Дух времени

— Мне жаль, но вы с ним уже не работаете. Сегодня ночью он скончался, соседке показалось, что она услышала шум, после чего позвонила нам.

— Его убили? — прошептала я, а перед моими глазами встало безупречное в своей красоте лицо одного из шести.

— Госпожа Бёрн, ваш друг был немолод. Видимо, почувствовав себя плохо, он поднялся, но не успел дойти до телефона и упал. Это соседка и слышала. Медики подозревают сердечный приступ, но после вскрытия смогут сказать точнее.

— Вскрытия? — эхом повторила я, не веря собственным ушам. Да как же такое возможно? Только вчера мы собирались провести весь день за работой, прерываясь на поедание вкуснейших булочек господина Тоффи, а теперь я узнаю, что он ни с того ни с сего просто умер? Это просто невозможно, какая-то ошибка. Разумеется, это убийство.

— Да, госпожа Бёрн, вскрытия.

Я сглотнула и присела на деревянную лавочку, на которой Генри обычно шнуровал свои старые истертые ботинки. Я не могла поверить, что человек, вокруг которого крутилась вся моя жизнь, который стал огромной ее частью, просто исчез, испарился. Он был точно осью стрелок часов, а я — та самая суетливая, секундная, которая сорвалась, и ныне бесполезна.

Может быть, если бы мне дали взглянуть на тело, я бы не стала настаивать на расследовании и всем прочем, я бы увидела его спокойное лицо и поверила, что смерть действительно забрала часового мастера, отобрав у него волшебную власть над временем, но увидеть лицо Генри мне не позволили, никто даже не подумал предложить мне проститься, и для меня он навечно остался чудаковатым стариком-энтузиастом с самым крепким здоровьем в мире и полными карманами шестеренок.

Разве могла я подумать, что от полного одиночества меня спасал не дождь, а он, Генри. Если бы не мастер, я бы, наверное, просто не выжила. Ни денег, ни крыши, ни работы, ни имени. И единственное, что я вообще могла сделать для него в сложившейся ситуации — потребовать справедливости в том виде, какой был доступен моему пониманию. Мое спокойствие было нарушено, и я попыталась обрести его единственным способом, который придумала.

— Он не мог умереть, это убийство, — возразила я. — Генри даже не болел! Никогда!

— Сожалею, но господин Олридж умер именно от инфаркта. Здесь нет загадки.

Олридж? Так вот какая у него фамилия? Все его знали только как часового мастера Генри, вопрос о фамилии не вставал ни разу. Какой позор, ведь я не знала даже этого! Он был Генри, а я была Олли, и все остальное, казалось, не имело значения. Но вот меня выбросило из уютного славного изолированного мирка прямо в эпицентр суровой реальности, где имели значения имена, статусы и условности, которые ранее казались такими далекими и ненужными…

— У него вчера был странный посетитель, и он попросил меня уйти, бросив уборку. Опасался. Я думаю, вы ошибаетесь, Генри всегда боялся этого человека. Вам бы стоило его проверить.

— Никаких следов насилия на теле не обнаружено. Он ни с кем не боролся. Нет причин полагать, что смерть наступила не в силу естественных причин.

Теле. Единственный человек, который обо мне заботился, для которого я что-то значила, именуется теперь просто телом!

— Он не тело! Его зовут Генри! — огрызнулась я.

— Простите, — несколько смутился молодой сержант.

В этот момент двое мужчин подняли носилки, и…

— Куда вы его уносите?

— На экспертизу. А потом передадим тело родственникам, — бесстрастно ответил один из полицейских.

— Его зовут Генри! Его. Зовут. Генри!

— Его звали Генри, — бесстрастно поправили меня и двинулись дальше.

А я стояла и смотрела вслед людям, вот так запросто уносившим моего друга.

— Нет, сержант Свелт, давайте я опишу вам человека, который приходил, расскажу что-нибудь, вы можете считать иначе, но проверить обязаны.

Он некоторое время смотрел на меня и колебался, но, видимо, понял, что просто так я не уйду, и сдался. Ну не мог Генри просто взять и умереть, я сердцем чувствовала!

— Хорошо, госпожа Бёрн. Вы знаете имя этого мужчины?

— Н-нет…

Он нахмурился и явно подавил раздражение.

— Он богат, с черными волосами и глазами цвета нефрита.

— Главами цвета нефрита? — переспросил сержант, явно сомневаясь в моем здравомыслии.

Не верил. И тем более не поверит, когда прочтет досье на девушку, загадочным образом потерявшую память.

— Просто он очень интересный мужчина. Интересный и… холодный. Ужасающе равнодушный.

— Ужасающе равнодушный. Госпожа Бёрн, вы понимаете, что ориентируясь на такие субъективные показания, я никогда никого не найду?

— Я просто хотела объяснить, почему так поэтично отозвалась о его глазах…

— А, понятно, — сухо сказал сержант и начал что-то писать в крошечной записной книжке.

Я прекрасно понимала, что в сложившихся обстоятельствах он отнесся ко мне очень даже благожелательно, но этого было недостаточно, он должен был мне верить.

— Он приходил к Генри и раньше, но тот запрещал мне расспрашивать о клиентах ему подобных.

— То есть он был еще и не один?

— Вчера он был один.

Сержант раздраженно мотнул головой.

— Мог ли кто-то еще видеть этого человека? Может, у господина Олриджа был какой-то журнал, где он вел записи о клиентах?

— О записях мне ничего не известно, но наблюдать странного человека мог господин Тоффи. Он владелец булочной напротив.

— Хорошо, пойдемте поговорим с ним. И заодно поищем записи или хоть что-нибудь о человеке с нефритовыми глазами.

Но все оказалось тщетно. Вчера стояла такая погода, что господин Тоффи даже собственного носа не сумел бы разглядеть, не то что гостя Генри. И ни один из нас не видел машину, на которой посетитель приехал. А в мастерской не обнаружилось никаких странностей, даже обыск проводить было бессмысленно, тем более что я и сама не знала всех вещей, которые хранил там Генри. По итогам дня все, что нам удалось — составить с моих слов приблизительный портрет одного из шести, но уже тогда я понимала, что искать призрачного визитера никто не станет, для этого нет никаких причин.

Часть 2

К вечеру погода снова начала портиться и к дождю прибавился ураганный ветер. Домой идти не хотелось ни мне, ни господину Тоффи, а потому мы стали печь любимое лакомство Генри — булочки с кунжутом. Возились долго, совсем не спешили, было грустно и некуда торопиться. И когда наконец наше творение было готово, мы оба обнаружили, что вовсе и не жаждем его отведать. Булочки были нужны только как память о Генри.

— Знаешь, Олли, на Западе в маленьких городках на похороны усопших соседи приносят угощения.

— Он не усопший, он убитый, — поправила я господина Тоффи.

Эта решимость крепла во мне весь день, и я поняла: я обязана найти одного из шести, чтобы отдать полиции. Ради Генри.

— Не надо, Олли. Не знаю, сколько Генри было лет, но он открыл мастерскую не менее четверти века назад, и был уже совсем не молод. Просто время его пощадило. Он умер дома, в своей постели, это ли не счастье?

— Было бы счастье, если бы я в это поверила! Но тот человек… Вы не понимаете, он жуткий.

— Это не делает его убийцей. Иногда монстры являются нам под самыми прекрасными масками.

— Он и был прекрасен.

— Я не об этом, и ты это знаешь. Искусство лицедейства простирается очень далеко, Олли. Дальше, чем ты можешь себе представить.

— Я чувствую, господин Тоффи, понимаете? Я должна найти этого мужчину, я должна с ним хотя бы поговорить! Я должна узнать, на что так беспечно закрывала глаза, должна не повторять своих ошибок.

— Олли, у Генри на все были причины, не стоит…

Я упрямо отвернулась к окну, не желая слушать увещевания человека, который даже не был знаком с шестью визитерами Генри. Однако меня ждал сюрприз. Дождь за окном чуть поутих, и сквозь непогоду я ухитрилась разглядеть припаркованную на противоположной стороне улицы машину.