Страница 44 из 57
Интересно, что они думают о человечестве? Наверное, жалеют нас, таких отсталых и ограниченных?
ВППОЗ.
Сколько раз говорил себе: не думай, выполняй приказы, делай как учили. Это стеклянные стены, защищающие космодесантников.
Диджей снова ведет нас за собой, доходит до развилки и уверенно поворачивает направо.
— Сюда! — командует он.
Бром и Акерли глядят на меня, а наш проводник беспечно насвистывает. По пещере разносится зловещее эхо. Тоже мне, Том Сойер. Люблю его. Выносит мне мозг.
Через пару минут мы приходим к огороженной перилами шахте, метров семь в ширину. В ее каменных стенах выдолблены крутые ступени, спускающиеся по спирали вниз. Напоминают мне винтовую лестницу, на которой фехтовали Бэзил Рэтбоун и Эррол Флинн[28].
Первая шахта такого типа, встретившаяся нам на пути, и далеко не самая плохая.
Мы спускаемся все ниже, на сотню метров, а может, и глубже. С каждым шагом все заметнее металлические переливы на стенах, отражающие свет наших фонариков. Большие такие кристаллы, вылетело из головы, как называются… Формировались веками, по мере того как остывали осколки спутника…
Новости про Джо
— Видманштеттова структура, — говорит Элис Харпер, — кристаллы из никеля и железа. Какого они были размера?
Я развожу руки на полметра или около того. Охрененно бугристые, но отполированы до блеска, точно экспонаты на выставке.
— Боже мой, ты видел ядро древнего марсианского спутника! Ты шел прямо через него!
— Ага.
Голова раскалывается от боли, шея затекла, я устал рассказывать и нарочно тяну время:
— Мне надо выпить таблетки.
— Пей, — пожимает плечами Элис.
Она поглядывает на телефон, словно ждет звонка.
Для смягчения отходняка после космолина нам полагаются особые биодобавки. Я специально не принимал эти таблетки последние несколько часов, потому что иногда от них здорово проносит. Гламурная сторона жизни космонавтов. Я стою в ванной и пялюсь в большое зеркало. Глаза застилает туман, такое чувство, что моя голова оторвалась от тела и парит в воздухе сама по себе. Человек, которого я вижу в зеркале, не вызывает ни симпатии, ни уважения.
Опираюсь руками на раковину. В комнате пиликает телефон. Не мой. Дверь в ванную открыта, и я слышу, как Элис отвечает на звонок и говорит с кем-то тихим голосом. Сжимаю в руке горсть таблеток. Время решать: стать опять человеком, есть как следует, общаться с людьми и обрести постепенно твердую почву под ногами или сдаться на милость космоса у меня в голове.
Что-то происходит. Элис говорит по мобильному очень оживленно, но слов не разобрать. Я глотаю витамины и запиваю их водой из-под крана. Выхожу из ванной. Еда наполняет мой желудок приятной тяжестью, боль в ногах стихает, зрение проясняется. Я чувствую прилив сил.
Элис стоит на ступеньке, ведущей в холл, и как-то странно улыбается.
— Это был Джо. Надо уезжать отсюда.
— Куда?
— Он не сказал, думаю, узнаем в свое время. Собирайся.
— Куда мы поедем?
— Не знаю. Честно.
— А отказаться можно?
Элис, та самая Элис, с которой мы гуляли по рынку, которая приготовила чиоппино и слушала мои рассказы с таким сочувствием и пониманием, смотрит на меня не допускающим возражений взглядом.
— Это ведь Джо.
— А почему он сам не пришел?
— Я не спрашивала! Идем!
Она кидает пузырьки с таблетками в пакет и набирает бутылку воды из-под крана.
У меня закончились вопросы.
— Продолжай рассказывать, — говорит Элис, когда мы заходим в лифт. — Сосредоточься. Нельзя упускать ни одной подробности.
На глубине
Мы спускаемся по спиральной лестнице и попадаем в комнату, из которой берут начало три туннеля, расходясь в разные стороны точно спицы в колесе. Лампочки не горят. Я делаю знак, чтобы ребята отошли к простенкам — посреди зала мы были бы отличными мишенями.
Но вокруг лишь безмолвие и темнота.
На поверхности ты все время слышишь завывания ветра — призрачно-тихие в ясную погоду и оглушительные во время песчаной бури, но тут, внизу, тишина нарушается лишь едва уловимым звуком нашего дыхания и шарканьем подошв по каменному полу…
Мы включаем фонари на шлемах. Все три туннеля усыпаны зеленой пылью, но только один хранит отпечатки чьих-то ног, в остальных двух зеленый покров не нарушен, не считая нескольких пятнышек и крапинок. Не стану даже ломать голову, откуда они взялись, и так мозги закипают.
Диджей чертит на полу карту. Подносит указательный палец к губам, точно собирается попробовать пыль на вкус, ловит на себе мой взгляд и объясняет:
— Пещера уходит вниз на шестнадцать уровней и заканчивается в районе великаньего пояса. Уровни соединены двадцатью одной шахтой. Большинство этажей было затоплено еще до ухода форов, но сейчас везде сухо. Вода сохранилась только в самом низу, там, где гидроэлектростанция.
Акерли сидит на корточках и разглядывает следы в пыли:
— Нельзя идти туда. Форы наверняка поджидают нас в засаде.
На лице Диджея появляется странное выражение.
— Этот туннель не ведет к воротам. Он начинается вот здесь, — Диджей тычет в середину карты и проводит несколько линий параллельно оси штольни, — и плавно спускается вниз до пересечения с кольцом. И где-то через полкруга соединяется с шахтами, ведущими к большой пещере. Мы сейчас в районе шеи…
— Чего-чего? — переспрашивает Бром.
— Эта скала напоминает плывущего великана, да, мастер-сержант?
Я киваю.
— И сейчас мы спустились в его шею, — продолжает Диджей.
— Ни хрена не понятно, — перебивает Акерли.
— А ты включи фантазию, хоть раз в жизни, — советует Бром.
Акерли морщит лоб.
— А как он плывет? На спине или кролем?
— Над водой только макушка, предплечья и часть шеи, — объясняет Дидждей, — так что на спине, наверное. Одну руку он выбросил вперед — тут северные ворота, а вторую откинул назад — там южные. Да, на спине.
— Черт, и правда как будто рука: локоть оттопырен, а ладонь под водой. Тогда вопрос: а что внизу, в животе?
— Большая пещера. На карте она обозначена как Церковь.
— Церковь — здесь? Какого хрена?
— У форов спроси. Она где-то в желудке.
— А мы не сбились с пути? — спрашиваю я. — Посмотри на пол, тут сто лет никого не было. Не знаю, откуда взялись следы, может, щебенка с потолка обвалилась или еще что, но это явно не отпечатки человеческих ног.
Диджей принимает аргумент, но стоит на своем:
— Провалиться мне на месте, если этот туннель не ведет к воротам.
— На той карте, что ты видел наверху, коридоры были выделены синим и красным? — спрашиваю я.
— Да. Чем глубже, тем меньше синего. А вокруг Церкви вообще красным-красно.
— В желудке, значит, — уточняет Бром.
— Марсианские кишки, — вздыхает Акерли. — Все, приехали. Ребята, мы увязли в дерьме по самые гланды.
— Тил приняла разноцветные пометки за доказательство того, что раскопки не прекращались даже после закрытия штольни, — говорю я.
— Какая-такая Тил? — интересуется Бром.
— Фермерская женушка, которая вытащила нас из дерьма, — объясняет Диджей.
Через миг до него доходит:
— Работы продолжались под водой? Кто ж на такое способен? Или что?
Бром и Акерли глядят на нас с недоумением. Этот разговор за гранью их понимания.
— Пойдем к восточным воротам, — распоряжаюсь я. — Первым делом надо понять, как форы пробрались в штольню и насколько хорошо верхние этажи защищены от антагов.
Диджей пожимает плечами и уверенно сворачивает в коридор, который, как он думает — или знает — ведет прямиком в восточный гараж.
— Эти туннели очень старые, — бросает он через плечо.
Как ни странно, шарканье ног не заглушает его слова — у Диджея от природы довольно высокий и пронзительный голос.
— С чего ты так решил? — удивляется Бром.
28
Имеется в виду сцена финального сражения из фильма «Приключения Робин Гуда», в котором Бэзил Рэтбоун (1892–1967) сыграл Гая Гисборна, а Эррол Лесли Томсон Флинн (1909–1959) — Робин Гуда.