Искушение

– …добренькая ты наша Екатерина, блин… Сейчас опять в какую-нибудь ночлежку потащит…

В чайхане было полно народу, очередь небольшая стояла. Сапар обслуживал за стойкой, увидел девчонок, замер, обжегся чем-то, дернул рукой и заулыбался растерянно, не отводя от них взгляда.

– Ну, что я говорила? – зашипела Настя. – Сейчас опять, туда-сюда, поедем к дяде. У мине дядя в МГУ профессор. Кислых щей, блин!

– Пойдем, просто спасибо скажем, – Катя уже шла к Сапару.

За крайним столиком сидела большая Гульнара. Подняла руки, зазывая девчонок. Она пила, видно, чай, пот вытирала платком со лба и с толстой розовой шеи. Улыбалась широкой своей счастливой улыбкой.

– Ой, давно жду, – смеялась сама над собой Гюльнара, весело блестя глазами, – говорю, Сапар звони Настя! Не звонит, красный лицо делял совсем! Поедем к нам сейчас, всё, давайте. – Она утвердительно закачала головой. – Машина есть! Сейчас Сапар тоже, вместе поедем все. Праздник будем делять. Барашка зарезали. Красавицы мои! Что вам расскажу, садитесь пока!

Гульнара тоже как будто волновалась и оттого забывала русский, улыбалась радостно и виновато. Она расставила чистые пиалки и взялась за чайник, качая головой. Настя, улыбаясь на простоту таджички, брякнулась со вздохом на стул.

– Гульнара, спасибо вам, нам надо идти, – Катя не садилась, – мы сегодня работали, устали очень…

– Ой, куда вы пойдете? – удивилась Гульнара. – Совсем не говори так. Жду вас давно уже, тут такой дело… очень хорошо! – Она опять расплылась в счастливой улыбке.

– Мы сегодня не можем, не обижайтесь!

– Нет, Гульнара, в следующий раз, – устало поддакивала Настя.

– Куда пойдете? – удивлялась таджичка, качая головой. – У вас же дом нету!

Катя засмущалась ответить, что идут в гостиницу, Настя же наоборот:

– Все, Гульнара, на работу устроились, в гостинице сегодня ночуем! Помоемся, как люди, на койках поспим!

– Зачем гостиница? Свой дом есть! – Гульнара обеспокоенно на них смотрела. – Слюшай, – Гульнара серьезно взяла Настю за руку, – …слюшай, давай сразу скажу тебе тогда… ради тебя совсем… из-за тебя праздник деляим. Говорить с тобой хорошо хотела – живи с ним давай! – показала двумя руками на Сапара. – Только про тебе говорит, совсем больной весь. Три дня с отцом по телефону разговаривает! Про тебя спрашивает, жениться хощет! Отец старый уже – не разрешает. Ой, такое тут!!! Поедем, посидим, поговорим хорошо. А? Он как тебя любит, всех бы так любили! Он самый хороший у нас! Ты же видишь! Пальцем тебе не тронет! Его все уважают, сразу квартиру вам купим. В Москве! У Сапара деньги есть. На колым копил. Скажи ты, что поедешь!

Настя, наконец, пришла в себя, удивленно закачала головой и взялась за сумки.

– Не хочешь жениться, не надо, живите так, потом скажешь – хочешь-не-хочешь. Скажи ей, а?! – Гюльнара умоляюще посмотрела на Катю. – Сапар такой мужчина – ошень, слюшай!

Красивое смуглое лицо Сапара было темным от прихлынувшей крови. Украдкой поглядывал в их сторону. Когда увидел, как Настя качает головой и встает, и, растерянно оборачиваясь, идет к выходу, перестал работать. Только на нее смотрел. Гульнара раскачивалась из стороны в сторону и всплескивала руками, что-то говорила Кате, та гладила ее по плечу. Обнимала. Сапар стоял ни жив, ни мертв. Катя протиснулась к нему через очередь между пузатым седым дядькой с усами и теткой в яркой куртке. Перегнулась через прилавок, толкнула поднос, бутерброды посыпались:

– Сапар, ты настоящий друг! – Катя еле держалась, чтобы не разреветься. – Спасибо тебе за все! Мы еще придем, ладно? Мы обязательно придем!

В черных глазах таджика блестели слезы. Он не слышал Катю, смотрел мимо в сторону эскалатора, на котором исчезла Настя, уронил металлическую крышку с чайничка, та загремела по кафелю, Сапар даже не вздрогнул, придвинулся к Кате и спросил тихо:

– Катя, скажи, я хороший человек?

– Конечно! – Катя готова была его расцеловать. – Ты что, Сапар, милый! Если бы не ты… Мы тут никому не нужны были!

– Таджик может быть хороший человек? Ты знаешь? Мне нельзя с ней быть? – Он бормотал все это сам, видно, не очень понимая, что говорит. Все искал мокрыми глазами ушедшую Настю.

– Не надо, Сапар, мы обязательно придем еще. – Катя держала его за руку.

Люди в очереди… кто-то понимал и помалкивал, кто-то нетерпеливо посматривал на буфетчика, по щекам которого уже открыто текли слезы, и на соседнее кафе, где народу было еще больше. Седой мужик с усами, которого и обслуживал Сапар, чуть отступив и давая Кате место, уставился на буфетчика.

– Три пирожка с капустой! – напомнил недовольно. – У тебя вон мимо льется. – Он повернулся к Кате. – Вы… девушка… что у вас тут, ей-богу?! – и мужик, сбавляя обороты, замолк растерянный и недовольный уже самим собой.

– Девушка, вы мне все время на ногу наступаете, – поддерживая усатого, громко заговорила яркая тетка. – Вы почему влезли?!

Катя не слышала, глядела на Сапара. Сапар смотрел на нее и не видел ничего. Горячий чайник держал в руках.

– Девушка! – нервно повторила женщина и потянула Катю за рукав.

– Это я! – Седой усач аккуратно переместил Катю на свое место и, отгородив их с Сапаром от очереди, недобро посмотрел на скандальную тетку. – Я наступил! – И, прищурвшись вниз, наступил ей на ногу.

Катя с Сапаром молча шмыгали носами и грустно улыбались друг другу. Слезы текли по щекам.

Помылись в гостинице. Впервые за четыре дня. Душ и удобства были на этаже, номер шестиместный, дешевый, но чистый. Три двухэтажные кровати, небольшой письменный стол, телевизор. Пока больше никого не подселили и девчонки были вдвоем. Лежали на койках розовые, как поросята, разморенные маленьким счастьем жизни.

– Я тебе правду говорю – никогда в жизни в ресторане не была! – Катя рассказывала Насте о своем первом дне. – Ничего на знаю, люди новые… – Катя замолчала, вспоминая «Мукузани», – там все улыбаются, никто ни с кем не ругается. Представляешь? Гоча может сказать строго, но… он не ругается. И никто не матерится. Заза, иногда, и Резо, они как дети, скажут что-нибудь так, что смешно. Они вообще какой-то другой народ.

– Какой? – серьезно спросила Настя, она как раз думала про Мурада.

– Добрые, да-да, добрые и уважительные друг к другу. Ты прямо чувствуешь, как они к тебе хорошо относятся. Хорошо и все! И так все спокойно, просто и весело – с ними очень легко.

– Ну ладно, что я грузин не видела! – перебила Настя.

– А где ты видела?

– Где-где, какая разница: грузины, армяне?

Катя повернула голову и внимательно посмотрела на Настю. Ничего не сказала.

– И что, там одни грузины работают? – спросила Настя.

– Нет, почему? Там все… Хозяин русский, кажется.

– Ну а какие-нибудь нафуфыренные приезжали? Актеры? Или богатеи, такие все?

– Не знаю, я не в зале работала. Думаешь, могут и актеры?

Настя думала о чем-то, потом с недоверием посмотрела на сестру:

– А как же чаевые такие большие? Может, он тебе не просто так дал?

Катя не заметила, легла снова, глядя над собой на деревянную обрешетку верхней кровати:

– Не знаю, – сказала задумчиво, – мать за месяц тяжелой работы меньше получает. Почему так?

– А еда, чем кормили?

– Не помню… хачапури очень вкусный, шашлык Заза принес, мы втроем съели…

– Втроем?

– Гоча, Заза и я…

– И шеф-повар с тобой ел один шашлык? Из одной тарелки? – спросила Настя с недоверием.

– Мы не из тарелки ели…

– А как?

– Руками.

– И все? Только шашлык?

– Больше не помню.

– Еду не помнишь, актеров не помнишь… – Настя села в койке и взялась за верхнюю, – что помнишь?

– Не было актеров, тебе говорю… – рассмеялась Катя, – какие актеры?

– Не было, так будут, – Настя откинулась на спину и, задрав красивые стройные ноги, уперлась ими в верхнюю кровать. Трусы заголились, черные, ажурные. – Хорошие я себе купила? Три тысячи отдала! – подумав о чем-то, продолжила, – познакомишься с актером или певцом, выйдешь замуж, он накупит тебе трусов, шуб, сделает ребенка, потом бросит… – глаза скосила на Катю. – Что смотришь? Обычное дело, тебе говорю, ты телевизор-то не смотришь! Надо только побольше шуб успеть купить! Или с папиком сойдешься с толстожопым, будет тебя потягивать раз в неделю, заживешь! Папик, кстати, лучше! Выбирай папика, Катюха. – Она помолчала – А вообще, я маленько в шоке от Москвы – говно здесь жить! Одни чернозадые – полная хрень! Прикинь… он жениться на мне хотел!