Страница 10 из 19
Однако эта созерцательная позиция и стала идеальным стартом для наблюдения за миром, за его сущностью. Если Бог окажется не нужен, то и человек может полагать себя вне мира. Даже само наблюдение за миром будет обосновано богоравностью человека, полагающего себя в качестве самодостаточного декартова субъекта.
Принцип созерцания, стояния вне «подчиненного объекта», за сценой лежит и в основе современного тотального управления, метода работы сверхвласти, основанного на постулируемом мыслительном превосходстве. Править мыслью при минимальном деятельностном вмешательстве, так чтобы управляемый и не подозревал, что им управляют, – вот суть неолиберальной идеологии всеобщей свободы без обязательств.
Правда, на практике, чтобы реализовать это самое постулируемое превосходство, необходимо запустить программы массовой деградации и расчеловечивания, оглупления и оболванивания. Управляемые должны быть превращены в объект, иначе субъекту управления с ними не справиться. Управляющий всегда подгоняет управляемых под возможности своего управления.
По точному выводу Зильбермана, созерцательная позиция обязательно приводит к вытеснению этики эстетикой, предпочтением правильного красивому. Чем соблазнились люди позднего СССР, как не красивой жизнью? Это не метафора, кавычки тут не уместны. Мы можем добавить: созерцательная позиция приводит и к рождению культуры потребления как доминантной, основанной на пассивности потребителя, ограниченного «эстетическим наблюдением». Созерцающий не должен – и не может – ничего делать, его удел – наслаждаться ощущениями, делающими его богом.
Византийско-русская культурная традиция прокладывает путь к Богу и сущему через личное действие, судьбу и подвиг. Тем самым решается проблема трансцендентного перехода от вещей-для-нас к вещам-в-себе, поставленная и не решенная Кантом. Такой переход и невозможен для созерцательной позиции. Ей недоступно историческое постижение истины. В деятельностной позиции сила русской политической культуры. Русские никогда не боялись войны, и только поэтому всегда были суверенны с момента создания царства-империи Иваном Грозным. В силу деятельностной традиции русские усвоили марксизм не только и не столько как теорию, но как образ жизни. В России марксизм по-русски стал действительной движущей силой истории. Русские реализовали марксизм на себе, прожили его.
Американцы сохраняют свой суверенитет за счет концентрации богатства, конвертируемого в вооружение, и в силу расистского превосходства, основанного наукой. Оба фактора стремительно тают. При этом люди в США панически боятся войны, с которой они ни разу еще по-настоящему не встречались на своей территории. Один только американский массовый ядерный психоз 1950–60-х годов чего стоит. Этот базовый страх, историческая неразвитость политической культуры США делают их параноиками во внешней политике, не доверяющими никому, а особенно – другим суверенитетам.
Позиция действия, решимость направить энергию преобразования на самого себя, познать себя как историческую сущность не отвергает позиции наблюдения, но ставит ее в определенные рамки. Современная наука начинает приближаться к пониманию этого важнейшего принципа: измерение изменяет не только измеряемое, как это выявила первая неклассическая революция в физике, приведшая к появлению квантовой механики, но и измеряющего. Назревает вторая неклассическая ситуация в науке.
Наука, в свое время появившаяся за счет христианства, а именно за счет того, что воспользовалась самой идеей Бога, стоящего вне мира, и идеей Откровения, то есть доступностью божественного человеку. Кризис философии, неспособной объяснить восхождение науки и установить контроль над научным мышлением, может быть преодолен только из деятельностной позиции. Наука должна завершить цикл своего развития рефлексивным выходом из роли Бога, в которую она входила весь классический период своего существования.
Кризис социальных институтов, прежде всего государства, может быть преодолен только в рамках постнаучного мышления. Мышление, которое знает границы научного подхода, способно контролировать его применение, а также те моменты и положения, когда надо возвращаться к культуре и традиции, одновременно ставя вопросы, не доступные донаучному периоду истории, а именно вопросы о развитии культуры и традиции.
Россия прошла через сверхинтенсивное, по историческим меркам, преобразование в политический социум, основанный на научном знании. В результате Россия испытала на себе последствия относительности и ограниченности этого знания и несоответствия его заявленной претензии на истину и власть, испытала последствия компенсации «знаниевых пустот» светской верой. США таким опытом пока не обладают. Они остаются политическим социумом, который основан на социологическом представлении о самом себе. Точнее, на представлении о нем его закрытой элиты.
Это знание точно так же неадекватно и нерелевантно своему «объекту». Поэтому требуется все большее светское религиозное принуждение населения, все большее целенаправленное его оглупление и оболванивание, все большая подгонка под возможности управления.
У России есть опыт деятельностной исторической позиции, которого нет у США. Мы в принципе знаем, куда нужно вернуться после исторически короткого пребывания во власти научного мышления. Наш деятельностный опыт – не только мировая война (сталинская модернизация), но и модернизация Петра Первого. Петр Великий включил в знаниевый фундамент страны науки о природе, соответствующие им технологии, но без сопутствующей им на Западе антиклерикальной и антихристианской идеологической программы.
Это и позволило нам победить то, что антихристианство пришло с задержкой на двести лет спустя. Теперь мы должны проделать то же самое с науками об обществе. Максимально эффективно применить их к модернизации и воспроизводству нашего государства, но без соответствующего им на Западе и прежде всего в США беснования светских религий. Значит, построить такие науки – и необходимую для управления ими постнаучную философию и методологию сообразно нашему историческому действию.
Философия истории: стратегия противостояния
1. Закат заката и восход восхода
Происходящее сегодня и в мире, и в России – как одном из главных полюсов мира, где концентрируются все его процессы, называют «кризисом». Что стоит за этим словом?
Большинству и населения планеты, и нашей страны становится все более очевидной невыполнимость обещаний наиболее влиятельных мировых политических сил относительно «прогрессивного будущего», «нового общества», которое якобы и было целью истории европейской цивилизации и теперь наконец-то «победило» в глобальном плане. Напротив. Под угрозой оказалось главное завоевание второй половины XX века, а именно локализация конфликтов главных субъектов европейской цивилизации на территории «малозначимых» третьих стран, продолжение глобальной войны за счет «малоценных» для традиционного европейского расизма народов.
Такую трактовку кризиса мы найдем у мыслителей XX века и второй половины XIX. Сегодня их выводы непосредственно понятны – на примере обстрела жилых кварталов тяжелой артиллерией. При этом простой человек сталкивается с отсутствием самой элементарной, даже конвенциональной правды о своей жизни.
В какой момент родилось обещание рукотворного рая (или хотя бы «правильного», «приемлемого» порядка) на земле вместо естественно складывающегося положения в общежитии людей, каким бы оно ни было? Откуда явились те, кто призывает приняться за «райское строительство», оплатив этот процесс конкретными человеческими жертвами религиозных, межгосударственных, гражданских войн или «стихийных» социальных неурядиц на пути к «должному» общественному состоянию?
И. Валитов утверждает (И. Валитов, Т. Сергейцев «Запад и войны», zinoviev.info, 25.02.2015; И. Валитов, «Выйти из демократии», журнал «Однако», № 3 (112), 2012): еще в XIII веке во Флоренции «старшие дома» городской знати заняли позицию выше и государства, и общества, утвердив позицию внешнего, искусственно-технического отношения к ним. Говоря языком сегодняшнего дня, они хотели бы управлять и обществом, и государством, их взаимосвязью.