Persona Non Grata

Сани вовремя отполз от разбитого окна, так как стена, защитившая его от автоматных пуль спецназовцев и гвардейцев, оказалась легкой мишенью для крупнокалиберных боеприпасов бэтээра. Две очереди оказались достаточными для того, чтобы снести ее чуть ли не наполовину. Тяжелая машина сделала еще несколько выстрелов для страховки и взялась доламывать почти обвалившуюся бетонную плиту.

— Сани! Ты живой?!

— Да, Амир, — откашлявшись, ответил имагинерец, ставший похожим на призрака из-за серой пыли, покрывшей его волосы и лицо.

Оборонявшаяся троица не имела возможности увидеть, что снимали операторы телеканалов, соответственно и расположение противника, так как электрики полностью обесточили улицу, на которой велся бой.

— С моей стороны тоже идет бронетранспортер! Черт! — Фатмир увидел, как по забору, со стороны заднего двора, тоже поползли трещины.

С каждым ударом от бетонной стены отламывались все более крупные фрагменты, окутывая бронированную машину пыльным облаком. Наконец в заборе образовалась щель, метра три в ширину, и бэтээр осторожно въехал во двор, давя торчащие кривые куски арматуры своими большими толстыми колесами.

Албанец открыл отчаянно огонь из автомата, пытаясь остановить наступление бронированного монстра. По стальному панцирю машины забегали искры, но пули лишь царапали краску на броне и, как горошины, отскакивали в разные стороны. Фатмир бросил гранату, но и этого оказалось недостаточно — несколько осколков застряли в покрышке одного из передних колес, причинив ему скорее косметический ущерб.

К перестрелке подключился и Аднан после того, как другой бэтээр окончательно протаранил забор со стороны фасада. Пакистанец, лежа на полу и укрываясь за диваном и опрокинутым деревянным столом, начал поливать его свинцом, но как и в случае с его сообщником, это не дало никакого эффекта.

Аднан бросил гранату, надеясь, что она сможет вывести из строя бронемашину. «Лимонка» вылетела в окно и приземлилась в куче раскрошенного бетонного мусора, прямо перед носовой частью бэтээра. Раздался глухой и очень плотный хлопок, окна на первом этаже полопались, и тесное пространство между домом и забором заполнилось непроглядным облаком светло-серой пыли.

Бронированная машина, как будто ее оглушило взрывом, отъехала назад и остановилась посредине улицы, ее башня немного развернулась и послала несколько коротких пулеметных очередей в сторону неприятеля. Пули пролетели над головой Аднана, прошили насквозь две внутренние кирпичные перегородки, разнося все предметы, встретившиеся на пути, и застряли во внешней стене.

С противоположного края дома раздался идентичный по звучанию грохот. Второй бронетранспортер открыл ответный огонь, заставив Фатмира перестать огрызаться и прилипнуть к полу. Пули крупного калибра с легкостью пробили стену и внутреннюю перегородку, за которой лежал албанец, как будто они были сделаны из картона. Фатмира и Аднана спасало лишь то, что бронемашины не могли наклонить свои пулеметы достаточно низко и выстрелы пролетали над их прижатыми к полу головами.

— Амир, надо подниматься наверх, они нас тут расстреляют! — что есть мочи прокричал албанец.

— Что?! — не расслышал Аднан, слегка оглушенный нескончаемой канонадой.

— Наверх, идем наверх! — Фатмир начал махать отчаянно левой рукой, указывая на лестницу.

— Иди первым, я за тобой!

— Забери вторую сумку! Вторую сумку, слышишь?!

Фатмир подхватил один из рюкзаков с боеприпасами, вскочил на ноги и рванул к лестнице. Пакистанец, весь вспотевший, подождал несколько минут, не целясь, опорожнил полный магазин патронов в сторону улицы, бросил еще одну гранату и поднялся на ноги. Тяжело дыша и отплевываясь, он побежал по коридорчику между гостиной и кухней, остановился на секунду, чтобы поднять с пола раздутый рюкзак и кинулся к лестнице, попутно проклиная все, что случилось этим утром.

16

Аднану оставалось сделать всего два коротких шага, чтобы проскочить простреливаемую зону и подняться на второй этаж. Он напрягся, вдохнул глубоко воздух и, подняв тяжелый рюкзак, шагнул вперед.

— Вижу цель на первом этаже, у стены! — крикнул наводчик бэтээра, заметив темный силуэт, мелькнувший в оконном проеме.

— Огонь! — скомандовал командир экипажа.

Аднан пересек простреливаемое пространство между кирпичной перегородкой, отделявшей кухню от коридора, и пробитой пулеметными очередями стеной с окном и ступил на лестницу. В следующее мгновение в его ушах раздалось нечто подобное треску, оборвавшемуся так же внезапно, как и возник, затем неожиданно наступил абсолютный мрак — одна из пуль, выпущенных бронетранспортером, настигла Амира, не оставив ему никаких шансов.

— Черт! Они в него попали, бля… черт! — Фатмир выглянул из-за стены и ужаснулся, увидев перекошенное тело Аднана, растянувшееся на нижних ступенях лестницы в луже крови.

— Что? — еле слышно пробормотал Сани, сидя немного в стороне, в глубине коридора, у двери одной из комнат.

— Бля… они Амира замочили! — прижавшись к стене, прокричал албанец, — приготовься, они, наверное, сейчас штурмовать будут! Ей, ты чего? — Фатмир увидел, что Сани, закрыв глаза и опустив голову, начал шевелить губами и что-то невнятно нашептывать. — Молитву читаешь, что ли? Нам бы милость Аллаха сейчас не помешала… жаль, что не может нам гранатометы послать…

Ответа албанец не дождался. Сани как будто окунулся в свой собственный параллельный мир, не обращая внимания на происходящее. Он пытался побороть страх и дрожь, охватившие его тело, но отчаянная молитва была бессильна что-либо изменить.

Люди, завербовавшие его, проповедовали совсем иную священную борьбу, в которой не было страха, вины и боли. Она звучала оправданно и справедливо, гибель выглядела не так страшно, в ней даже было что-то возвышенное, манящее. Там все было понятно: кто свой, кто чужой, кто прав, а кто грешник, кто имеет право казнить, а кто должен стать искупительной жертвой. Каждому человеку был заочно вынесен приговор. Одним было уготовано вечное счастье, а другим было суждено сгореть в котле «богоугодной» войны.

В пестрых книжках на дорогой бумаге, которыми его заваливали вербовщики, называвшие себя «воспитателями» или «наставниками», все выглядело просто и очевидно, без условностей и без исключений. Правоверные обязывались объединиться и бороться. Бороться бесконечно, со всеми и вся, раздавить прежний неправильный мир и стать единоличными хозяевами в новом. Смерть, как парадоксально это бы ни звучало, считалась наставниками самым бесценным даром — чем больше крови проливалось, все равно чья, тем более оправданной становилась борьба. Все устоявшиеся человеческие ценности были перевернуты вверх ногами — страдания и боль превращались в источник блаженства, а разрушение — в созидание.

То, что происходило в данный момент, не было описано ни в одной из проповедей анонимных мудрецов. Там не было ни слова о том, что нужно делать, когда война вспыхивает прямо за входной дверью, когда тебя пытаются арестовать, а ты сидишь обреченно в чужом доме и отбиваешься, надеясь непонятно на что. В молитвах, к сожалению, не было сказано, оправдана ли гибель во имя чьей-то скрытой корысти. На глазах молодого мужчины творилась совсем не священная борьба, а что-то иное, ужасающе бессмысленное.

— Ей, Сани, проснись! — Фатмир начал трясти плечо Сани, пытаясь вывести его из ступора.

— А? — Сани опомнился и посмотрел бешеными глазами на албанца.

— У тебя, сколько гранат осталось?

— Одна…

— Вот тебе еще две, на крайний случай… и пара магазинов. Тут и патроны отдельно, — Фатмир раскрыл рюкзак и вытащил две гранаты, несколько снаряженных автоматных магазинов и полиэтиленовый пакет с патронами, завязанный в узелок, и дал их имагинерцу. — Будешь эту сторону прикрывать, — албанец указал пальцем на лицевую сторону дома, — а я буду здесь, у лестницы. Давай!

Фатмир осторожно отполз от стены и приблизился к стеклянной двери балкона. Он немножко приподнялся над полом, опасливо вытянул руку вверх и нажал на ручку двери. Язычок замка мягко щелкнул и дверь слегка приоткрылась.