Страница 6 из 30
…Десять школьных лет.
Сейчас, когда прошло еще столько же, я понимаю, какими сказочными оказались эти годы. Ведь для доктора Джошуа Гренвилла и мистера Сиднея Маури Джинтано, а значит, для всех нас, не существовало ничего невозможного.
Все только из первых рук!
Музыкальные пьесы Инги Альбуди вызывали самую высокую оценку придирчивых музыковедов. Дон Реви в двенадцать лет получил диплом лечащего врача. О результатах исследований по биохимии пятнадцатилетнего Билла Фроста с уважением отзывались нобелевские лауреаты. Каждый отметил свое восхождение теми или иными достижениями. И в центре этого веселого деловитого «зоопарка» всегда находился доктор Джошуа Гренвилл. Сам он как великую удачу рассматривал то, что судьба случайно свела его с мистером Сиднеем Маури Джинтано – богатым и влиятельным бизнесменом, единоличным владельцем концерна «Фармаури», сумевшим подвести прочную материальную базу под сумасшедшие идеи нашего великого педагога.
Мы изучали развалины храмов майя в Мексике, работали в архивах Капитолия. Слушали лекции Дьюи и Рассела. Норберт Винер вводил нас в кибернетические дебри, Меллер знакомил с генной инженерией. Мы освоили все виды ЭВМ и компьютеров, и видели океан изнутри – сквозь иллюминаторы глубоководного батискафа.
Каких затрат это стоило, знает лишь мистер Джинтано.
Но, думаю, он не просчитался.
Пауль Херст, он же Тигр Херст, Рон Куртис, Коринфская невеста, Дон Реви, Анри Лаваль, кибернетик Дэйв Килби, Широкобедрая и ее мальчики – все мы работали на престиж «Брэйн старз», а значит, на престиж мистера Джинтано.
Когда наступило время специализации, Херст уехал в Италию. Фрост выбрал практику в Массачузетском технологический институте. Дэйв Килби стал своим человеком в ИБМ, крупнейшей фирме по производству электронно-вычислительной техники.
Дэйв вообще набирал вес.
Он успевал все. Он работал больше всех. Иногда, правда, он затмевал даже таких хулиганов как Джек Фостер и Дик Рэнд. Утверждался, а может хотел еще больше понравиться Инге. Однажды пропал в Чайна-тауне. Его не было больше недели. На просьбы начать поиск Сидней Маури покачал головой: «Зачем? Пропасть он не пропадет. Но без вас… заскучает».
И угадал.
Просто Килби хотел, чтобы его искали.
Он пришел сам – грязный, оборванный. И привел с собой двух китайцев. Они кланялись и смешили Ингу. «Мог бы предупредить, – укорила она его. – Я бы выучила язык». – «Но они немые». – «Ты провел неделю с немыми?»
Дэйв кивнул.
Удивлять ему нравилось.
Но он категорически отказался от кругосветного путешествия, которое я совершил на яхте «Игл». Может, догадывался, что в компании с ним я не написал бы до сих пор «Третью молитву».
…Но дело даже не в том, чему нас учили.
Дело в той атмосфере, в том культе разума, который нас окружал. Мы просто познавали мир. Мы познавали его по-настоящему. В первые годы невозможно было понять, где кончается игра и где начинается работа. Бывало так, что доктор Джошуа Гренвилл появлялся, нагруженный кристаллами, моделями, обрезками всевозможных материалов, глиняными черепками, керамикой, обрывками газет, тряпками. Седой старик, похожий на Леонардо. Впрочем, когда Патриция слишком уж непосредственно прижалась к нему однажды, он усмехнулся: «Я ведь могу не отпустить тебя».
– Я предлагаю, – говорил доктор Гренвилл, сваливая все принесенное на стол, – каждому пройтись мысленно по всем принесенным мною предметам и связать их в единую, в нерасторжимую цепь. И тем самым обосновать переход от одной вещи к другой. Другими словами: попробуйте найти и выявить связь между всем этим и вашим собственным Я.
Полчаса…
Два часа…
Четыре часа…
Фрост, пыхтя, выводил на доске цепь химических формул, описывающих внутреннюю связь игрушек доктора Гренвилла. Мимоходом он уверенно снабжал свои формулы уравнениями реакций преобразования. Патриция, закусив нежную губу, трудилась над условным проектом естественноисторического музея. Пауль Херст, уже тогда Тигр с горящими глазами, цветными мелками набрасывал синтетический, как он сам объяснял, портрет мира. Норман Ликуори, юный математик, похожий на мышь – светлые волосы на влажный лоб, очки с просветленной оптикой, высунув от усердия кончик языка, покрывал страницы блокнота строчками, каким-то волшебством превращающимися в сложнейшие математические выкладки.
Мышь в очках не выглядит глупо, скорее трогательно.
– Дэйв, а вас совсем не увлекли наши занятия? – доктор Гренвилл подошел к Дэвиду, с отсутствующим взглядом устроившегося у окна.
Дэйв пожал маленькими сильными плечами:
– Мне кажется, что задача, поставленная вами, слишком проста.
– То есть у вас есть простое решение?
– До тривиальности.
Дэйв подошел к столу и взял два первых попавших под руку предмета.
– Я знаю парня, – отчеканил он, – у которого нет ни одной из этих игрушек!
И сменил предметы:
– Я знаю другого парня…
И так далее. Наступила долгая тишина.
– Что-то тут не так, Дэйв! – наконец неуверенно возразил Куртис. – Ведь твое решение как бы уравнивает все маршруты.
– Ну и что?
– Значит, ты решаешь не ту задачу. Разве нет? Вот если бы ты нашел парня, которому действительно нужны сразу все эти вещи…
– Мне кажется, Рон ближе к истине, – подвел итог доктор Гренвилл. – Говоря языком логики, вместо отношения порядка Дэйв на указанном множестве нашел отношение эквивалентности, причем довольно бессодержательное. А это действительно разные задачи. У вас изобретательный ум, Дэйв, – благожелательно отметил он, – но с таким… скажем так, равнодушием к миру вы слишком часто будете видеть хаос там, где для других людей царит истинная гармония.
– Но чтобы искать гармонию, нужна цель! – отчеканил маленький Килби. – А вы ее не определили.
И подвел свой итог:
– Бесполезный порядок ничем не лучше хаоса.
…Конечно, мы были детьми.
Но такие споры учили нас видеть мир.
Сейчас я уже давно не бываю в Бэрдокке. Связь со многими моим соучениками почти утрачена. Больше того, я знаю: судьба некоторым не удалась. Но, скорбя о конкретных людях, я все же продолжаю верить в то, что великие идеи никак не ограничены скупыми рамками отпущенных человеку лет».
Глава третья. Мечта о бессмертии
1
Рон Куртис любил выходить за рамки.
В свое время он отказался от кругосветки с Говардом Ф. Барлоу, чтобы совершить собственную – по Гринвичскому меридиану. Почти полгода он провел в сырых подземных переходах пещеры Сан-Пьер. С точностью до нескольких дней предсказал несколько кровавых переворотов в Африке и в Латинской Америке.
Говард Ф. Барлоу писал в своей нашумевшей книге:
«…Рон ставил нас в тупик.
Однажды, поспорив с Анри Лавалем, он десять часов просидел на главной площади столицы штата с плакатиком на груди: «Я не нуждаюсь в ваших подаяниях! Вы будете самыми последними идиотами, если поможете мне! А если вы все-таки окажетесь идиотами, я сегодня же пропью ваши деньги в самом гнусном кабаке Бэрдокка или использую их на жестокое обращение с животными!»
Прохожие испуганно шарахались.
Полицейский держался поближе к подозрительному, с иголочки одетому нищему. Кто-то запустил в Рона гнилым помидором. Тем не менее монеты так и летели в поставленную у ног Куртиса модную шляпу. Последнего жертвователя он даже заставил прочесть свой плакатик вслух, но тот лишь удвоил подаяние. Вот с ним, а также с потрясенным Анри, Рон устроил шумную оргию в «Маме Леоне».
Замечу, что выводы, сделанные Куртисом, оценивали его эксперимент вовсе не с юмористических позиций. «Нежелание задумываться над последствиями наших так называемых „добрых дел“ всегда кем-то используется далеко не в лучших целях…»