Страница 38 из 51
Я с минуту переваривала новую информацию.
— Сначала ты признаёшься мне, что у тебя проблемы с контролированием своего дара. А затем Джанни сходит с ума и похищает Джека, и я слышала смех, но ты ни в чём не виноват! — я стиснула зубы и заговорила медленнее: — Ну, наверное, я должна тебе поверить. Ты лжец. Но я должна тебе верить. А если не поверю, то мне придётся что-то с этим делать. Например, напоить тебя и утопить в океане, пока ты не убил Джека.
Ривер поднял руку, блестящую от оливкового масла, взъерошил себе волосы и посмотрел на меня.
— Где-то так, Ви.
— «Убогого полюбишь убогою душой».
— Что?
— Это из стиха Одена. Фредди часто так говорила.
— Что это значит?
— Думаю, что никто не идеален.
— Золотые слова, друг мой.
Так мы и сидели: не разговаривая, и не касаясь друг друга. Роберт Джонсон начал петь «Между дьяволом и глубоким синим морем». Играл песню медленно и меланхолично, совсем не как Кэб Кэллоуэй.
Я покосилась на Ривера и прислушалась к шуму волн снаружи. В этот момент я поняла, что Роберт пел обо мне.
Воздух потяжелел, и гром ворвался в тишину, как барабанная дробь. Начиналась буря. Запись остановилась, ветер похолодел, и атмосфера на чердаке изменилась. Всего за сотню ударов сердца здесь стало морозно и темно. Будто сон сменился кошмаром. Обычно я люблю грозу, но сегодня у меня было не то настроение.
— Нили прав, — внезапно сказал Ривер. Его лицо потемнело и вытянулось с началом бури, и я задумалась, можно ли ему доверять. — Мне стоит держать руки подальше от тебя. Этот ублюдок всегда прав. Вайолет, можно тебе кое-что сказать?
— Да.
Прогремел гром. Ривер вздрогнул.
— Я ненавижу грозу. Пару месяцев назад я бросил свою богатенькую гимназию и сбежал в Нью-Мексико. Там ни разу не шёл дождь. Мне не снился горящий Нили. Вообще ничего не снилось. Мне всегда плохо спалось, пока… пока я не приехал сюда. И встретил тебя.
— Моя мама не была археологом или шеф-поваром, — продолжил он через несколько секунд в молчании. — Она была светской львицей с добрым сердцем, но умерла пять лет назад. Утонула в море, прямо как герой стиха. Упала с яхты во время бури. Я был с ней. Видел, как она перевалилась за борт, упала в чёрную воду и исчезла.
Фредди тоже умерла пять лет назад. Я много знала о тоске и смерти.
— Мне жаль, — искренне сказала я.
— Она говорила, что я не обязан быть таким, как мой отец. Что я должен быть милосердным, даже к тем, кто этого не заслуживает. Но её милосердие передалось Нили, а не мне. Он… тяжело пережил её кончину. Тогда брат и начал драться. Какое-то время он делал это каждый день. — Ривер провёл рукой по волосам и снова откинулся на диван. — Но его за это не наказали, в отличие от меня.
Я ничего не говорила. Не прикасалась к нему. И не позволяла прикоснуться ко мне.
— Через год после смерти мамы у меня появилось сияние, — он закрыл глаза. — А затем я сделал нечто глупое. У меня были добрые намерения, но ты сама знаешь, куда ими выложена дорога.
Ривер открыл глаза, вздохнул и снова закрыл.
— У моего отца был день рождения. Он любил мою мать. Очень любил, несмотря на всех своих любовниц. Несмотря на все разы, когда он отвлекался на юных дев, стелящихся ему на пути из-за его денег. Мои родители были лучшими друзьями с самого детства. Школьная парочка. Её смерть чуть не убила его. Потому мне пришла в голову «гениальная» идея для подарка. Каким же я был глупым! Я нашёл его в кабинете. Он сидел в лучах солнца и смотрел на стену. Я подошёл к Уильяму Реддингу II и положил руку поверх его. И показал ему маму. Показывал достаточно долго… пока он не заплакал. Затем я убрал руку.
Блеснула молния, и Ривер снова вздрогнул. Потом облокотился на колени.
— Когда он понял, что произошло, то избил меня. Папа взял пресс-папье из ящика стола и бил меня им, пока не сломал два ребра.
Ривер говорил без тени жалости к себе, как будто зачитывал рецепт или давал направление. Я слышала, как капли барабанят по крыше, стук-стук-стук, словно пытаются пробраться в дом.
— Но после всех избиений он заставил меня сделать это снова. Опять и опять, пока не начал лишаться рассудка, видя перед собой мою мать, благоухающую жизнью, как в день перед смертью. На этом он не остановился. С тех пор, если кто-то был с ним несогласен, он звал меня, чтобы решить эту проблему. Я делал всё возможное. Как я и сказал, в детстве мне лучше удавалось контролировать сияние. Но этого всегда было недостаточно. Своего первого человека я убил по папиному приказу. Ну, если точнее, заставил его убить самого себя. Просто потому, что ему хватило дерзости отказаться от предложения Реддингов. Папа любит хорошее вино и хотел купить виноградник этого мужчины. Он был родом из Италии, и в детстве привозил нам вино прямо из дома. Он отказался. Угадай, кто выиграл в итоге? Добрый, упрямый, старый винодел умер, а мой отец, Уильям Реддинг II, теперь гордый обладатель собственного винного завода. И, чёрт бы меня побрал, я помог ему заполучить его.
Я обняла Ривера. Не задумываясь ни о сиянии, ни о чём. Просто сделала это. Мы долго так сидели, запутавшись друг в друге, пока буря и ветер не утихли. Затем Ривер вытер глаза рукавом рубашки и часто заморгал.
— Папа хочет, чтобы я вернулся, потому что стал зависим от сияния. Ему нужно постоянно видеть маму, хоть это и сводит его с ума. Он не может её отпустить. Клянусь, это хуже наркотиков. Нили считает, что у меня проблемы, но дела папы обстоят куда хуже. «Роза для Эмили» — так назывался тот рассказ, о котором ты упоминала?
Я кивнула.
— Я много об этом думал. Об Эмили, и как она не могла отпустить мужчину, которого любила, и лишилась рассудка из-за этого. Мне кажется, мой отец не совсем… здоров. — Ривер уткнулся лицом мне в шею. Его руки покоились на моей спине и выводили узоры на моём позвоночнике. — Нили у нас миротворец. Забавно, учитывая, как часто он лезет в драки. Он думает, что сможет убедить нашего отца измениться. Остановиться. Ну, или хотя бы позволить мне остановиться. Но он ошибается… брат не понимает, с чем имеет дело. Да и он никак не может удержаться от драк, чтобы действительно помочь, — Ривер покачал головой. — Он кажется открытым и милым парнем, и так и есть. По большей части. Но он очень вспыльчив. Как наш отец.
— Как и ты, — сказала я.
— Как и я.
Дальше мы просто обнимали друг друга, решив покончить с разговорами. В конце концов, Ривер начинал водить пальцем по внутренней стороне моей руки, прикасаясь голой кожей к коже. В моей голове звучал голос Нили, моля заставить Ривера прекратить, но я его игнорировала. Мне хотелось увидеть, что будет дальше.
Ривер поднял ладони к моим щекам. Мою кожу покалывало, и я чувствовала, как на меня начинает действовать его влияние. По мне курсировали приятные ощущения, успокаивая мою беспокойную душу.
Какой-то частицей разума я задумалась, использовал ли Ривер на мне сияние чаще, чем признавал. Например, каждый раз, как прикасался ко мне.
А делал он это часто.
Возможно, я даже начинала привыкать к этому. Как он и его отец.
Вдруг он не мог удержаться? Вдруг он искренне хотел коснуться меня и не знал, что использует сияние? Это ничего не меняло. Скорее, только делало всё хуже.
Я опустила руки на его грудь и оттолкнула парня. Ривер открыл глаза и посмотрел на меня. Его лицо покраснело, как, полагаю, и моё. Мы оба встали и замерли, глядя на друг друга с порозовевшими щеками.
— Даниэль Лип был моим дядей, — сказала я, сомневаясь, что для этого разговора наступит более подходящий момент. — А ты убил его, прежде чем я успела его узнать. Тот крест, который ты снял со стены в спальне, прятал в себе письма моего дедушки, которым оказался не Лукас Уайт, а Джон Лип. Художник.
Ривер покачал головой. Вид у него был ошеломлённый.
— Дай мне их прочесть, — сказал он серьёзным тоном. Таким же он говорил о своём отце и пресс-папье. — Сейчас же.
Я достала письма из кармана юбки и передала их Риверу. Тот прочёл их дважды и вернул мне.