Страница 26 из 39
Здесь нам придется распрощаться с Расулом. Он возвращается домой. Его ждет работа на нефтепромыслах, кипучая жизнь труженика.
С восточной страстностью он жмет мне руку.
Выключив моторы, наш глиссер пришвартовывается к бетонному пирсу. За бортом глухо разбиваются темные воды Каспия, а за пристанью шумит одетая в зелень столица Азербайджана.
Вот уже тают на фоне зеленовато-сизых гор светлые здания столицы Дагестана — Махач-Калы. Город широко раскинулся вдоль берега. У самой кромки воды поднимаются решетчатые руки замахнувшихся над бетонным пирсом портовых кранов. Возле них толпятся грузовые корабли и рыболовные суда. Кое-где по берегу видны острые пирамидальные нефтяные вышки, как бы сплетенные из стального кружева. Как разрослась за последние годы эта молодая промышленность Дагестана!
Наш магистральный глиссер набирает ход. Теперь он идет прямо на север, туда, где вода Каспия становится почти пресной, — к многорукавной дельте Волги.
Я гляжу на пенный след за кормой. Острым углом расходится он из-под обоих, сейчас почти скользящих по поверхности воды килей глиссера. На лицо мое, обдуваемое влажным морским ветром, летят мелкие брызги от волн, разбиваемых стремительным движением нашего корабля.
Рядом со мною, опираясь на перила, стоит старик. Он одет в светлый, слегка мешковатый костюм и широкополую белую и, пожалуй, старомодную шляпу. Если так можно говорить о стариках, его следовало бы отнести к разряду моложавых. Пышные усы и беленькая бородка только подчеркивают свежий овал чуть полноватого лица, розовые щеки пышут здоровьем, ясные глаза зорко всматриваются в зеленовато-синюю толщу моря.
— Глядите, глядите! — вдруг обращается он ко мне, протягивая руку вперед.
Я опускаю глаза и замираю от удивления: под бортом глиссера вспыхивает и переливается серебристым светом колеблющаяся лента. Она то пропадает, то вновь вырисовывается.
— Неужели вы не понимаете? Да ведь это же косяк сельдей! — кричит мне старик. — Вон как сверкает он на солнце!
Это всё чешуйчатые спинки рыб. Их здесь бесчисленное количество.
Я долго не могу оторваться от удивительного зрелища. Кажется, глиссер мчится по поверхности расплавленного серебра. И оно переливается сейчас всеми оттенками.
Только когда глиссер вновь вырвался на зеленовато-синюю толщу моря, старик нарушил молчание:
— Недурной косячок… Однажды, лет десять тому назад, мне пришлось видеть у берегов Апшеронского полуострова косяк сельди куда покрупнее. Он был свыше ста пятидесяти километров в длину и километров тридцать в ширину.
Увидев мое удивленное лицо, старик быстро промолвил:
— Бывает, но редко! — Затем он приветливо улыбнулся, приподнял шляпу и представился: — Николай Павлович Путянин, главный ихтиолог Каспийской рыбохозяйственной станции. Ихтиолог — это что-то вроде «рыбьего диспетчера», — пояснил он и рассмеялся.
Мы легко разговорились с Николаем Павловичем, и я нисколько не пожалел о нашем случайно состоявшемся знакомстве. Путянин оказался интереснейшим человеком. Всю свою жизнь он посвятил изучению рыбы, разведению ее и разработке новых методов промышленного рыбоводства.
— Не один десяток лет специально занимаюсь Каспием, — говорил он через несколько минут, сдвинув на затылок свою шляпу. — Северная часть Каспийского моря — одно из самых примечательных в мире мест. По своим рыбным богатствам равного ему нет. Вы обратите внимание на дельту Волги. Здесь рыбе особенно вольготно. Воды этой величайшей реки Европы несут с собою большое количество органических осадков — ими-то и питается рыба. Здесь водится свыше ста пятидесяти пород рыбы. Среди них такие, как белорыбица, осетр, белуга, севрюга. Вам ли говорить, что это лучшая в мире рыба!.. За последние годы, — продолжал Николай Павлович, — мы создали из Каспийского моря колоссальный рыбий садок. Он имеет чисто промышленное значение. Все производство рыбы здесь организованно. Мы разводим рыбу разных пород и руководим ее развитием. Рыба растет и размножается не стихийно, а по желанию человека…
— Каспий — замкнутый рыбий садок? — перебил я его. — А как же Волга со всеми своими искусственными морями, притоками, каналами? Как же Волго-Донской канал?
— Именно об этой системе я вам и говорю. Все водные бас сейны учитываются нами. Каспий вместе со Сталинградским, Куйбышевским, Горьковским, Щербаковским, Угличским и, наконец, Московским морями — все это и есть наша единая система. Говорят, новые моря отняли у сельского хозяйства некоторое количество земли, ранее занятой под пашни, выгоны, луга. Но разве это значит, что наша страна потеряет какую-нибудь часть производящей площади? Конечно, нет! Вместо сельхозпродуктов с этих же затопленных площадей земли мы получаем теперь другой продукт питания, также богатый белковыми веществами и не менее ценный, — рыбу. Гигантские водоемы стали источником рыбных богатств.
Николай Павлович сделал паузу, собрав в кулак свою небольшую седенькую бородку. Потом, разжав кулак, он продолжал с новым порывом волнения:
— Из двадцати тысяч существующих на планете пород рыбы мы, ученые, подбираем, выращиваем и акклиматизируем в новых условиях те породы рыбы, которые нам более всего выгодны. Здесь перед нами открыты самые широкие перспективы. Первые опыты по управлению развитием рыб начались еще до Великой Отечественной войны. В Каспийское море из Черного завезли в специальных аквариумах мальков кефали. Рыба отлично прижилась в новых условиях и стала обильной промысловой рыбой Каспия. Одновременно мы решали и проблему рыбьих кормов. Из Азовского моря завезли на Каспий так называемых нереисов — водяных червей. Они размножились на тысячах квадратных километров площади Каспия и стали основной пищей осетровых пород рыбы. Но дело не только в пересадке рыбы из одного водоема в другой. Это хорошо, когда рыба в новом водоеме имеет условия, сходные с теми, в которых она веками жила и размножалась. Нашим рыбоводам-мичуринцам пришлось искусственно вырастить новые, наиболее ценные и выносливые породы рыбы специально для вновь созданных водяных бассейнов. На рыбоводческих станциях в первую очередь были выращены пресноводные осетры и лососи.
Николай Павлович замолк, застегивая развевающиеся от встречного ветра полы своего мешковатого пиджака. Некоторое время мы стояли молча, всматриваясь в далекие очертания берега и цепочку судов, проходивших у самого горизонта.
— Однако трудностей у нас было много, — неожиданно вернулся к прежней теме Путянин. — Созданные на реках новые моря, плотины, гидростанции потребовали особого внимания к вопросам рыборазведения. Вы, вероятно, знаете, что для метания икры — для нереста — рыба из морей уходит в реки. Она преодолевает нередко огромные расстояния в тысячи километров. Я уж не говорю о таких удивительных случаях, когда, например, угорь из наших прибалтийских рек уходит метать икру… как вы думаете, куда?.. за восемь тысяч километров, в Саргассово море, что находится в Атлантическом океане. Именно там развиваются зародыши угря. Через несколько лет они проделывают головокружительное путешествие к устьям прибалтийских рек.
А вот вам примеры и с волго-каспийской рыбой. Они не могут быть обойдены ихтиологией. Вековые повадки рыбы должны учитываться техникой новых строительств на некоторых участках водной системы. К примеру, знаменитые каспийские сельди — пузанок, залом и астраханка, — зимуя в южной части моря, у иранских берегов, икру свою мечут за тысячи километров к северу. Нерест астраханки происходит в районе Сталинграда. Залом поднимается для метания икры еще выше: по Волге — до устья Камы и дальше по Каме — до города Чистополя.
Как видите, рыбьи привычки, сложившиеся тысячелетиями, поставили сложнейшие вопросы не только перед нами, ихтиологами, но и перед строителями плотин, перегородивших течение рек. Ведь мы не можем шлюзовать рыбу подобно кораблям — пропуская ее через плотины. А отучить рыбу от ее трудных привычек сразу мы тоже не можем. В последнее время мы занимаемся этим вопросом, искусственно размножая мальков в особых, специально созданных для этой цели затонах.