Страница 9 из 51
Посему слово «сноб» было не таким уж неподходящим.
Я отвернулась от Даниэля, решая просто отойти к кооперативу «Данделион» в конце квартала. Но кто-то схватил меня за руку и остановил. Ривер. Я посмотрела на него, но он смотрел на Даниэля.
Ривер был в ярости. Его глаза превратились в узкие щёлочки, а щёки покраснели, всё его тело напряглось. Хватка на моей руке усилилась.
— Всё нормально, — сказала я и махнула свободной рукой, будто отпугивала муху. — Он всегда так говорит, когда видит одного из нас. Я уже привыкла.
Ривер быстро покачал головой.
— Ты не должна привыкать к тому, что кто-то так о тебе отзывается.
Даниэль Лип перестал показывать на меня. Он качался и качался, пока не упал на землю.
— Слушай, он отключился. Давай просто пойдём в продуктовый, — сказала я Риверу.
Он наконец отвернулся от пьяницы и посмотрел на меня. Парень улыбнулся и расслабился. Как будто по щелчку, весь его гнев испарился.
— Ладно. Веди.
Кооператив «Данделион» продавал местные овощи, миндальное молоко, орехи и специи оптом. Родители Саншайн подсадили меня на натуральную пищу. Касси и Сэм ухаживали за садиком позади коттеджа — единственное место, куда попадало достаточно солнца. Они делали мороженое с кокосовым молоком, цветную капусту, обжаренную в оливковом масле, пиццу песто и ещё много чего. Они приглашали нас с Люком на праздники, поскольку наши родители отсутствовали. Даже подарили нам подарки на прошлое Рождество. Мне подарили длинный полосатый шарф ручной вязки, который я носила всю зиму, а Люк получил книгу об итальянских художниках эпохи Возрождения, которую он действительно прочитал. И было весело, хоть и тесно в их маленькой гостиной: мы играли в настольные игры до полуночи и тыкали друг в друга иголками с огромной ёлки. Люк и Саншайн даже на время позабыли о флирте.
Мои родители редко готовили. Или дарили подарки. Думаю, они хотели тратить деньги и креативные порывы на своё искусство, а не на подарки или приготовление блюда, которое через двадцать минут будет съедено двумя отродьями, которые не смогут оценить всей его глубины.
Шопинг в кооперативе «Данделион» заставил меня почувствовать себя, как в Европе. Очень в стиле Одри Хепберн в роли Сабрины в Париже (этот фильм показывали пару недель назад в парке). Ривер выбрал козий сыр и французский багет с хрустящей корочкой для пикника, а также оливки, банку жареного красного перца, плитку чёрного шоколада и бутылку газированной воды. Он купил и кое-что для себя: органическое жирное молоко, ещё один хрустящий багет, кофейные зёрна для эспрессо (которые жарились семьёй Джанни и продавались по всему городу), бананы, пармезан, яйца, оливковое масло и специи.
Я внимательно наблюдала за Ривером, пока он скупался. Следила за тем, как он вдыхал великолепный запах жареных зёрен, прежде чем положить их в корзину. Как он открывал картонную коробку с яйцами и поглаживал скорлупу, прежде чем снова закрыть её. Наблюдала, как он скользнул своими тонкими пальцами в бочонок с яркой пурпурно-белой фасолью, не в силах противостоять искушению, прямо как я. Мне всегда нужно было погрузиться пальцами в эту симпатичную, пятнистую фасоль. Всегда.
Никогда не подумаешь, как много можно узнать о человеке, наблюдая, как тот покупает еду. На самом деле, очень многое. Люк скупался дико, бросая покупки в корзину, будто ненавидел их. Саншайн скупалась медленно и безрассудно, переходя от одного ряда к другому. Она смотрела на сыр в течение двадцати минут, зато брала первую попавшуюся пачку макарон на пути к кассе. Никто из них никогда не нюхал кофе и не поглаживал яйца или окунал руку в фасоль. Ни разу.
— Где ты научился выбирать еду? — спросила я. — Ты хорошо справляешься. Не слишком медленный, не слишком быстрый.
— Я учился в кулинарной школе, — ответил он.
— Нет, не учился. Ты всё ещё учишься в средней школе.
— Разве? — спросил Ривер и одарил меня своей хитрой кривоватой улыбкой.
— Да, учишься, — сказала я. А затем слегка нахмурилась. — А разве нет?
Ривер просто покачал головой и рассмеялся.
Когда мы вернулись в Ситизен, он помог мне разложить продукты по местам. В нашей кухне уже много лет не делался ремонт, но все приборы ещё были пригодны. Это была большая яркая комната с шафрановыми стенками, высокими потолками и длинным дубовым столом посредине. По обеим сторонам были два окна, и у дальней стены стоял старый жёлтый диван, гревшийся под лучами дневного солнца. На окнах были клетчатые занавески, а пол покрывала тёмно-жёлтая плитка.
Иногда я засыпала на этом диване. Пребывание тут в ночное время напоминало мне о том, как я делала голландские рождественские печеньки с Фредди — запах жареной корицы укрывал меня, как одеяло, а сахарные крошки таяли на языке, как снежинки.
Ривер наклонился и стал осматривать шкафчики. Его кофта приподнялась сзади, и я уставилась на загорелую кожу, проглядывающую над его штанами.
Внезапно мне захотелось поцеловать его в поясницу. Честно говоря, мне никогда раньше не хотелось поцеловать мальчика. Ни парней, с которыми Люк и Саншайн закрывали меня в шкафу, ни любого другого безрассудного, испорченного, не-байроничного парня в нашем городе.
Но Ривер был… Ривер был…
— Вайолет?
Я моргнула и подняла глаза вверх, чтобы встретиться с ним взглядом. Он оглядывался через плечо, наблюдая, как я наблюдаю за ним.
— Да?
— У тебя есть сковородка? Только не тефлоновая, ненавижу такую. Чугунная? Или из нержавеющей стали?
Я нашла Риверу старую чугунную сковородку в ящичке у раковины. Поставив её на плиту, я на секунду представила молодую Фредди в жемчужном ожерелье и шляпке, сползшей немного в сторону, стоящей за этой самой сковородкой и готовящей омлет после ночи, проведённой за сумасшедшими танцами, популярными в её дни.
— Блестяще, — сказал Ривер. Он зажёг газовую плиту и кинул масло на сковородку. Затем нарезал багет, обмазал его чесноком и проделал дырку в каждом кусочке. Положив хлеб на масло, парень разбил яйца и залил ими дырочки. Желтки были ярко-оранжевого цвета, что, ели верить папе Саншайн, означало, что курочки были счастливы как никогда, когда высиживали их.
— Яйца в рамке, — улыбнулся мне Ривер.
Когда они приготовились, но всё ещё были жидкими, он положил их на две тарелки, нарезал маленькими кубиками помидор и посыпал ими хлеб. Помидоры росли в паре миль от Эхо, в какой-нибудь милой теплице: они были греховно-красными и спелыми, как полуденное солнце. Ривер посыпал их морской солью, слегка полил оливковым маслом и передал мне тарелку.
Я облизала губы. Но не так, как делала это Саншайн. В моём движении не было сексуального подтекста. Я оставила вилку на столе, взяла поджаренный хлеб руками, пожевала, проглотила и засмеялась.
— Ривер, это так вкусно! Очень-очень вкусно. Где, чёрт возьми, ты научился готовить? — масло и томатный сок стекали по моему подбородку, но мне было плевать.
— Честно? Моя мама работала поваром, — Ривер снова одарил меня своей кривоватой ухмылкой, хитрой, хитрой, хитрой. — Это брускетта, но с жареными яйцами. Американский вариант итальянского блюда.
Я откусила ещё кусочек. Мой рот просто пел от услады. Я проглотила и собиралась снова впиться в пищу, когда кое-что вспомнила. Строго посмотрела на Ривера.
— Мне казалось, ты говорил, что твоя мама археолог.
Губы парня блестели от масла, а глаза смеялись с меня.
— Разве?
— Да.
Он пожал плечами.
— Значит, я соврал. Вопрос в том, когда именно?
Я улыбнулась и рассмеялась. Ривер загонял тебя в угол и кривовато улыбался, пока ты не чувствовал себя слишком глупо, чтоб продолжать допрос. А затем он делал вид, будто это ничего не значило, и эта мысль передавалась и тебе.
Я внезапно поняла, снова кусая брускетту с жареными яйцами, что знала Ривера всего день. День. Ещё утром я понятия не имела о его существовании, сидя на ступеньках у крыльца и читая Готорна «Мхи старой усадьбы». Теперь я покупала с ним продукты, и мне нравилось, что он делал это, как я. А также ела ужин и облизывала губы, и всё казалось гладким, счастливым, уникально замечательным.