зайцева, он ответить не смог; о том, в каких архивах можно найти материалы о нем, не знал; даже литературных источников, которыми сам пользовался, не помнил. Это был своего рода рекорд. С такой степенью некомпетентности автора биографической книги ни до, ни после этого мне сталкиваться не приходилось.
На том мои "творческие" контакты с Феликсом Кузнецовым закончились. Никаких его произведений я больше не читал, да он, похоже, уже ничего и не писал кроме унылых докладов для писательских конференций и съездов.
О моих с ним контактах иного рода рассказывает публикуемая переписка.
1.
Первому секретарю Правления Московской писательской организации Ф.Ф. Кузнецову.
Глубокоуважаемый Феликс Феодосьевич!
31 октября сего года в Гостиной ЦДЛ должно было состояться обсуждение книги И. Золотусского "Гоголь" (серия ЖЗЛ).* Об этом обсуждении я узнал заранее из "Календарного плана" работы ЦДЛ и подготовился к нему. В начале заседания я подал председательствовавшему на нем В. И. Гусеву** записку, в которой написал: "Прошу слова. Семен Резник". Примерно в середине вечера я подошел в к В.И. Гусеву и спросил, когда я получу слово. Он ответил, что-то неопределенное - в том смысле, что очередь еще не подошла. Однако слово мне дано так и не было. После закрытия заседания я спросил В. И. Гусева, почему он не предоставил мне возможности высказаться. Он ответил:
______________ * Золотусский И.П. Гоголь, М., "Молодая гвардия", 1979, 511 стр. ** Владимир Иванович Гусев был главой секции критики и литературоведения Московского отделения СП СССР. Сейчас один из главарей СП России и главный редактор газеты "Московский литератор".
-- Потому что я вас не знаю.
Таким образом, В.И. Гусев не только нарушил элементарные демократические нормы ведения творческих дискуссий, но не счел нужным хоть как-то это замаскировать - ссылкой, например, на недостаток времени.
Всякому ясно, что дискуссия перестает быть таковой, если на ней дозволяется выступать только тем, кто лично известен председателю. Дискуссии для того и устраиваются, чтобы на них мог высказаться каждый читатель, вплоть до случайного человека с улицы. Что же касается меня, то помимо того, что я член Союза писателей, я имею основания полагать, что на обсуждении биографической книги я человек не случайный. Как Вы знаете, более десяти лет я работал редактором серии ЖЗЛ. Под моей редакцией вышло около семидесяти биографических книг. Я являюсь автором четырех биографий - три из них вышли в серии ЖЗЛ отдельными книгами и одна - в сборнике, составителем которого я тоже являюсь. (Не говорю о двух других моих книгах). Я неоднократно участвовал в дискуссиях о биографическом жанре, выступал в самых разных аудиториях, в том числе, конечно, и в ЦДЛ; мои статьи о теории жанра, рецензии на отдельные биографические книги не раз появлялись в печати (как и рецензии на мои книги). Я являюсь одним из редакторов-составителей "Каталога" серии ЖЗЛ; в "Каталоге" помещена справка обо мне как об авторе серии.* Короче говоря, я 18 лет профессионально работаю в биографическом жанре, поэтому те, кто связан с этим жанром, знают меня - одни лично, другие по литературе. Если для председателя собрания, на котором обсуждалась биографическая книга, мое имя оказалось неизвестным, то это факт его биографии, а не моей.
______________ * При переиздании "Каталога" серии ЖЗЛ в период горбачевской гласности (1987 год) библиографические данные о моих книгах были сохранены, а вот биографическая справка - изъята: автору, покинувшему страну, иметь биографию не дозволялось.
Я говорю: книга Золотусского "должна была обсуждаться", а не "обсуждалась", потому что делового обсуждения не было. Многие из выступавших говорили в адрес автора ни к чему не обязывающие комплементы, а затем пускались в рассуждения о посторонних предметах. Так, один из ораторов долго растолковывал, что следует разуметь под понятием "национальный гений", а другой - с горячностью, достойной лучшего употребления, -- объяснял, что Николай Первый был врагом крепостного права и не покончил с ним только потому, что русский мужик не мог обойтись без отеческой опеки помещика, ибо он (мужик) не дурак выпить, подраться и пустить красного петуха.
Книгу Золотусского наперебой называли "яркой", "талантливой", "новым словом", "открытием", даже - неоднократно! - "подвигом". Николай Васильевич Гоголь не удостаивался при жизни таких похвал. В своем заключительном слове И. Золотусский благодарил всех пришедших на обсуждение и особенно выступивших. Он сказал, что всех их много лет знает, тронут вниманием и т.п. Словом, вместо творческой дискуссии состоялся банкет с пышными тостами в честь виновника торжества. Остается недоумевать, зачем о нем было объявлено как о творческой дискуссии и почему он состоялся в гостиной, а не этажом ниже - в ресторане.
Нечего и говорить о том, что за весь вечер ни разу не прозвучало то критическое отношение к книге И. Золотусского, которое выявилось в ряде выступлений в журнале "Вопросы литературы" (№ 9, 1980), хотя это мнение, конечно, не является мнением только тех, кто выступил на страницах журнала.* Я, в частности, намеревался поддержать и развить некоторые положения, выдвинутые А. Дементьевым, П. Мовчаном и другими.
______________ * Подоплека "дискуссии" в журнале "Вопросы литературы" была такова. Павло Мовчан, талантливый критик, знаток украинской культуры и литературы, предложил журналу статью, в которой показал полную несостоятельность книги Золотусского - в основном на примере украинского периода жизни и творчества Гоголя. Отклонить ее редакция не решилась, но и бросить открытый вызов Золотусскому и тому направлению, которое он представлял, опасалась, зная, что за ним стоят влиятельные силы литературного начальства и агитпропа. Редакция приняла соломоново решение: организовать "круглый стол", то есть рядом со статьей Павло Мовчана поместить хвалебные мнения, и не только о книге Золотусского, но и о ряде других биографий писателей, изданных в серии ЖЗЛ.