Страница 7 из 19
— …Бери, Седой, я тебе пару бухарских продам за эти деньги! — сыпал словами Чудик. — Еще две сотни добавишь, я уступлю желтого! (Чудиковский желтый был известной птицей.) Отдам желтого за четыреста пятьдесят! Раз пошла такая пьянка!..
— Спорь с Седым на желтого, — прервал Цыган Чудика. — Всю его птицу против твоего желтого.
Чудик приоткрыл беззубый рот.
— Само собой, белая не в счет, — добавил тут же Седой. Возбудили ли их утренние события — шухер, белая на крыше школы — или расходиться не хотелось, был еще восьмой час, — все кинулись уговаривать Чудика поспорить Он отбивался: на что ему были нужны безродные кулики Седого? Дело не состоялось бы, не шепни Цыган Седому:
— Кричи — я тебе продал кучеровского плёкого.
Цыган отвел в сторону Чудика, уверял в благородном происхождении плёкого: Кучеров был на Оторвановке тем же, чем Жус на Курмыше.
Чудик сдался, замахал:
— Идет, Седой!.. Ты ставишь плёкого и полмешка просянки! Условия спора были также подходящи: три связанных маховых пера — и пускать с носка. Седой помчался домой: желтый был его, выиграет он спор, выиграет! Три связанных пера — и с носка! Да сизачка с пятью связанными перьями уйдет!.. Белую спарить с желтым — какие дети пойдут!..
Позже он горько дивился своему ослеплению: как он мог поверить в глупость Чудика, как мог не видеть, что тот на его глазах согласился подыгрывать Цыгану!
Седой сунул белую под ящик, в каких привозят зелень в овощные палатки, схватил с гнезда рябого и сунул следом. Глядел, как рябой тянет шею, пялится настороженно на белую — ишь, дескать, вырядилась: красные крыловые щиты, слоистые лохмы на ногах, завитки чуба соединяются в корону. Рябой грозно всхрапнул, в глубине его красных глаз вспыхнули гранями хрусталики. Своим длинным и толстым клювом он долбанул франтиху по голове.
Белая бежала, но куда денешься в тесном ящике. Рябой ухватил ее за чуб, давился хрипом, притиснул в углу. Голубка, точно!..
Седой сунул в мешок белобрюхого плёкого и следом сизую. Это была старая рыхлая птица с вечно загаженными крыльями, грешница, ее с легкостью соблазнял какой-нибудь воркотун с радужным зобом. Но, изменяя своему голубю, который вечно дремал на солнце, неподвижный как чучело, сизая была предана своему двору: чужая земля обжигала ей лапы.
Затем Седой закрыл голубятню на винтовой и висячий замки и скоро был во вдоре у Чудика.
Чудик вынес желтого, подбросил, тот повис над двором и пошел лупить, только треск стоял. Опахала у перьев хвоста были обрезаны, лишь на концах стержней оставались кисточки. Гости внизу восхищенно считали удары. Вновь хозяин появился в дверях сарая — он гнал впереди себя вал птицы.
Всякий раз Седой удивлялся всеядности Чудика: птица у него была самая случайная. Седой догадывался, что Чудик был кромешный неудачник из тех, кто однажды скажет: «Опять не вышло» — и умрет. Как всякий голубятник, Чудик был по натуре игроком и тащил во двор бросовую птицу в надежде, что объявится хозяин и даст выкуп — конечно же, крупный — или что вдруг какой-нибудь сухокрылый байбак из школьного живого уголка вдруг начнет так колотить, что перешибет потомков жусовского дымяка.
Чудик принес катушку ниток, Седой стянул сизой три маховых пера, они превратились в палочку. Сизая дергалась в руке, всхрипывала и тянула голову. Нагнувшись, Седой поставил ее на носок кеда. Все присели на корточки, глядели: взлетит сизая с носка или спрыгнет вначале на землю.
Появилась старуха с тазом и выплеснула его содержимое на голубятников. Кто-то из них вскрикнул, качнулся и толкнул Седого — тот как раз отпускал сизую. Седой движением ноги сбросил ее на землю. Сизая тут же взлетела, унося на спине морковное конфетти. Кособоча, треща связанным крылом, она низко прошла над двором и шмыгнула в распахнутые ворота.
Голубятники с растерянностью понюхали свои одежды, поинтересовались, не слепа ли чудиковская теща, — не слепа, оказалось.
Компания распалась, кто уехал с Цыганом, кто ушел сам по себе.
Чудик и Седой устроились под сарайчиком, толковали уважительно, как равные.
Сегодня там, на крыше школы, он вошел в голубятницкий фольклор, теперь будут говорить «Який Седой? С Курмыша, шо злую белую поймал сачком?»
Вышла теща, послала Чудика в магазин.
Седой вернулся в свой двор. Вертел ключ, предвкушая, как свяжет белую, выпустит ее во двор и станет любоваться. Было празднично на душе у него, как будто Первомай сегодня и все радуется, шумит вокруг.
Он распахнул дверь и увидел курицу в сарайчике. Седой отлично помнил, что курицу здесь не запирал. Курица не заметалась с кудахтаньем, когда он замахнулся на нее, она спокойно пошла от него и вдруг исчезла. Испуг стянул ему затылок холодом: два саманных кирпича из стены сарайчика были вынуты. Седой упал на колени перед ящиком — почему он здесь, у стены? И, уже зная, что белой под ним нет, поднял ящик.
Однажды в темной улице Седой налетел на встречного велосипедиста — страшный в своей внезапности оглушающий удар, его выбросило из седла, он полетел вверх, в черноту, вскинув руки.
Прежде Седой с робостью проходил мимо городского управления милиции — вечное скопище милицейских мотоциклов и «газиков» у подъезда и решетки на окнах свидетельствовали о секретной жизни в недрах красного кирпичного здания. Сейчас в глазах стояла белая развороченная стена; одна мысль гнала его успеть перехватить белую прежде, чем Цыган продаст ее или променяет. Он не долго бегал по коридорам, ему указали угловую комнату. Он дернул дверь, радостно вскрикнул — Жус здесь, удача!
Жус улыбнулся Седому, указал глазами на другого сотрудника, казаха в мундире на вате, дескать, при нем нельзя, и вскоре вслед за Седым вышел в коридор. Здесь, вглядываясь в лица проходивших сотрудников — на каждом печать опасной работы, — Седой рассказал, как Цыган втравил его в спор с Чудиком, как исчезла белая.
Жус вернулся в комнату, позвонил в диспетчерскую автобазы (Седой стоял под дверью слушал), спросил, скоро ли поедет на обед Николай Курлыков. Вышел, проводил Седого до лестницы.
— Будь спок, заберем у него белую. Жду в тринадцать ноль-ноль в горсаду.
Так он это сказал, что у Седого навернулись слезы восторга и благодарности. Прикажи сейчас Жус: пойдем на облаву, на бандитские ножи — Седой кинулся бы! Потребуй: поклянись на крови в вечной дружбе — Седой лезвием полоснул бы по руке.
Теперь-то Сережа не скажет, что он прошляпил белую. Белая вернется, станет павой ходить по двору. Да не хапни Цыган голубку, разве Седой закорешил бы с самим Жусом!
Евгений Ильич в своем углу успокаивал Ксению Николаевну, она плакала, вытирала слезы, пудрилась, говорила, переходя на шепот, что не знает как ей вести себя в милиции, — выходит, она по своей воле связалась с жуликами с толчка, так кто ей поверит.
Седой не мог взять в толк, почему Ксения Николаевна боится разговора со следователем. С легкомыслием счастливого человека он предложил — сейчас же — отвести ее к Жусу. Далее, само собой, следовал титул Жуса.
Евгений Ильич, когда Ксения Николаевна уходила за ширму, где стоял умывальник, шепотом просил Седого отнестись к своему предложению как взрослый человек. Ксении Николаевне худо, вовсе не годится подвергать ее новым испытаниям.
Затем Евгений Ильич и его гостья глухой скороговоркой обсудили ситуацию, с некоторой растерянностью поглядывая на подростка, будто готовясь признаться в том, в чем признаваться не очень-то хочется.
Седой и Ксения Николаевна миновали всосанные песком киоски, афишные щиты, вошли в железные ворота горсада. Днем вход был бесплатный, эта доступность сада возникающая на асфальте радостная легкость в ногах пустота наивно реденьких аллей, тем более умилительная, что вечером сгустившиеся в темноте кроны делают их руслами, по которым пульсирует толпа — все сейчас, при солнце, создавало очарование праздности. В коробке летнего кинотеатра строчил пулемет, с грохотом конной лавы налетало «Мы красные кавалеристы!..» Двери кинотеатра были открыты, билетерша сидела в тенечке с вязаньем. Седой деловито сказал ей, что ищет Жусова, шагнул в прохладный мрак кинотеатра, нашарил вытянутой рукой скамью. Блеск зрачка сидевшего рядом человека, холод земляного политого пола, стрекотанье проектора в тишине (на экране бойцы стояли над убитым товарищем) — вот что вынес он из зала, мгновенно вернувшись на солнце. Нечего было Жусу делать в кинотеатре, к тому же разве найдешь человека в темноте, но такой случай воспользоваться всемогущим именем!