Любящее сердце

– Вы совсем замерзли, – сказал он. – В церкви было прохладно, а платье на вас совсем тонкое. Хотя, мне кажется, причина не в том и не в другом.

Свободной рукой он взял ее за подбородок и вновь накрыл ее губы своими.

– Все будет совсем не так ужасно, как вы думаете, – прошептал он. – Обещаю.

Дженнифер положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Она не должна сопротивляться его поцелую. Теперь она его жена. Кроме того, сопротивляться не было сил: она чувствовала себя слишком усталой. Ночью она спала лишь урывками. Лучше бы ей вообще не спать, потому что вместо отдыха она видела лишь кошмары.

– Дженнифер.

Голос его был низким и вибрирующим. Дженнифер охватила тревога, как бывало всегда, когда она его слышала. Что-то было в нем от искусителя, и Дженнифер снова подумала, что он и впрямь дьявол во плоти.

– Мы муж и жена, моя дорогая, и должны извлечь лучшее из этого факта. Если любой из нас желает испытать счастье в жизни, нам придется искать и найти это счастье друг в друге. Может, задача эта покажется нам не такой уж невыполнимой.

По его словам получалось, что этот брак оказался навязанным ему в той же мере, что и ей. Дженнифер почувствовала, как в ней закипает гнев. Но нет, нельзя позволять себе выходить из того спасительного состояния летаргии, которое одно и может помочь ей пережить сегодняшний день. Ни к чему просыпаться.

– Вы выглядите очень красивой сегодня. Я горд тем, что вы – моя жена.

И вновь он накрыл ее рот губами. Они были теплыми, чуть приоткрытыми, но отнюдь не требовательными. Дженнифер подумала: все ли мужчины так целуются, если это и называется поцелуем? И тут она почувствовала, как тепло проникает в ее плоть и кровь, и прижалась сильнее к его губам, чтобы согреться.

Дженнифер уже наполовину спала, когда карета остановилась на Беркли-сквер. Но когда она открыла глаза, то рядом с ней оказался Габриэль, граф Торнхилл, а не Лайонел, виконт Керзи.

Остро, так, что боль ощущалась физически, Дженнифер осознала, что является женой именно этого человека. Лайонела больше не будет. Никогда. Никогда, если только не в самом прекрасном – или самом жестоком – из ее снов.

Свадебный завтрак прошел на удивление непринужденно. Быть может, потому, что все, включая Дженнифер, старались вести себя раскованно и весело. Может, даже слишком старались, подумал граф Торнхилл. Темы для разговоров выбирались слишком уж общие. Беседа долго крутилась вокруг каждой из скучных тем. Слишком уж много было смеха и жестикуляции, особенно со стороны Фрэнка, Берти и еще мисс Ньюмен. Но уж лучше так, чем наоборот: мрачная серьезность в этой ситуации оказалась бы совершенно невыносимой.

Итак, он стал женатым человеком. Не имея времени продумать и оценить последствия такого брака, он вынужденно женился на женщине, которая его ненавидела, и имела для этого все основания. Он верил в то, что со временем скорее всего оправдается в ее глазах, но совершенно чистым остаться не сможет, ибо действительно виноват перед ней.

Страшно виноват. И если бы она знала всю правду, эта правда показалась бы ей ужаснее, чем то, во что верит она. Сейчас по крайней мере она уверена в том, что он хотел ее и сделал все, чтобы заполучить желаемое. Что же она почувствует, когда узнает, что он и не хотел ее никогда?

Нет, здесь, пожалуй, он лжет. Он был тронут ее красотой и обаянием юности с первого взгляда. Кроме того, она привлекала его как женщина. Его тянуло к ней, и весьма сильно. Возможно, при иных обстоятельствах он и в самом деле решил бы за ней приударить. Но сейчас у него были совершенно иные мотивы.

Берти выслушал новость о предстоящем бракосочетании молча, протянув Гейбу руку в знак того, что считает их конфликт исчерпанным. Он даже согласился присутствовать на венчании. Фрэнк все никак не хотел верить в то, что Гейб говорит серьезно. До последней минуты он был уверен в том, что его разыгрывают, но тоже согласился прийти.

Присутствие близких друзей на бракосочетании придавало Гейбу уверенности. У Торнхилла были родственники, разбросанные по всей Англии, да и дочка Кэтрин официально приводилась ему сводной сестрой. Но времени приглашать их всех не было, даже если бы Гейб и захотел это сделать.

В середине дня он повез свою невесту домой. Возможно, только тогда он до конца осознал, что случилось. Он вез ее к себе домой, который с втого момента будет и ее домом. Ее вещи были отправлены туда еще утром. Горничные принялись распаковывать их в гардеробной, смежной с его собственной, еще до того, как он отправился в церковь. Слуги по случаю свадьбы своего хозяина оделись в лучшие ливреи и выстроились в холле словно на парад. Весь дом гудел как улей, но стоило ему ступить на порог об руку с хозяйкой, графиней Торнхилл, как все смолкло и, повинуясь неуловимому жесту дворецкого, вся прислуга принялась аплодировать.

Он улыбнулся и с удовольствием отметил, что и Дженнифер улыбается. Какими бы ни были ее чувства к нему – от нее он не добился ни одной улыбки за весь день, – кажется, она была готова к роли хорошей хозяйки. Гейб шел вдоль шеренги слуг об руку с женой, представляя ей каждого, и она улыбалась одним и останавливалась для того, чтобы перекинуться двумя-тремя словами с другими.

А затем старшая служанка пригласила их подняться следом за ней наверх.

– Покажите госпоже Торнхилл ее комнаты, миссис Харрис, – сказал Торнхилл, когда они поднялись на площадку второго этажа.

Служанка вежливо кивнула и поднялась на несколько ступеней вверх, чтобы дать возможность молодоженам поговорить.

– Вы устали, – сказал Гейб, целуя руку жены. – Отдохните несколько часов в одиночестве. Я не стану вас беспокоить.

Она покраснела, опустив глаза.

– Мы оставим это на ночь. После театра.

За завтраком было решено, что тетя Агата, Саманта и Фрэнк разделят с ними ложу во время вечернего посещения театра.

Но Дженнифер восприняла этот разговор как шутку.

– Не может быть, чтобы вы говорили серьезно, – сказала она, поднимая глаза на мужа. – Я не могу появиться в театре после того, что произошло позавчера. Лучше нам сразу уехать в имение.

– Нет, – сказал он. – Будет по-моему. Берти и Фрэнк уже заботятся о том, чтобы в обществе узнали о нашем браке. К вечеру об этом будут знать все. Сегодня мы просто обязаны появиться на публике. И мы должны улыбаться и выглядеть счастливыми, моя дорогая. Мы бросим им вызов. Пусть попробует кто-нибудь объявить нам бойкот! Если мы не сделаем этого сегодня, то уже никогда больше не посмеем вернуться в свет.

– Я не хочу возвращаться в свет, – сказала она.

– Но вы сделаете это, – сказал он, отпуская ее руку, – уже ради того только, чтобы вывести в свет дочерей, когда придет время.

Дженнифер прикусила губу.

– Идите, – сказал он, – и отдыхайте. Мы вместе предстанем перед светом сегодня вечером, и вы увидите, что в этом нет ничего невозможного. В жизни вообще мало вещей, через которые нельзя переступить.

Она повернулась к нему спиной и, не говоря ни слова, пошла наверх, следом за миссис Харрис. Гейб стоял и смотрел ей вслед. Высокая, элегантная, с точеной фигурой и завитыми в тугие локоны темно-рыжими волосами, поднятыми наверх и ниспадающими на плечи.

Возможно, будь у него выбор, он не стал бы жениться столь поспешно и, может быть, не выбрал бы в жены эту женщину. Но одно несомненно: она вызывала у него желание. Желание, заявлявшее о себе всякий раз, когда он смотрел на нее. Не так-то легко было отпускать ее, зная, что она ляжет сейчас в постель в соседней комнате, но он, дав ей слово, не сможет разделить с ней ложе. До ночи.

Он не меньше Дженнифер хотел бы послать к черту этот театр и заняться куда более приятным делом.

Дженнифер пришлось вспомнить о клятве, которую давала утром в церкви. Она обещала повиноваться ему до конца жизни.

Сидя рядом с ним за длинным столом в столовой, она изо всех сил поддерживала разговор. Все-таки воспитание – вещь неплохая, думала она, вспоминая те уроки, когда ее учили искусству вести беседу на темы, которые не только ее совершенно не интересовали, но и казались настолько избитыми, что и сказать нечего.