Страница 4 из 10
Вместо того чтобы сразу переходить от мыслей к действию – как делали радикалы XIX и XX веков, – молодежь под давлением репрессивных сил стала более радикальной и мечущейся между мыслями и действиями: можно сажать людей в тюрьму, пытать и изводить их, но нельзя остановить их идейное сопротивление.
В прошлом идейный радикализм был бы бессмысленным в отсутствие власти. Сколько поколений повстанцев ютились на чердаках и писали гневные поэмы, в которых клеймили несправедливость мира и сокрушались по поводу собственного бессилия? Однако в информационной экономике связь между идеями и действием меняется.
В высокотехнологичной инженерии, прежде чем любая металлическая деталь обретает реальную форму, предметы проектируются виртуально, испытываются виртуально и даже «изготавливаются» виртуально – весь процесс моделируется с начала и до конца на компьютерах. Ошибки обнаруживаются и исправляются на стадии проектирования – до появления трехмерного моделирования это было невозможно.
По аналогии то же касается и проектирования посткапитализма. В информационном обществе ни одна мысль, дискуссия или мечта не проходит незаметно. И неважно, где она возникла – в палаточном лагере, в тюремной камере или в ходе моделирования начинающей компании.
При переходе к посткапиталистической экономике работа, выполняемая на стадии проектирования, позволяет уменьшить ошибки, допускаемые на стадии выполнения. Как и в случае с программным обеспечением, проектирование посткапиталистического мира может быть модульным. Разные люди работают над ним в разных местах, с разной скоростью и относительно самостоятельно друг от друга. Нам нужен не план, а модульная разработка проекта.
Однако нужна она срочно.
Моя задача здесь заключается не в том, чтобы предложить экономическую стратегию или руководство по организации. Она состоит в выявлении новых противоречий капитализма для того, чтобы люди, движения и партии могли получить более точные координаты путешествия, которое они пытаются совершить.
Главное противоречие сегодня – это противоречие между возможностью беспрепятственного получения бесплатных товаров и информации и системой монополий, банков и правительств, которые пытаются добиться того, чтобы вещи оставались в частном владении, чтобы их было мало и чтобы они продавались. Все сводится к борьбе между сетями и иерархией, между старыми формами общества, построенного на основе капитализма, и новыми формами общества, которые предвосхищают то, что наступит в будущем.
В условиях этих перемен ставки для властной элиты высоки. Пока я писал эту книгу, по долгу моей основой работы корреспондентом я оказался свидетелем трех значимых конфликтов, показывающих, насколько беспощадно готова реагировать элита.
В Газе в августе 2014 года я провел десять дней в общине, которую регулярно бомбили беспилотники, расстреливали артиллерия и снайперы. Полторы тысячи мирных жителей были убиты, треть из них – дети. В феврале 2015 года я увидел, как американские конгрессмены двадцать пять раз вставали и прерывали овациями человека, который отдал приказ о нанесении этих ударов.
В Шотландии в сентябре 2014 года я очутился посреди внезапного и совершенно непредвиденного радикального массового движения, выступавшего за независимость от Великобритании. Получив возможность порвать с неолиберальным государством и начать все с начала, миллионы молодых людей сказали «да». Они проиграли – хотя и с минимальным отрывом – после того как главы крупнейших корпораций пригрозили вывести свои операции за пределы Шотландии, а Банк Англии вдобавок объявил о намерении противодействовать стремлению Шотландии продолжать использовать фунт стерлингов.
Затем в Греции в 2015 году я видел, как эйфория сменилась отчаянием, когда демократические чаяния населения, впервые за семьдесят лет проголосовавшего за левых, были попраны Европейским центральным банком.
В любом случае, борьба за справедливость столкнулась с реальной властью, которая правит миром.
В 2013 году, анализируя медленный прогресс политики бюджетной экономии в Южной Европе, экономисты JP Morgan пришли к однозначному выводу: чтобы неолиберализм мог выжить, демократия должна отмереть. У Греции, Португалии и Испании, предупреждали они, имелись «традиционные проблемы политического характера»: «Конституции и политические установления в периферийных странах Юга Европы, принятые сразу после падения фашистских режимов, обладают многими чертами, которые препятствуют дальнейшей интеграции в данном регионе»[7]. Иными словами, народы, которые требовали создания достойных систем социального обеспечения в обмен на мирный переход от диктатуры к демократии в 1970-е годы, теперь должны от них отказаться для того, чтобы банки вроде JP Morgan могли выжить.
Сегодня, когда дело доходит до борьбы между элитами и народами, которыми они управляют, не существует Женевской конвенции: робокопы стали первой линией обороны против мирных протестов. Электрошокеры, звуковые лазеры и слезоточивый газ, наряду с навязчивой слежкой, внедрением агентов и дезинформацией, стали привычными средствами обеспечения правопорядка. А центральные банки, о действиях которых большинство людей не имеют ни малейшего понятия, готовы подрывать демократию, добиваясь панического изъятия банковских вкладов там, где возникает угроза прихода к власти движений, выступающих против неолиберализма – как произошло на Кипре в 2013 году, затем в Шотландии и теперь в Греции.
Элита и ее сторонники встали на защиту ключевых принципов: свободы крупного финансового капитала, низких зарплат, секретности, милитаризма, интеллектуальной собственности и углеродной энергетики. Плохая новость состоит в том, что они контролируют почти все правительства в мире. Хорошая – в том, что в большинстве стран они практически не имеют поддержки и непопулярны среди обычных людей.
Однако этот зазор между их популярностью и их властью таит опасность. Как я обнаружил на берегах реки Днестр, диктатура, которая обеспечивает дешевый газ и работу вашему сыну, служащему в армии, может выглядеть лучше, чем демократия, которая оставляет вас умирать от голода и от холода.
В подобной ситуации знание истории оказывается важнее, чем вы думаете.
Неолиберализм с его верой в окончательность и безальтернативность свободных рынков попытался переписать всю предшествующую историю человечества под заголовком «то, что шло до нас не так». Однако когда вы начинаете размышлять над историей капитализма, вы поневоле задаетесь вопросом, какие именно события из общего хаоса являются частью повторяющейся модели, а какие – частью необратимых изменений?
Поэтому, хотя задача этой книги состоит в том, чтобы предложить рамки для будущего, некоторые ее части будут посвящены прошлому. В первой части речь пойдет о кризисе и о том, как мы к нему пришли. Вторая часть описывает новую, комплексную теорию посткапитализма. В третьей части исследуется то, какие формы может принять переход к посткапитализму.
Утопия ли это? Утопические социалистические общины середины XIX века потерпели неудачу потому, что экономика, технологии и человеческий капитал не достигли необходимого уровня развития. Благодаря информационным технологиям стало возможным осуществление многих идей утопического социалистического проекта: от кооперативов до общин и эмансипированного поведения, которое позволяет переосмыслить человеческую свободу.
Нет, это элита, отрезанная от всего в своем обособленном мире, кажется такой же утопической, как идеи милленаристских сект XIX века. Демократия спецназа, коррумпированных политиков, контролируемых магнатами газет и тотальной слежки выглядит такой же фальшивой и хрупкой, как Восточная Германия тридцать лет назад.
Любая интерпретация человеческой истории должна предполагать вероятность краха. Популярная культура одержима им. Страх преследует нас в фильмах о зомби и катастрофах, в пустынных постапокалиптических пейзажах «Дороги» или «Элизиума». Однако почему мы, разумные существа, не можем рисовать картины идеальной жизни, совершенного общества?
7
D. Mackie et al, ‘The Euro-area Adjustment: About Halfway There’, JP Morgan, 28 May 2013.