Миссия доктора Гундлаха

Даниэль, левый социалист, член политико-дипломатической комиссии Сопротивления, предложил им свои услуги: ему будет удобнее, чем им, перезаказать билеты и получить визы в кубинском посольстве. А они тем временем прошлись по магазинам. Глэдис нравились вещи солидные, за последней модой она не гналась, предпочитая одеваться со вкусом, но не броско. Она купила себе туфли, костюм цвета морской волны и плащ реглан с подстежкой и погончиками.

Прогуливаясь с Глэдис по Пасео де ла Реформа, широкой магистрали с деревьями в четыре ряда вдоль тротуаров, бесконечным потоком машин и множеством памятников, Гундлах понемногу пришел в себя. Ему вообще нравилось ходить по магазинам с красивыми женщинами и наблюдать, как они выбирают покупки. Когда же она заговорила о Гаване, он предпочел скрыть, что особого энтузиазма не испытывает. Для него Куба оставалась страной, близкой к Восточному блоку. Мало ли что может с ним произойти, тем более что он путешествует под чужим именем!

На следующий день Даниэль пригласил их к себе, в свою маленькую квартиру в доме, расположенном совсем рядом с ареной, где проводились корриды. Ехать пришлось на метро, которое построили двенадцать с небольшим лет назад, к открытию Олимпийских игр: три линии подземки — современной и вовсе не такой шумной, как на Западе. Каждая станция метро напоминала музей: там были выставлены экспонаты времен царства ацтеков, строители наткнулись на них, прокладывая эти три линии. Судя по карте города, они проехали как раз под тем кварталом, где размещалась контора фирмы Уорда, Уэбстера и Уиллоби. Больше никаких сигналов не последовало, и Гундлах окончательно счел ночные звонки плодом собственной фантазии, игрой расстроенных нервов. Журнал случайно забыл кто-то из гостей, а уборщицы могли этого не заметить.

За кофе они обсуждали положение в Сальвадоре — временное прекращение военных действий, затишье перед бурей. Американский посол Роберт Уайт сказал: «Продолжать и сейчас спорить о реформах — это все равно что в ночь гибели «Титаника» препираться о том, как расставить шезлонги на верхней палубе!» Он побуждал хунту действовать хитро, и она для начала вывела из правительства бывшего ставленника Уайта полковника Махано. Еще до Нового года предполагалось посадить в президентское кресло Наполеона Дуарте.

Кто он такой? Это объяснила Глэдис: пятидесятипятилетний инженер, один из организаторов христианско-демократической партии. В 1972 году Дуарте даже одержал победу на президентских выборах. Изгнанный почти сразу из страны военными, через семь лет все же вернулся и стал служить тем, кто некогда вышвырнул его. Незадолго до своей гибели архиепископ Ромеро назвал сторонников Дуарте «предателями»...

Гундлах узнал, что создан главный штаб Сопротивления — его гражданское руководство и военная организация, называемая ФМЛН, Фронт национального освобождения имени Фарабундо Марти. Возглавил штаб миллионер Энрике Альварес Кордова, белая ворона среди двухсот богатых семейств. В первом «гражданском» кабинете, сформированном хунтой, Альварес получил портфель министра сельского хозяйства, но вскоре вышел из правительства, потому что аграрная реформа превратилась просто в вооруженный поход против крестьян. Примерно в это же время хунту, состоявшую из пяти человек, покинул социал-демократ профессор Унго. Он тоже перешел в лагерь оппозиции, стал членом ее политического руководства. «Развитие нашей страны не может более идти по прежнему пути»,— говорил он, объясняя свой шаг.

— А по какому пути оно пойдет? — спросил Гундлах.

Альфредо уклонился от прямого ответа, и Гундлах понял, что тут ему все еще не доверяют. Даниэль тоже почти не разговаривал с ним. Вечер оставил у Гундлаха тягостное впечатление.

На другой день, сидя в полупустом самолете компании «Кубана де авиасьон», Глэдис снова попросила его не сердиться и стала рассказывать о том, как победила революция в Никарагуа.

— Я понимаю, полной аналогии быть не может. Мы отдаем себе отчет в том, что борьба будет долгой, но мы победим все равно,— заключила она.

Самолет приземлялся; они заполнили карточки туристов, которыми снабдил их Даниэль. Вот и аэропорт имени Хосе Марти. Выйдя на воздух, они прошли в помещение таможенного досмотра, где их встретили двое: сотрудник Института дружбы народов и седовласый сальвадорец, который по-отечески обнял Глэдис и пожал руку Гундлаху.

По дороге в гостиницу представитель института ни на секунду не закрывал рта, стараясь рассказать обо всем, мимо чего они проезжали. Когда они свернули у сахарного завода, Гундлах ощутил резкую боль под лопаткой. Он коротко, осторожно вдохнул несколько раз — боль прошла, но он опасался, что это не просто случайный сигнал на месте недавней раны. Величественно, как в кино, проплывала мимо Гавана. Сначала пестрота домиков и строений городских окраин с их тропически пышной растительностью; широченная лестница перед зданием университета; небоскреб в стиле «арт-деко» — «декоративного искусства», как выразилась Глэдис. Она все живо впитывала в себя, а он прислушивался к себе, опасаясь нового приступа боли.

Гостиница «Ривьера». Семнадцатиэтажное здание с просторными длинными холлами и ресторанами в бельэтаже, построенные в конце пятидесятых годов. По словам провожатых, одна из лучших гостиниц Гаваны. Гундлах чувствовал себя разбитым, усталым, и отдохнуть в удобном номере — как раз то, чего ему не хватало. Он принял ванну, постоял потом еще под освежающим душем, прилег на широкий удобный диван, С тех пор как он покинул Сан-Сальвадор, он уже забыл, что такое отдых. Через некоторое время зазвонил телефон. Обернув вокруг бедер широкое махровое полотенце, подошел, снял трубку. Голос Глэдис показался ему сдавленным, чужим.

— Ганс, простите, что беспокою вас, но произошли ужасные события: в Сан-Сальвадоре похищен Энрике Альварес и пять других руководителей Фронта. Они были на совещании в здании юридической консультации архиепископа... Кто? Я не знаю! Бандиты! Или военные! Это все равно! Нам сообщил об этом Гильермо Унго, ему удалось в последний момент скрыться...— В трубке щелкнуло, Глэдис бросила ее, не договорив...

Гундлах снова стал под душ, потом вытерся досуха. Тяжелый удар, двух мнений быть не может! Он пошел к Глэдис, но в номере ее не оказалось. Либо она звонила из другого места и забыла об этом сказать, либо оказалась не в силах подождать хотя бы две минуты. На столе он обнаружил смятую телеграмму-«молнию» из Мехико. Всего несколько слов. «Настоятельно советуем продолжить путешествие самостоятельно. Привет. Даниэль».

Глава 13

Они заказали на 1 декабря два билета на самолет «Иберии» в Мадрид. О телеграмме не было сказано ни слова. Гундлах решил пройтись по набережной, подышать свежим воздухом. Присел на невысокий парапет, лицом к морю, задумался. Его смущало, и он это ясно чувствовал, что Глэдис Ортега не видит в нем мужчину. Может быть, она хранит верность погибшему мужу? И все-таки обидно. Хотя, если вдуматься, кто он такой? Переводчик? Сопровождающий? М-да... И вот еще что беспокоит: не подвело бы здоровье.

Он поднялся в номер и засел за работу. Надо изучить все это: директивы, адреса, вырезки из газет и журналов по отдельным странам, заметки о ситуации в этих странах, о партийной системе в них и комитетах солидарности с Сальвадором — всеми материалами их снабдили в Мехико. Разбирая бумаги, Гундлах тяжело вздыхал. Многое в схеме их действий, которую рекомендовала комиссия, ему не нравилось.

Похоже, Глэдис с этими материалами еще не ознакомилась. А из них следовало, между прочим, что в июне западногерманский ХДС «очень сердечно» принял правительственную делегацию Сальвадора. Гостей, министра внутренних дел и шесть высокопоставленных офицеров познакомили в Западном Берлине с опытом «немецкой полиции по подавлению политических демонстраций и выступлений». Режиму был обещан кредит в 22 миллиона. Расходы по поездке взял на себя «Фонд Конрада Аденауэра», положивший на личный счет Дуарте полмиллиона марок. Когда же в сентябре в Бонн приехал профессор Унго, заправилы ХДС приняли его с ледяной вежливостью и ни в чем не поддержали. Они упрекали сальвадорских социал-демократов за антиамериканские волнения в Центральной Америке. Разве на этих господ можно рассчитывать!