Ласточкин хвост

После пятого куплета он уже перестаёт чувствовать себя глупо, и заводит снова:

ГЛАВА 7 ГЁДЕЛЕ

I

Ступеньки проносились мимо с ошеломляющей скоростью. Гёделе казалось, что она не бежала вовсе — летела. Выщербленные камни под ногами были видимы, но почти не осязаемы, как если бы она ступала по воздуху. И с каждым новым шагом всё внутри замирало в страхе оступиться. Она знала, что рано или поздно камни расступятся и она привычно полетит в бездну — снова, и снова, и снова…

Но на этот раз лестница всё не кончалась. Мимо проносились густые леса с чёрными елями, что тянули к ней лохматые лапы, пробегали речушки, теряясь в туманных топях, и мелькали сотни незнакомых лиц, которые напоминали выцветшие иллюстрации из книжек Рейнарта.

Рейнарт… Стоило девочке подумать о нём, как ступеньки кончились и она очутилась в просторной пустой зале. Подошвы башмаков коснулись мраморного пола — о чудо, она никуда не провалилась!

Сделав несколько шагов, Гёделе уверилась в том, что белые плиты пола, высокие колонны и напольные светильники были настоящими. Настолько, что впервые она усомнилась в том, что по-прежнему спит. Огонь, горевший в чашах на изящных подставках, был определённо магическим. Она даже не почувствовала жара, когда поднесла ладонь к синеватому пламени.

Двинувшись вперёд, Гёделе шла по освещённому коридору в центре зала, и светильники вспыхивали перед ней, будто приветствуя долгожданную гостью. За спиной же всё снова погружалось во мрак, и стоило ей оглянуться, как в груди похолодело. Несмотря на пугающую реальность, вокруг существовала лишь крошечная часть неведомого мира — его малый осколок или лоскут, оторванный от общего полотна. На нём не было ничего кроме — только девичья фигурка, что шагала вперёд, преследуемая тьмой по пятам.

Наконец, она добралась до невысоких ступеней, ведущих к возвышению у антрацитово-чёрной стены. Предчувствие не обмануло — перед Гёделе действительно находился трон. Высокий, целиком отлитый из причудливого металла, с украшенной спинкой и замершими на подлокотниках миниатюрными горгульями. Справа от трона высилось зеркало высотой в полтора человеческих роста, но разглядеть в нём что-либо не удавалось: поверхность была непроницаема, как и клубившаяся позади него чернота.

Стоило ей приблизиться, как король, чьё лицо до сих пор скрывала тень, поднялся навстречу. Тяжело, будто что-то мешало ему, сковывая движения, но при этом с достоинством, превозмогая невидимую силу. Теперь, когда он стоял в центре освещённого круга, девочка видела, какими заржавевшими были его латы, как припорошена снегом пегая борода и как устало осунулось ещё нестарое лицо.

Только синие глаза, напоминавшие по цвету магическое пламя, смотрели на гостью так пронзительно, что спина покрылась мурашками. Как если бы он желал рассказать о чём-то, но не мог.

И тут внезапно налетевший порыв ветра погасил светильники, на миг погрузив тронный зал во тьму. Гёделе ощутила, как воздух стал холодным и острым, как зимой на сильном морозе, когда каждый вдох режет горло острым ножом. Мертвенным светом зажглась поверхность зеркала — пошла мелкой рябью, отразив уже знакомую ей лестницу, ведущую в никуда. А затем в его раме показался король, успевший измениться за несколько мгновений.

Теперь на неё смотрел… Рейнарт. Вместо старых лат — потрепанный плащ, вместо усталости во взгляде — холодная решимость. Но не успела девочка броситься к нему, как отражение вдруг занялось пламенем, и Гёделе закричала.

То, что происходило сейчас, слишком живо напомнило ей Всплеск. Только на месте Юпа был Рейнарт, чьё лицо таяло буквально на глазах. Чья кожа стекала по щекам подобно плавленому воску…

А потом он просто исчез, повернувшись к ней спиной и шагнув в зеркальный водоворот, когда крик застрял в горле. Уже не думая о том, что делает, Гёделе рванула вперёд в единственном стремлении догнать, вернуть, спасти и больше не отпускать…

Но теперь уже коварное зеркало испарилось прямо перед ней, и знакомая пропасть приняла испуганную волшебницу в свои объятия.

II

Гёделе рывком села на кровати. По спине, вдоль позвоночника, стекал холодный пот, от которого ночная рубашка неприятно липла к телу. Сердце бешено стучало в груди.

Откинув одеяло, девочка опустила босые ступни на пол и зажгла лампу. В тусклом жёлтом свете, столь непохожем на пламя волшебных светильников, её тесная комнатка уже не казалась страшной. Даже несмотря на ветки клёна, что царапались в окно. Это, пожалуй, был единственный звук, что нарушал полночную тишину.

После случившегося на берегу Хелскё и допроса в Департаменте тётя Бет запретила ей и носа из дома выказывать. Поэтому она ночевала одна, неся тяжкое бремя домашнего ареста. До тех пор, пока не отыскали виновника всех этих ужасов, правила поведения были предельно просты: никаких гуляний, никакой магии, никакого Рейнарта. В порядке возрастания важности запретов.

Гёделе заметила, как смотрела на неё тётя Бет, когда девочка вернулась домой на служебной машине Департамента в сопровождении Рудольфа Моритса. После града вопросов, который на них обрушили, их с Рейнартом просто разделили, и всю дорогу она пыталась молчать, слушая красивый низкий голос следователя. Всё, что она могла рассказать, было уже сказано, и девочка пребывала в лёгком шоке оттого, что всё обернулось так просто для неё самой — несовершеннолетней одарённой без малейшего намёка на регистрацию. И потому, несмотря на доброжелательность Моритса, который всю дорогу поглядывал на неё с нескрываемым интересом, Гёделе чувствовала смутный подвох. Или ей попросту передалось настроение Рейнарта, который явно был не рад встретить университетского товарища. Если бы она только могла расспросить его после, узнать, что между ними стряслось…

Включив свет в прихожей и ванной комнате, она открыла кран умывальника. Холодная вода, как всегда бывало кроме вечерних и утренних часов, текла тонкой ниточкой, горячей не было вовсе. Набрав полную пригоршню, девочка брызнула в лицо и фыркнула, прогоняя остатки сна. После увиденного ей и в голову не пришло перевернуться на другой бок и спокойно уснуть до утра.

Того, что она узнала о собственном даре, было достаточно, чтобы понять: Гёделе привиделся не просто сон, отличный от десятка других. Это было нечто большее: предостережение, угроза, опасность. Как если бы красная лампа мигала в подсознании, и заходилась воем несуществующая сирена. Что-то плохое должно было произойти — не с ней, с Рейнартом. Или уже происходило…

Гёделе ощутила, как рёбра вдруг сжало стальным обручем и стало трудно вдохнуть. Если бы у него был телефон, она бы уже бежала к соседям напротив, забыв про запрет покидать квартиру. Если бы она могла увидеть его сейчас, чтобы убедиться, что всё в порядке…

Девочка металась по дому, словно залетевшая в форточку синица, — включала свет и тут же выключала, будто никак не могла принять единственное решение. Часы показывали пятнадцать минут первого: последний трамвай прошёл мимо дома около часа назад.

Сев на кушетку, она обхватила голову руками. Всё, что происходило в Ньив-Дармуне, было как-то связано с разрывами Вуали. Как и она сама. Как и Рейнарт. И теперь Источник, находившийся по ту сторону, давал ей подсказку, предупреждал об опасности. Кем она будет, если не откликнется на зов?

Трусихой.

Бросившись к гардеробу, она оделась в мгновение ока, схватив попавшееся под руку нелепое платье, расшитое васильками, и, оставив кровать незаправленной, уже натягивала пальто. По-хорошему, надо было оставить тёте Бет записку, но не зря говорят, что умные мысли приходят после. Спешка же рождает в голове сплошную кашу, и нередко случается так, что собственное имя забываешь. Хорошо, хоть ключи успела схватить со стола, прежде чем захлопнуть за собою дверь и сбежать по ступенькам.