Страница 21 из 54
— Звучит очень опасно.
— Именно поэтому женщины больше не охотятся. Дело не в том, что они не могут, а в том, что мы не хотим рисковать существованием племени, подвергая их опасности.
Я открываю рот, чтобы ответить, а он тут же впихивает в него еще один кусок мяса. Это больше похоже на тактику, чтобы заставить замолчать, так что я быстро пережевываю, а затем все-таки продолжаю.
— Но у вас же теперь человеческие девчонки. Это означает, что вы больше не одна большая компания мальчишек. Это увеличивает племя до…, — мгновение я подсчитываю. — Двенадцать человек и тридцать с вашей стороны, ребята, то есть нас насчитывается сорок два. Много охотников.
— Немногие захотят на охоте рисковать своими парами, — говорит он, предложив мне очередной кусок мяса. Я отказываюсь от него, и вместо меня он ест его сам, погруженный в свои мысли. — Многие вообще больше не захотят охотиться.
— А почему?
— Охота по своей сути крайне одиночная и ведется в уединении от других. Мы выходим в снег и вьюгу на длительные периоды времени. Можем уйти на полный оборот лун прежде, чем вернуться домой.
— Это что-то вроде месяца?
Он пожимает плечами.
— Большинство охотится в одиночку. Так легче охватить всю территорию. Мы охотимся на небольших зверей во многих различных направлениях и прячем дичь под снегом, чтобы вернуться за ней позже, когда угодья неприступны, а весь отличный зверь впал в спячку, уйдя со льдов.
— Значит, охотники… проводят много времени одни? Это, наверное, не самое худшее в мире, учитывая, что у вас дома только четыре девушки, — я задумываюсь. — Это то, что ты делаешь?
Он кивает головой.
— Я — охотник и провожу больше времени в дикой природе, чем в племенных пещерах.
— Почему?
— Что почему?
— Почему проводишь больше времени в одиночестве, чем дома?
Его светящиеся синие глаза четко удерживают меня на месте.
— Там у меня ничего нет. Зато в дикой природе я могу оказать ценную помощь для моих людей. Дома мне дано лишь видеть то, что другие имеют и чего у меня нет. Иногда это… тяжело.
Взгляд, которым он смотрит на меня, в очередной раз чрезвычайно собственнический, и я понимаю, что он говорит о парах.
Я с трудом сглатываю. Поэтому он добровольно ссылает себя в изгнание на долгое время, поэтому он не остается возле всех этих счастливых парочек? Мое сердце сжимается от жалости. Теперь понятно, почему Рáхош дерьмово себя чувствует среди людей.
— Проклятье, не заставляй меня жалеть тебя.
Он издает рык и беспощадно отрезает от дичи очередной кусок мяса, затем прожевывает его с ожесточенным выражением на лице.
— Я не нуждаюсь в твоей жалости, женщина.
— Жалость — это все, что ты сегодня от меня получаешь, — я саркастически передразниваю.
Его зубы обнажаются в рыке.
— Я не нахожу твои слова забавными.
— Я не пытаюсь развлечь тебя, — указываю я. Тогда в раздражении я встаю на ноги. — Боже. Ума не приложу, что мне с тобой делать.
— Я хочу свою пару, — говорит он сквозь зубы, неподвижно сидя у костра. — Именно так это происходит. Кхай решил, что мы с тобой должны быть спарены. Ничего из этого не может быть изменено. Ты будешь моей, и все на этом.
— А это так? — я поворачиваюсь обратно к нему и упираю руки в боки. — Я требую отправиться на охоту. — Ну что, выкусил? — он поднимает голову, и я понимаю, что он пытается разобраться в моих словах. — Это — человеческое высказывание, — я огрызаюсь. — Я хочу охотиться и обеспечивать себя. И знаешь, что? Я также хотела бы принимать решения за себя. Когда я смогу сама определять то, чего хочу, черт побери? — я широко раскрываю руки. — Все вокруг меня думают, что лучше знают, чем мне следует заниматься, а ты хоть имеешь представление, чего я хочу? Нет, не имеешь, потому что никто меня об этом не спрашивал.
— Ты хочешь охотиться, — говорит Рáхош бесцветным голосом.
— Неплохо для начинающих.
— Очень хорошо. Утром возьму тебя с собой на охоту.
В удивлении я таращусь на него, хлопая глазами. Его настроение кажется мрачным, но он… собирается взять меня с собой на охоту?
— Серьезно? Вот так просто?
— При условии… — он делает паузу и окидывает меня очередным горячим взглядом.
— Ооо, ну вот, началось, — бормочу я, затем машу ему рукой, чтобы продолжал. Всегда есть какой-то подвох, не так ли? — Выкладывай все до конца.
— Я возьму тебя на охоту, если ляжешь со мной этой ночью, как должны это делать пары.
— Если думаешь, что я собираюсь перепихнуться с тобой за право поохотиться…
— Не для секса. Перепихнуться? — он смотрит на меня с любопытством. — Никакого перепиха. Одни лишь прикосновения. Обнимать друг друга.
Мое подлое маленькое сердце снова сжимается. Он так одинок. Боже, я такая скотина. Бедный Рáхош, застрял с самой упертой женщиной в мире. Я смягчаюсь.
— Пожалуй, я справлюсь с этим.
Рáхош молча кивает, а потом выпрямляется и встает.
— Мы должны убраться в пещере и подготовиться к завтрашней охоте, если собираемся на выход.
— Давай займемся делом, — говорю я, скрывая свое волнение. Правда, я немного нервничаю и трепещу при мысли о том, что сегодня ночью буду спать в его объятиях и позволять ему дотрагиваться до себя. Я в мыслях возвращаюсь к недавнему свирепому облизыванию киски, и ритмичная пульсация желания дрожью прокатывает сквозь меня. Моя вошь тут же начинает мурлыкать настолько громко, что звучит как бензопила. Черт тебя дери, вошь! Ну, прояви хоть какую-то сдержанность, девочка.
Следующие несколько часов мы не спеша занимаемся делами в пещере и, как ни странно, между нами царит дружелюбие. Рáхош делает для меня пару сапог с какой-то очищенной шкурой внутри, которую он приберегал последние несколько дней. Я знала, что он обходился бережно с ней во время потрошения внутренностей и отбросов, используя самих животных, и в результате получились сапоги из жесткой кожи с чем-то вроде меха внутри, чтобы сохранять мои ноги в тепле. По сути, они были немногим больше рукавиц для моих ног с завязками на лодыжках, но, несмотря на это, я была довольна ими. Я работаю над своим луком, и, когда указываю Рáхошу, какой материал мне нужен для тетивы, он достает из своего дорожного мешка нечто, что очень похоже на толстую бечевку. Надеясь на лучшее, я натягиваю свой лук, а затем приступаю к созданию стрел. Их я делаю из кости, а также ребер и костей крыльев чего-то неописуемого, на вид ужасного и похожего на страуса, но с более короткими ногами — четырьмя, кстати — которые, оказывается, подходят идеально. Теперь у меня есть стрелы, которые чуточку короче, чем те, к которым я привыкла, но они легкие и со смертельными иглами в наконечнике после того, как хорошо заточены. Я затачиваю и оперяю свои стрелы, кажется, уже несколько часов, пока костер не гаснет, и я начинаю клевать носом с ножом в руке.
Рaхош вынимает стрелу из моей руки, хотя я изо всех сил стараюсь не засыпать.
— Пора спать, — говорит он мне.
— Ооо, но у меня их всего четыре, — говорю я ему со слабым протестом. — Это совсем немного для охоты.
— Кроме них у нас еще есть копья и ножи. Ты можешь научиться новым способам охоты, — говорит он низким и нежным голосом, когда аккуратно откладывает в сторонку мой лук и стрелы. — Иди и раздевайся, чтобы лечь спать, моя пара.
Мне следовало возразить, что я не его пара, но все, что у меня получилось, — зевок.
— Я могу спать в своей одежде.
— Нет, если мы будем спать как пара, — он бормочет. — Ты именно это мне обещала.
Значит обещала. Меня слишком сильно клонит ко сну, чтобы протестовать, и я не понимаю, насколько сильно вымотана, пока он не поднимает меня на ноги, а мои ноги ощущаются словно желе. Когда Рáхош прислоняет меня к себе и начинает развязывать шнурки на воротнике моей туники, я осознаю, какой он теплый и необыкновенно мягкий, несмотря на твердые защитные наросты вдоль его рук, груди и других частей его тела.
Мои руки сами тянутся к его грудным мышцам, и я потираю их под его жилетом.