Хрустальный ангел

И это было приятно, так приятно, что по всему телу разливалось тепло. Сара ощущала, что она не просто милая, но и значимая, и что вообще отличная девочка. Но только появлялась Ирка и начинала что-то рассказывать, показывать, крутиться возле бабушки, кого-то передразнивать, и бабушка уже не замечала Сары. Ирка заполняла собой все пространство.

– Настоящее серебро, – говорила бабушка и смеялась. А «отличная девочка», наклонившись над кастрюлей с аккуратно почищенной картошкой, переставала существовать.

– Куда унесло эту стрекозу-непоседу, ох, отойди от меня, – отмахивалась бабушка от Иренки тряпкой, а та обнимала ее и смеялась. И было видно, что бабушка вовсе не хотела, чтобы Ирка куда-то там уходила. И обе не замечали, что Сара понуро уходит в другую комнату и вообще чувствует себя несчастной и одинокой.

Ох, если бы вот так же – хоть когда-нибудь! – и она могла прибежать, весело рассмеяться, и только от ее вида у стариков бы заблестели глаза, а чтобы Ирка сидела и чистила эту дурацкую картошку, которая так пачкала руки, что их невозможно было ничем оттереть, и чтобы бабушка мимоходом прижимала к себе ее, Сару, чтобы она имела столько же смелости, сколько Ирка, и вообще игнорировала бы недовольную мину бабушки, а только с подкупающе хитрой улыбкой целовала бы ее в щеку – вот если бы она на все на это была способна, и чтобы та самая Ирка сидела и, глядя на нее, говорила: «Сара, ты чистое золото, ты необычная, научи меня быть такой же, расскажи, как это у тебя получается, я так бы хотела быть такой же, как ты».

И тогда, в тот самый момент, когда она в мечтах видела себя прекрасной и необыкновенно привлекательной девушкой – и в умопомрачительном платье – возможно, тогда ей было бы все равно, когда бабушка, сажая Ирену рядом с собой, приговаривала:

– Садись, садись, сейчас Сара мигом слетает и принесет нам кислого молочка, а картошка уже доходит!

Сара усмехалась про себя и послушно «летела» в погреб за простоквашей, ибо в ушах у нее звучали слова Ирки: «Ты такая необычная, такая необычная… такая необычная… я хочу быть такой же…»

Поток бабушкиных вопросов не иссякал, а ширился, и Сара все более утверждалась во мнении, что очень важная, если не самая важная на свете профессия – анкетирование. Тот, кто задает вопросы, может спросить всех обо всем. На что человек способен, где он живет, о чем размышляет, что любит есть, а чего на дух не переносит, любит ли он читать – или смотреть, и если да, то что и зачем. А также и почему. Все это очень интересовало Сару.

Судьбы мира зависели от вопросов и ответов на них – вот что поняла Сара. Беспокоило ее только одно, что тех, кто анкетирует, нельзя обманывать, а они заставляют очень нервничать людей, задавая им вопросы. Сару также нервировали некоторые вопросы, и потому она решила быть той, кто задает их, а не отвечает.

Первый вопрос, который вывел ее из себя, звучал так:

– Перекрестим дыхание?

Задал его ей Адась в седьмом классе средней школы номер шестьдесят девять, математический гений, который с упоением ковырял в носу и знал отрицательные числа с пеленок.

В седьмом классе он занимался перекрещиванием простых параллельных чисел в бесконечности, а также перекрещиванием дыханий с ученицей Маней в конце коридора, рядом с туалетом.

Маня приносила в школу фото голых женщин, которые с удовольствием делал ее отец разным дамочкам в пункте фотографии на улице Сенной втайне от Мани и ее мамы. Отец Мани отличался еще тем, что прятал телевизор в шкафу и доставал только в субботу и в воскресенье, если семья вела себя послушно. Маня вытаскивала снимки разных голых женщин из последнего ящика его письменного стола и приносила в школу, чтобы показывать одноклассникам. Поэтому, к сожалению, переплюнуть ее было никак невозможно.

Сара в письменном столе у отца нашла только шесть колод карт для бриджа, три ручки с вечными перьями, одна из них с подставкой, конверты, собственные почтовые открытки с отдыха и открытки от Ирки, какие-то неинтересные бумаги.

Это было очень несправедливо. Вот если бы она нашла хоть одну непристойную фотку с голой теткой, наверняка ее акции в седьмом классе взлетели бы вверх.

Но, увы, ее отец не увлекался порно, поэтому Саре в средней школе ловить было нечего!

Второй вопрос, который вывел ее из себя, звучал так:

– Ты что за мной волочишься?

Его задал Анджей из седьмого класса «Б», в него были влюблены все девчонки в школе.

Задал, только не дождался ответа и с презрением отвернулся.

Конечно, это его право – презрительно отвернуться. Сара явственно увидела это презрение на лестнице между первым и вторым этажом, на большой перемене, которая начиналась в десять сорок, в четверг.

В это время все ученики ее класса переходили из кабинета химии в кабинет географии. С первого этажа на второй. Она шла не за ним. Он шел впереди, а она – в кабинет географии. Тогда-то Сара и возненавидела Анджея на всю жизнь. Даже имя это терпеть не могла… Заодно возненавидела географию, расположение кабинетов в школе и саму школу. Ее ненависть захватила и улицу, на которой стояла школа – улица Броневского. Даже поэта этого она навсегда невзлюбила. И ей было абсолютно не жаль, что он уже умер.

То, что она оказалась осмеяна на этой проклятой лестнице, оставило неизгладимый след не только в ее психике, но и на правом колене, отмеченном с тех пор шрамом.

Ибо, когда Анджей спросил, будет ли она за ним и впредь волочиться, Сара дернулась и обернулась, чтобы скинуть его с лестницы и таким образом доходчиво объяснить ему, что, во-первых, за ним – никогда в жизни, а во-вторых, если речь идет о «волочиться», то это не к ней.

Но она зацепилась сумкой за перила, сумка потянула ее вбок, а левая нога застряла двумя ступеньками ниже. Сара как подстреленная рухнула на коленку, из разбитого места потекла кровь, а проходившая мимо учительница польского языка с высоты своих метра шестидесяти назидательно произнесла:

– Не бегай так за мальчиками, это всегда кончается плохо.

Замечание прозвучало в полной тишине при огромном скоплении учеников ее и параллельного класса.

Сара поднялась и как ни в чем не бывало, будто бы ее пополам разорванное и окровавленное колено не заливалось кровью, будто бы острая боль по всей ноге, от бедра до стопы, не охватила ее. Она как ни в чем не бывало встала и пошла дальше.

Сара никогда не признавалась в том, что собиралась заниматься анкетированием. Она не знала никого, кто бы хотел заниматься чем-то подобным. Нигде и никогда. Маленькие дети по-разному мечтают о будущем. Хотят стать телохранителями, полицейскими, врачами, актерами или юристами, на худой конец, выражают желание просто стать знаменитыми, как-то прославиться, но только никто не мечтает о том, чему хотела посвятить себя Сара.

А почему?

Случай с Анджеем стал для нее чем-то вроде беременности с последствием. При мысли, что она могла бы его когда-нибудь встретить и спросить, что он думает о судьбах мира или о чем-то еще, или, что круче, встретить учительницу и спросить ее о вещах более трудных, чем польский язык, у Сары начинали мурашки бегать по коже. Но однажды случилось так, что ей стало это неинтересно, и она отказалась от этой мечты так легко, словно ее и не было никогда.

Монашка или актриса?

Уже в восьмом классе мечты Сары приобрели четкие очертания. Она знала очень хорошо, кем хочет стать. Как говорят умные люди, на десять душевно израненных девушек – три хотят уйти в монастырь: «Я вам всем покажу!»; две – хотят сразу же умереть: «Тогда вы все пожалеете!»; а пять – мечтают пойти в актрисы и стать жутко известными: «Тогда вы все увидите!»

Сара принадлежала к последней пятерке.

Это было неудивительно и вовсе не оригинально. Большинство девушек в ее возрасте, даже те, кого не встретил на лестнице какой-нибудь Анджей из седьмого класса, хотят стать актрисами. И не менее, чем широко известными. Но для Сары воплощение этой мечты было особенно непростым. Она имела генетические недостатки: выпадающую нижнюю челюсть плюс проблемы с выговариванием буквы «р». Подумать только, даже назвать свое имя было сопряжено для нее с определенными неудобствами. Каждый раз она мучилась, как же сказать его правильно всем идиотам, что приходили к ее родителям и непременно спрашивали с умилением: «Как зовут тебя, девочка?» – будто не знали! Что за игра такая – глупая и издевательская! И после страшных мучений изо рта ее не хотело выпрыгивать гордое «Сара», а выползало мятое «Сая», а эти невоспитанные дядьки и тетьки разражались обидным смехом.