Страница 2 из 10
«Время было такое», – скажут некоторые. Кого еще должны были готовить школы в эпоху социализма, тем более в период застоя? Конечно, исполнителей: послушных, усердных, внушаемых, способных без сомнений и колебаний разделять и поддерживать нужные стране идеи. Те немногочисленные творцы и люди, которые видели не только то, что позволено партией, объявлялись либо диссидентами, либо маргиналами, либо сумасшедшими. Смотреть на мир не через призму коммунистических идей было явно неадаптивным поведением и каралось как минимум постепенным выдавливанием из сообщества, как максимум – психиатрическим лечением. По иронии сложившихся обстоятельств в нашей стране лечили чаще всего тех, кто был наиболее здоров.
Как все начиналось
Школьные учителя обладают властью, о которой премьер-министры могут только мечтать.
В большевистской России все начиналось, как всегда, с весьма светлой идеи: сделать все население нашей необъятной Родины грамотным, для чего в 1919 году был издан декрет «О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР». По этому декрету «все население Республики в возрасте от 8 до 50 лет, не умеющее читать и писать, обязано обучиться грамоте на родном или русском языке по желанию». Хорошую и весьма гуманистическую идею, как и многие другие, столь же светлые идеи, большевизм исковеркает позже, использовав их в своих политических целях.
Реформа образования, узаконенная в октябре 1918 года декретом «О единой трудовой школе», основывалась на вполне прогрессивных и здравых мыслях:
– демократичность (бесплатность, общедоступность, светскость);
– преемственность (творческая интерпретация весьма прогрессивных педагогических идей зарубежной и отечественной педагогики);
– гуманистические подходы к свободному развитию личности;
– целостность.
Но времена экспериментов и педагогических новаций в молодой республике быстро заканчиваются. Большевики, стоящие у руля огромного государства, понимают, что школа – это не просто элемент образовательной системы. Это главный государственный институт, «создающий» гражданина и воспроизводящий общество, так называемый «консервативный „генетический аппарат“ культуры» (С. Г. Кара-Мурза. Советская цивилизация. Том I). И школа становится главным идеологическим учреждением, в котором, исходя из тоталитарной идеологии, вводится единообразие программ (вовсе не для того, чтобы обеспечить надлежащий уровень образования). В советской школе унифицируются формы обучения, напрочь забываются светлые идеи декрета «Об учете индивидуальных особенностей детей», поскольку всем детям России предстоит стать общей народной единицей – «советским гражданином». Вскоре также забываются идеи о самоуправлении учащихся, школой чуть позже будут напрямую управлять Партия и Комсомол.
Таким образом, к началу тридцатых годов назревшее противоречие между концепцией трудовой школы (в которой были заложены такие ценности, как ориентация на развитие личности ребенка, установка на его творческую деятельность, стремление гармонизировать запросы общества и интересы отдельно взятого человека) и задачами тоталитарного государства полностью разрешается в пользу государства. Большевистское правление берет школу под жесткий централизованный контроль, отныне регламентируя все учебно-воспитательные процессы.
Школа миллионными тиражами начинает выпускать «советского гражданина», укомплектованного не только общими знаниями, но и соответствующей идеологической начинкой, сформированного с жестко определенными задатками, взглядами на мир, психологией. Все, кто «не подходил» под заданные советским государством стандарты, окончательно истребляются во времена сталинизма.
Каковы же были качества того самого «советского гражданина»? «Преданность коммунизму и непримиримость к его врагам, сознание общественного долга, активное участие в труде на благо общества, добровольное соблюдение основных правил человеческого общежития, товарищеская взаимопомощь, честность и правдивость, нетерпимость к нарушителям общественного порядка… забота об общем благе народа, о всестороннем развитии человеческой личности в условиях коллектива», – из доклада Н. С. Хрущева на Внеочередном XXI съезде Коммунистической партии Советского Союза. И это уже «оттепель»! А если вспомнить историю, пробежаться по книгам и фильмам той эпохи и, очистив сознание от пропагандистской шелухи, посмотреть на советского человека глазами психолога, очевидно, что он должен был:
– быть максимально приспособленным для идеологических и политических манипуляций;
– не иметь своего мнения, отличающегося от мнения партии и правительства;
– не задавать провокационных вопросов и вообще не задаваться вопросами;
– всегда быть довольным тем, что есть, и никогда не хотеть большего;
– много работать исключительно из рабочего энтузиазма, а не ради личной наживы;
– быть идейно выдержанным, а значит, не подвергать сомнению ценности социалистического строя;
– быть творческим в жестко заданных рамках;
– всегда ставить коллективные цели выше своих собственных;
– не выделяться ни личностно, ни профессионально (можно выделяться только по партийной линии, то есть выделяться в своем послушании).
Все эти качества присущи авторитарной психологии, согласно которой один человек (некий авторитет) определяет, что хорошо для всех, он же изобретает и утверждает законы и нормы поведения. И если основные мотивы этого авторитета – получение и удержание собственной власти, то все законы и нормы будут создаваться и поддерживаться только ради этого, а не для прогресса или здоровья общества. Более того, авторитету выгодно постоянно внушать людям, что сами они не способны создавать и поддерживать моральные нормы и ценности, то есть, говоря проще, отличать добро от зла. Одними из самых больших грехов авторитарной психологии являются неповиновение и неуверенность в праве авторитета на управление всеми, на установление норм, сомнение в том, что эти нормы – самые лучшие.
По законам авторитарной этики и психологии росло и крепло молодое советское государство, усиливая собственную власть за счет запугивания жителей сначала внешним, а потом и внутренним врагом. Страх, стыд и вина – вот те таинственные кнопки в душах каждого, на которые так активно нажимали большевики вплоть до самого застоя. Эти кнопки безотказно работали и включали все нужные манипулятивные схемы по удержанию власти в огромной стране.
Конечно, практически любое общеобразовательное учреждение в советской России тех времен было слепком с государства. Школа не могла остаться хоть сколь-нибудь гуманистической, как изначально задумывал ее Луначарский. Собственные законы и нормы, которые была бы способна создать и которым могла бы следовать конкретная школа, психологическая независимость и раскрытие своего потенциала всеми участниками обучающего процесса, их забота о благополучии отдельно взятого человека, а не всего социалистического общества в целом, – все это не только не подходило для авторитарного государства, но и было чрезвычайно опасным. И гуманистическая этика на долгие годы покинула просторы Советского Союза.
В школе воцарился авторитаризм. Все, от директора школы до первоклассника, стали объектом, вещью государства. Вещь считается хорошей, если она соответствует требованиям того, кто ее использует. «Хорошими» назывались лишь те школы, директора, учителя и ученики, которые соответствовали идеологическим требованиям государства, те, кто был управляем, послушен, чьи сердца и головы разделяли социалистические ценности и никогда, ни при каких обстоятельствах не ставили их под сомнение. «Плохие» быстро переставали существовать.
В этом смысле слова Камю о том, что «школа готовит нас к жизни в мире, которого не существует», взятые мной в качестве эпиграфа к этой главе, сочли бы в те времена неверными. Наша школа идеально готовила своих учеников для жизни в реально существующем социалистическом лагере. Она выпускала практически идеальную модель гражданина, приучая его быть послушным, исполнительным, трудоголичным. Во всяком случае, из меня, не бунтаря по натуре, получился практически идеальный советский человек. Чем я, вероятно, могла бы гордиться в прежние времена. Сейчас же мне приходится тратить немало времени и сил на то, чтобы произвести ревизию в «наследстве», оставленном мне школой и государством, и избавиться от того, что теперь мне не позволяет жить счастливо и свободно, сохранить то, что было полезным и подходящим, и разобраться в том, как отделить хорошее от плохого.