Наемник

- Хороши, - проговорил он, прищелкивая языком и округляя глаза.

Узурпатор не заметил поддельности восторга, он был доволен, ласкал руки, зарывая их в густые вычесанные гривы, тянул за уши и успевал отдергивать пальцы, радовался, щеря черный рот.

Даброгеза удивляло, что в зале собралось мало сановников, вельмож, обычно роем вьющихся вокруг повелителя. В Лугдуне их была тьма-тьмущая. Здесь же - четверо стояли молча, позади, у косых, осевших, а может, по нерадивости так и сложенных колонн.

Ел без опаски - травить, пока не выложил до конца, зачем явился, не станут. Да и голод пересилил наконец отвращение, комок в горле пропал, рассосался. Слева от Сигулия, занимавшего, как и должно, центральное место за столом, появились четверо музыкантов, принялись было терзать струны, барабанить, продувать рожки. Но дикие звуки недолго мучили Даброгеза. Сигулий махнул рукой, не глядя, и музыканты пропали. Огромный сосуд с вином не ставился на стол - безъязыкий прислужник бегал с ним из одного конца в другой, не успевая наполнять кубки. Даброгез пил мало. Он вообще мало пил - это было то немногое, что осталось от родины, от тамошних обычаев. Но .кубок вскидывал лихо, касался края губами с таким видом, что слуга-виночерпий тут же мчался в его сторону.

- Тяжкие обязанности, - вдруг начал Сигулий, цыкая зубом, - не дают нам времени для отдыха. Вечно приходится совмещать приятное с полезным, хи-хи,- он пьяно подмигнул центуриону, - но это лучше всетаки, всадник, чем бесполезное с неприятным, а?! - Не дождавшись ответа, Сигулий хлопнул в ладоши: Эй, кто там, давай по одному!

Створки двери, что была в стене метрах в восьми от Даброгеза, распахнулись, и из-за них вылетел будто от чудовищно сильного пинка человек в черном. Он упал почти сразу же и успел еще несколько раз перевернуться, выкатиться на середину зала, прежде чем его движение остановила упершаяся в спину подошва тяжелого кованого сапога. Собаки заволновались, навострились.

- Ну разве можно править таким народом! - Сигулий притворно искал сочувствия у Даброгеза, жирные губы кривились. Где уважение, где воспитание? Вваливаются, как в кабак!

"Не юродствуй, - подумал Даброгез, - ишь, разоткровенничался". И одновременно кивнул, выражая понимание, мол, да, не легко ты, власти бремя. По-настоящему надо было бы месяцочка три-четыре пожить, приглядеться, разузнать все толком, а потом... Но Даброгезу опротивело ожидание: хватит, надо действовать!

- Кто таков? И почему молчишь, падаль?!

Стражник согнулся в поклоне, а заодно встряхнул старика в черном, вскинул на ноги тщедушное тело. Лысоватая розово-белая голова затряслась. В мутных глазах застыл необоримый страх и больше ничего. Сигулий обгладывал бараний бок. Вопросы его звучали неразборчиво, глухо. И все-таки спрашивал сам, не перекладывая на сановников, - ухищрения Востока покуда не докатились до простоватых северян.

Даброгез сидел с краю. В мыслях не заносился, понимал, что творящееся - лишь прихоть этого жирного и дряблого царька, а он пока что здесь никто, хуже того - предмет кратковременного любопытства. А потом?

- Отвечай, собака, когда спрашивают! - Стражник ткнул старика в спину пудовым кулачищем.

- Проповедник есмь, - пролепетал тот, нэ смея глаз поднять.

- Народ он мутит, - еле слышно сказал сидящий по правую руку от Сигулия седой, высохший - одни кости - человек, пелагианская ересь расползается по земле! - Голос его возрос, задрожал: - Псы заблудшие, сбивают паству на дьяволов путь. - И добавил тише: - На кол бы его.

- Надо бы, - согласился Сигулий, переходя к дичи, - ему это - один путь в светлое царство.

Даброгез видел, что старик в лохмотьях дрожит, не может унять трясовицы - того и гляди свалится. Лицо его из бессмысленно-тупого превратилось вдруг в обеспокоенно-ищущее. И снова загудели пески, завыл знойный ветер... Где-то видел Даброгез такое лицо. Где? Конечно, там, где же еще! Восточный бродяга, толкователь снов и предсказатель стоял перед ним так же, как перед узурпатором стоит сейчас этот жалкий старикан.

- Проповедуешь, значит?

Старик вздрогнул, глаза высверкнули из-под бровей не так уж и бессмысленно.

- Неразумен, но посвящен есмь - делюсь с людьми...

Сигулий рассмеялся и широким жестом сдвинул со стола объедки. Под ногами ожило - засуетились, заелозили мохнатые тела, дотоле зачарованно застывшие мордами вверх. Хруст разгрызаемых костей наполнил зал, отозвался в закоулках под сводами - будто там уже ломали кого-то на дыбах палачи.

- Сознаешься, бунтовщик? Говори - кто подослал мутить люд христианский? Шпион из Британики?!

Старик рухнул на колени - от него облачком пошла пыль. Даброгез отвернулся. "И тот так же ползал в ногах. Слабы духом-то, а поучать берутся - свет им виден!" Ни презрения, ни злости разбудить в себе не смог. Ведь помнил же, запало в душу, не отвяжешься... Даброгез потянулся к фляге. Но остановил движение руки - неудобно свое пить при этих.

- Сроду нигде не был, аквитанский я...

- Врешь, ублюдок. Палача! - Сигулий снова хлопнул в ладоши.

Побежали за палачом. Сигулия озлило, что того не оказалось на месте, он швырнул кубок наземь, выпучил глаза. Лучше бы переждать, но Даброгез решился вставить слово.

- Много бродит болтунов по свету, - оказал он, стараясь, чтобы голос звучал как можно равнодушно нее, - на Востоке их больше, чем пахарей, ха-ха, - он громко, развязно рассмеялся, - а свет что-то не меняется!

- И не изменится, - твердо проговорил изможденный со своего места.

Палача никак не могли отыскать.

- Ладно, в подвал эту падаль! - распорядился Сигулий рассерженно, повернул жирное, обрюзгшее лицо к Даброгезу: - И почему я должен кормить этих бездельников, попробовал бы кто подсчитать - во сколько обходится казне тюрьма, набитая отбросами? Дармоеды! Эй, - крикнул он в спину старику, которого пинками гнали из зала, - так говоришь, человек безгрешным на свет рождается?

Стражник рывком обернул старика. Тот чуть не упал.

- Да, повелитель, как же иначе... - В голосе было сомнение.

- Хе-хе-хе, - залился Сигулий, хорошее настроение вернулось к нему, - эй ты, скажи-ка этой падали в подвале - коль сумеют образумить убогого, я им... я их, - со стола полетела вторая порция костей, - угощу на славу. После собачек, конечно!