Страница 7 из 8
Если моё поведение показалось вам грубым или обидным, готов принести самые искренние извинения. Я по-прежнему не оставляю надежды увидеться с вами. Тогда вы, может быть, составите обо мне более благоприятное впечатление. Я заранее соглашаюсь на любые условия встречи, которые назначите вы – день, час и место. Я вверяю себя вам, и даже если в условия будет входить, чтобы я был с завязанными глазами и под дулом пистолета, я готов принять это условие. Видите, какие безумные вещи я вам пишу. А всему виной вы, очаровательная модель Уильяма Блэкберна.
В смиренном ожидании вашего ответа на это письмо,
ваш
Сигмунд Арнесон.
12. Каролина Крейн – Сигмунду Арнесону, 13 августа 1923
Дорогой доктор Арнесон,
не заставляйте меня повторять много раз одно и то же. У меня есть причины, по которым я не могу писать вам чаще, и я не обязана вам их объяснять. Проявите терпение, дорогой доктор. Терпение – ценное качество, которое вы всегда уважали в себе и других; было бы жаль, если бы оно вам изменило.
Вы просите встречи со мной, и просите так, как будто я давала вам какое-либо обещание. Хочу вам напомнить, что обещаний я не давала. Кроме того, это невозможно. Примите это как данность. Если же вас огорчает невозможность удовлетворить ваши тривиальные желания, то для этого вам хватит и моей фотографии, которую я прилагаю. Желаю вам приятно провести время в её обществе.
Каролина Крейн.
13. Из дневника Сигмунда Арнесона
14 августа 1923. У меня ум за разум заходит. Вся эта история становится всё более и более странной. Она пишет мне холодно и неохотно, тянет с ответами по неделе, отказывая мне в совершенно невинной встрече, словно какая-нибудь дочь лорда с родословной от Плантагенетов – и вместе с тем высылает мне свою фотографию с недвусмысленным указанием, как ею воспользоваться!
И какую фотографию! То, что я увидел, разорвав бумажный пакет, превзошло самые смелые ожидания. Да, это была Каролина Крейн; не узнать женщину, изображённую на картине Блэкберна, было невозможно. Она полулежала на кушетке в такой позе, какую можно вообразить, лишь обладая немалой долей бесстыдства; из одежды на ней был только наполовину расшнурованный корсет, бёдра раздвинуты, и качество фотографии не уступало анатомическому атласу. Левой рукой она прижимала к бедру тряпичного арлекина, сшитого из треугольных лоскутков. У меня была такая игрушка в детстве.
От внезапного возбуждения я почувствовал боль. Перед глазами поплыл туман, сердце учащённо заколотилось. Сунув фотографию под бумаги на столе, я воровато выглянул в приёмную. Не успел я порадоваться, что там никого нет, как на пороге появился посетитель. В лицо я его не знал – видимо, он пришёл ко мне впервые.
– Добрый день, вы доктор Арнесон? – услышал я. Проигнорировав его, я крикнул Роу, сидевшему у телефона:
– Скажи, чтобы подождали! Сразу принять не могу!
Вернувшись к себе в кабинет, я дрожащими руками запер дверь изнутри на ключ, схватил со стола фотографию и рухнул на ковёр. Я обливался потом, как в лихорадке. Лёжа на ковре, я нога об ногу сбросил туфли, затем, извиваясь, стянул с себя брюки и кальсоны. Мне казалось, что меня дёргают раскалёнными клещами. Оставшись лишь в рубашке и жилете, я положил фотографию между бёдер, прямо под самую беспокойную часть моего тела, которая вспухла так, словно имела дело не с непристойным снимком, а с укусами тропических муравьёв.
Содрогаясь не столько от удовольствия, сколько от боли и потери всякого контроля над собой, я задрал рубашку и принялся ласкать себя – если это можно было назвать лаской, эту отчаянную попытку получить облегчение. Думаю, прошло всего несколько мгновений – показавшихся мне вечностью. Затем случился взрыв. Меня выгнуло и подбросило так, что я ушиб затылок об пол; мои зубы стукнулись друг о друга. Чувствуя горячие липкие потёки на ногах, я лежал и приходил в себя. Понадобилось несколько минут, чтобы я смог окончательно стряхнуть наваждение. Я заставил себя подняться и тщательно вытереться носовым платком, а затем по возможности удалить поганые брызги с ковра. Я чувствовал себя совершенно вымотанным и обессиленным. Всё ещё раздетый, я присел на корточки, вслушиваясь в шум крови в ушах и пытаясь понять, отчего на меня накатила тяжёлая мутная волна стыда.
Да, это было так – я чувствовал стыд. Я, психоаналитик с многолетним опытом, который сделал всего-навсего то, что матросы и школьники делают постоянно. И оттого, что я не понимал причин этого стыда, мне было ещё стыднее.
Я снова взглянул на фотографию. Меня осенило. Всё дело было в арлекине, в этой дурацкой тряпичной игрушке.
В моей памяти со всей неумолимой ясностью всплыло, как более тридцати лет назад я ложился в постель, взяв с собой лоскутного арлекина. Скинув под одеялом пижамные штаны, я засовывал игрушку между ног и тёрся об неё. Не помню, как я до этого додумался, но даже сейчас при этом воспоминании к ощущению стыда примешалось возбуждение; сукин сын вздрогнул и снова стал наливаться кровью.
Выругав себя, я оделся и пригладил волосы. Меня ждал пациент, и я непростительно его задерживал. Интересно, с чего ей пришло в голову сфотографироваться с арлекином?
14. Сигмунд Арнесон – Каролине Крейн, 14 августа 1923
Дорогая Каролина,
я оценил присланную мне фотографию, хотя надо сказать, её общество причинило мне больше беспокойства, чем удовольствия. Я не намерен оставлять вас в покое, пока не получу объяснений.
Если вы не желаете даже видеться со мной, то что заставляет вас посылать мне столь откровенные снимки? Не было ли это зашифрованное послание, которое я должен разгадать? Я почти уверен, что это так – ведь не случайно же вы использовали этого арлекина. У меня был точно такой же в детстве, и обстоятельства, в которых он фигурирует на фотокарточке, не могут быть простым совпадением. Однако ни одна живая душа не знала о том, какую роль в моей жизни выполняла эта глупая игрушка. Неужели вам и впрямь это известно? Это кажется мне неразрешимой загадкой. Никогда не верил в феномен телепатии, да и как поверить в возможность телепатии по почте?
Я думаю, что существует какое-то простое и естественное объяснение, которое лежит у меня под носом, а я не вижу его в упор. Возможно, я просто не помню, как в детские годы проболтался о своей тайне кому-то из товарищей по играм. Возможно, вы приходитесь родственницей этому человеку – почему бы и нет, ведь у вас столь явно нордический тип лица, что я сомневаюсь, настоящая ли ваша английская фамилия. Прав ли я в своих догадках? Дайте мне знать. Я буду ждать вашего ответа столько, сколько вам будет угодно. Я хочу, наконец, понять, что вы такое.
Всегда ваш
Сигмунд Арнесон.
P.S. Вы ещё не догадались, что я люблю вас? Люблю до беспамятства.
15. Каролина Крейн – Сигмунду Арнесону, 22 августа 1923
Дорогой доктор Арнесон,
вы не так умны, как я думала. С чего вы решили, будто я задумала попрекать вас грехами детства? Да кому они интересны, эти ваши грешки под одеялом с ватной игрушкой? Уж вы-то как психоаналитик должны знать о людях достаточно, чтобы не воображать невесть что о своём детском баловстве.
Чья я родственница и настоящая ли моя фамилия, какое вам до этого дело? Вы не там копаете, дорогой доктор Арнесон. Чтобы получить ответы на интересующие вам вопросы, вы должны заглянуть не в меня, а в себя. Это я и хотела сказать, когда посылала вам фотографию. Мне удалось заставить вас призадуматься, но задумались вы не о том.
Вы полагаете, будто ваши признания в любви дорого стоят? Попытайтесь ответить на этот вопрос себе, положа руку на сердце. Вы сами знаете цену своим признаниям. Когда вы взвесите их и проставите пробу, вам будет яснее, стоит ли метать их на стол снова.