Егоша и маленькие, маленькие бабочки...

Егоша вошел в огромный вестибюль, далеко, в противоположном конце виднелась лестница, по бокам светилось множество лифтов. Вестибюль был полон людей. Они выходили из лифтов, заходили в другие лифты или оза­боченно неслись к лестнице. Все в темных костюмах клерков, с черными прилизанными волосами, ясноглазые, они напоминали Егоше суетливых, молчаливых птиц, этаких лишенных голоса галок. Егоша как вкопанный стоял посреди вестибюля, а молчаливые клерки все проносились и проноси­лись мимо него, не задевая, оставляя после себя только потревоженный воз­дух, легкий свист ветра. Наконец один остановился с ним рядом, посмотрел холодно и ясноглазо и спросил:

— Вам куда?

— Я не знаю, — сказал Егоша. — Я — номер три миллиарда первый.

— Это на семнадцатый этаж. Воспользуйтесь лифтом.

Егоша покорно встал в очередь к одному из лифтов. Очередь быстро рас­сосалась, и в лифт, в эту зеркально-сияющую клетку, он вошел один. Бесконеч­ной шеренгой шли вверх горящие цифры. Он нажал на семнадцать. Лифт взмыл незаметно и тут же остановился, двери раскрылись. Егоша вышел в коридор, по которому и тут, то вперед то назад, носились клерки. Все — возможно, из-за оди­наковых костюмов и темных прилизанных волос — на одно лицо. Егоша пошел по коридору осторожно, стараясь никого не задеть, впрочем, это было необяза­тельно, клерки, несмотря на свой бег, сами никого не задевали, и только легкий вздох воздуха говорил о том, что кто-то промчался мимо. Егоша долго шел по этому коридору, пока один из клерков не остановился рядом и не спросил:

— Вам куда?

— Я. — замялся Егоша. — Три миллиарда первый.

— А, — сказал клерк. — Тогда прямо, потом налево, еще раз налево и упретесь, — сказав это, он тут же понесся дальше.

У Егоши в детстве были проблемы с этим — вправо и влево. Он долго не мог понять, почему влево — это влево, а вправо — это вправо. Потом как-то справился. Теперь это состояние вернулось — до того, как справился, — и он уже совершенно не понимал, куда идти. Просто пошел прямо, коридор сво­рачивал, и он свернул, потом свернул опять, вместе с коридором. Тут прямо перед его носом распахнулась дверь, и какой-то человек сказал:

— Долго же ты! Давай заходи!

Кабинет, в который зашел Егоша, напоминал кабинет его начальника. Прямо точь-в-точь. Перед ним стоял плотный незнакомый человек с каким-то очень привычным лицом, а главное, привычным выражением этого лица — именно начальника, если не Егошин, то чей-то еще.

— Присаживайся, — сказал человек, отодвигая для него стул и сам при­страиваясь за столом напротив. Через стол он протянул ему несколько листов бумаги и ручку.

— Пиши.

— Что? — спросил Егоша.

— Автобиографию, адрес, номер паспорта.

— Я не помню номер паспорта,— сказал Егоша.

— Тогда пиши, что вспомнишь. И давай быстренько — мы и так опазды­ваем.

Егоша старательно писал все, что мог про себя вспомнить, а вспомнилось ему мало чего — всего несколько строк. Незнакомец снисходительно глянул на этот почти незаполненный листик, вложил в папку, а папку небрежно и как-то очень лихо забросил на одну из полок стеллажа. Ну точно такого же стеллажа, какой стоял в кабинете Егошиного начальника.

Тут в кабинете появилось новое лицо — высокий, можно сказать, долго­вязый, длинно-рыжеволосый, с выпуклыми глазами. Егоша вгляделся и узнал: именно он доставил его сюда, именно эти глаза смотрели на него, когда все остальное лицо было замотано Егошиным старым шарфом. Егошин костюм он заменил, так что руки из рукавов уже не торчали. Он сел на стул, закинул одна на другую длинные ноги и, покачиваясь, пристально смотрел на Егошу своими выпуклыми, бледными глазами.

— Прошу любить и жаловать, — сказал хозяин кабинета. — Это ваш ангел-хранитель.

— Да нет у меня никакого ангела! — вдруг воскликнул Егоша. — Это еще с чего!

— Вот она, благодарность, — меланхолично заметил рыжеволосый, пока­чивая ногой.

— Короче, — сказал хозяин кабинета, — теперь будешь иметь дело с ним. Он тебя введет в курс дела и так далее. Ступайте.

Вышли в коридор. Рыжеволосый, наверное, обиделся, поэтому смотрел на Егошу не очень доброжелательно. (Нет у меня никакого ангела! Откуда у меня может быть ангел? — упрямо думал Егоша и тоже смотрел на рыжево­лосого самозванца не очень доброжелательно.)

— Надо бы перекусить, — сказал Рыжеволосый. — В лифтах теперь не протолкаться, пойдем на лестницу.

И они пошли по коридору.

— А помнишь, — сказал Рыжеволосый, — как ты в детстве чуть квар­тиру не поджег? Кто тогда твою мать под локоть толкнул, чтобы она очередь за колбасой бросила и домой побежала? А когда ты в речке тонул, кто тебе корягу под ногу подсунул, чтоб ты на нее оперся? Все уже и не вспомнить. Я не мелочный.

Эти случаи в Егошиной жизни действительно были. И мать, прибежав из магазина, в последний момент вырвала из Егошиных рук коробок спичек, которыми он собирался поджечь газету в углу комнаты, рядом с занавеской, и говорила соседке, и много лет потом вспоминала — как будто кто-то под локоть толкнул. Откуда он про это знает? А может, действительно ангел?

— Как мне тебя называть? — спросил Егоша, немного подумав. — Ангелом?

— Вообще-то у нас все цифры, уравнения, но тебе в этом будет сложно разобраться. Называй, как тебе удобней — Валера, Петя, Саша. Миша под­ходит?

— Подходит, — сказал Егоша.

Вышли к широкой лестнице и стали спускаться. Лестница была без перил, и Егоша жался к стене — все-таки семнадцатый этаж. Миша-ангел бесстрашно шел по самому краю.

— Что жмешься? — заметил Миша-ангел.

— У меня крыльев нет.

— А у меня есть? — Миша даже хмыкнул. — Как столкнешься с вашим народцем — одни банальности. До четвертого этажа дотопаем — там непло­хая кафешка и толпы немного.

Кафешка, куда привел Миша-ангел Егошу, напоминала студенческую сто­ловую самообслуживания. Та же стойка с закусками, те же похожие пластмас­совые столики. Людей действительно было немного, и Егоша стал различать, что у всех, хоть и были они в одной униформе, в черном или сером, все-таки разные лица.

— Налетай! — сказал Миша-ангел Егоше, берясь за поднос. — Бери что хочешь. Платим казенными.

Егоша взял винегрет, а толстощекая повариха налила ему в тарелку борща, а на другую тарелку положила котлету с картофельным пюре.

— Скажешь, все как у вас, — сказал Миша-ангел, принимаясь за борщ. А что ты хочешь, вы же устроены по нашему подобию.

Тут к их столику подошел узколицый, чем-то похожий на волчонка, обме­нялся с Мишей-ангелом рукопожатием.

— Вот, новенького подкармливаю, — кивнул на Егошу Миша-ангел.

— А... — протянул тот рассеянно. — Какой номер?

— Три миллиарда первый.

— Давно ли по пещерам ползали.

— А ты думал. В рутине как-то не замечаешь, а тут ба-бах... И уже три миллиарда первый! В космос летают.

Егоша съел все, что ему полагалось, и смотрел по сторонам. Народу стало больше, и все столики были уже заняты. Но рассматривать каждого в отдель­ности было неловко, и они опять казались ему как бы на одно лицо.

— Надо перекурить, — сказал Миша-ангел, допивая компот. Ты-то не куришь, а я покуриваю.

Он завел Егошу в небольшое помещение с ободранным диванчиком и урной в углу. Сели на диванчик, Миша-ангел вытащил сигареты и закурил, с особенным удовольствием сделал первую затяжку.

— Ты меня ни о чем не спрашиваешь, — сказал Миша-ангел. — Это и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что никто не любит, когда ему задают слож­ные вопросы, плохо — потому что спрашивать все-таки надо. Так вот, отве­чаю на первый вопрос, который ты так и не задал, — что ты здесь делаешь и что нам от тебя надо. Отвечать?

— Наверно. — сказал Егоша.

— Ваш мир был создан по нашему подобию, это я уже говорил. Ты хоть это усек или моргнул?

— Усек, — сказал Егоша.

— По нашему подобию, но только отчасти, — Миша-ангел глубоко затянулся и даже чуть-чуть задумался. — А теперь смотри. Любая живая система, бывает, выходит из-под контроля. А ваш мир, сам понимаешь, живая система. Неосторожно влезешь — и все, полный улет, катастрофа. Так что нам нужна обратная связь. Мы это делаем через таких, как ты, чьи номера изначально были введены в программу. Не просто так в детстве у тебя не было ни одной целой игрушки, ты все потрошил, чтобы посмотреть, что же там — внутри. Так что погулял — хватит, будешь собирать информацию.