Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 10

— Должность?! — воскликнула я.

— Это должность, которую Генри занимал.

— Но кто его назначил?

— Шестеро, конечно. Шестеро хранителей времени.

— И кто такие эти хранители времени? — спросила я, уверенная, что он меня разыгрывает.

— Фейри.

И вот тогда я не выдержала — рассмеялась в голос. Ну конечно, это же самое очевидное объяснение. Если он полагает, что я такая дура, мне следует его разуверить. Или он сам псих. Черт возьми, а ведь он мне действительно понравился…

— Я не шучу, Олли.

— Ну и что же делают эти хранители времени? Сидят и крутят педальки, чтобы мы жили и дальше?

— Они наблюдатели, которые следят за порядком в этом мире. Есть способы обмануть время, Олли. И фанатики, жаждущие вечной молодости, бессмертия и всего остального, тоже есть. Ты слышала о философском камне, молодильных яблоках? Это и есть примеры, Олли. Так вот хранители призваны не допускать подобного. Они видят всю вечность и каждого человека в ней, и каждое действие человека, но тем не менее, когда ты видишь так много, на деле выходит, что не замечаешь ничего. И потому они находят себе в помощь духа времени — обычного человека, наделенного чувством обостренной справедливости, который ценит жизнь со всеми ее плюсами и минусами и других учит тому же. Им, Олли, может стать далеко не каждый. Генри ведь был особенным, верно?

— Да, но…

— Если это правда, если они его убили, значит отец преступил черту, значит он сделал что-то недозволенное…

— Например, что?

— В его власти было не так много, в отличие от хранителей, он не был способен путешествовать между эпохами, но на краткий миг остановить время, чтобы предотвратить столкновение машин или заставить человека пробежать по улице быстрее, чем обрушатся строительные леса — мог вполне, а это недопустимо. У Вселенной свои законы и не ему решать! Мне кажется, что это связано с тобой. Ты взялась из ниоткуда, ничего не помнишь? Это очень похоже на вмешательство духа времени…

— Нет, это не может быть правдой, — скорее для себя произнесла я. Не могла поверить в эту чепуху.

— Они уже забрали золотые часы, верно?

— Что?

— Часы с шестью золотыми символами на циферблате! Их нет. В них заключена сила, которой обладает дух. Власть над временем.

Боже мой… В этот момент меня прошиб холодный пот. Если хоть что-то из сказанного Кевином правда, то у меня серьезные неприятности. Ведь я украла часы. Мне необходимо было вернуться домой и проверить, на месте ли они.

В этот момент налетел сумасшедший порыв ветра, такой, что даже вода в лужах поднялась…

— Но тогда, выходит, Генри не сам умер, верно?

— Верно, Олли. Шестеро дали, и они же забрали, — вздохнул Кевин, заставляя меня снова повернуть к нему лицо и заключая его в свои ладони. — Но сделать с этим мы ничего не сможем. Прости, мне так жаль.

И хотя по моему лицу безостановочным потоком текла вода, я почувствовала, как по щекам побежали горячие слезы. Я порывисто прижалась к груди Кевина и всхлипнула. Не знаю почему, но после новости о часах, таких странных и непонятных, я поверила. Я всегда чувствовала, что они иные. Они были уж слишком загадочными, столь же необъяснимыми, сколь и шестеро. Пусть часы выглядели весьма обычно, они притягивали как магнитом. И шестеро тоже. Внезапно в небе над нашими головами полыхнула яркая-яркая вспышка, а землю сотряс раскат грома.

— Нам лучше войти внутрь, — шепнул мне в ухо Кевин. — Гроза совсем близко.

— Расскажи подробнее, как ты узнал, — вместо этого попросила я и щекой почувствовала его тяжелый вздох.

— Я проследил за ними. За Генри и одним из шестерых. Когда отец об этом узнал, он вышел из себя, обозвал меня олухом, рассказал все, о чем я еще не услышал, и выставил за порог. Он всегда до дрожи боялся шестерых. И так он пытался меня защитить. Да, находиться рядом с ним было опасно. Он старался оградить близких от шестерых, но мы всегда начинаем искать правду о них, верно, Олли?

— Так вот почему он был так одинок, — прошептала я.

— Думаю, да. Олли, гроза расходится, да и ветер слишком неприятный, нужно зайти внутрь. Так и до воспаления легких недолго. — Услышав такую знакомую фразу — точь-в-точь слова Генри, — я улыбнулась, запрокинула голову, чтобы заглянуть в лицо мужчине, и согласно кивнула.

Мы вернулись в мастерскую. Там я поставила чай и достала припрятанные булочки господина Тоффи. Они не были такими свежими и вкусными, как накануне, однако это лучше, чем ничего. Пока мы с Кевином в на удивление уютном молчании пили чай, мастерская буквально сотрясалась от раскатов грома.

— Тебе не кажется, что гроза необычная, а этот дождь слишком затянулся?

— Он начался в день, когда убили Генри и продолжается до сих пор. Но в июле в Праге много осадков, — пожала я плечами.

— Не настолько, — мрачно сказал Кевин.

— Я все еще не могу поверить в то, что ты мне рассказал.

— Зря. Я понимаю, что это непросто, и я на тебя все выплеснул слишком внезапно…

— Ничего. Я справлюсь.

Не Генри ли учил меня видеть шире, радоваться каждому прожитому дню и никогда ничего не отвергать вот так сходу? Он был удивительным человеком. И хотя рассказ Кевина не укладывался у меня в голове, я вдруг почувствовала то самое, что уже не единожды замечала в господине Тоффи — спокойствие. Смирение.

— Генри и его мастерская — вся моя жизнь. Что со мной будет дальше?

Я понимала, что ответа у Кевина нет, но он сделал то, что было необходимо — встал и положил мне руки на плечи. Я накрыла его пальцы своей ладонью. Я не знала, что теперь будет. Я цеплялась за версию об убийстве, потому что больше у меня не было ничего. На мгновение мне вдруг захотелось попросить Кевина придумать что-нибудь, хотя бы подсказать. В глубине души я даже надеялась, что эта странная симпатия, зародившаяся между нами, не предел. Я хотела остаться с ним… Но перекладывать на чужого человека свои проблемы было неправильно, а потому я прочистила горло и начала убирать посуду.

Вспышки молний сверкали одна за другой, и было не определить, к которой из них относятся самые сильные раскаты грома. Глядя в маленькое окошко мастерской, я начинала убеждаться, что Кевин был прав: гроза необычная. Струи дождя хлестали в разные стороны, сносимые порывами ураганного ветра. И становилось жутко. А потом… потом все вдруг крайне внезапно стихло, как отрезало.

— Кевин. — В образовавшейся тишине слишком отчетливо слышна была паника, прозвучавшая в моем голосе, и мы интуитивно прижались друг к другу. А затем на входной двери звякнул колокольчик…

И было без слов понятно, кто пришел. Они искали часы. Золотые часы, которые я у них украла, сама не ведая, что творю. Заскрипели половицы, шаги были неспешны. Один скрип, двойной, короткий промежуток… и снова. Это последовательность свидетельствовала, что идут к нам, в подсобные помещения… Мы с Кевином, не сговариваясь, быстро двинулись к задней двери мастерской.

— Железо, они боятся железа, — подсказал мне Кевин, и я вдруг поняла, почему Генри поселил меня в часовой башне. Все механизмы в ней были из железа, и даже лестница! Пальцы нашарили в кармане ключ. В этот момент мой спутник распахнул дверь и выдохнул: — Боже, ты тоже это видишь?

Он застыл столбом на пороге, и мне пришлось привстать на цыпочки, чтобы заглянуть ему через плечо и понять причину. Вода, до того заполнявшая улицы, ныне стремительно испарялась, оставляя за собой облако густейшего тумана. Эта сероватая масса была так плотна, что напоминала грязную вату.

— Нужно идти, — прервал мои размышления Кевин и, схватив за руку, решительно потянул вперед.

— Мы идем ко мне, — сообщила я, переходя на бег.

— Хорошо, веди.

Должно быть, нас было слышно на несколько улиц, не нужно было обладать экстраординарным слухом, чтобы услышать всплески воды из луж, в которые ступали наши ноги. Дыхание вырывалось из груди с присвистами. Воздух стал таким мокрым и тяжелым, что я выдохлась намного быстрее, чем обычно, и оставалось радоваться лишь одному: тому, что часовая башенка неподалеку. Кевин крепко держал меня за руку, заставляя сохранять темп и не позволяя ни одному из нас потеряться. Страшнее всего было оступиться или увидеть внезапно прорезавший туман свет фар машины. Хотя, кажется, мы были единственными людьми на улицах, и, думается мне, это не было совпадением. А тишина была гнетущей, будто никто нас не преследовал, но я чувствовала их взгляд, как бы далеко от мастерской не убегала. Это было по-настоящему страшно.